Книга «Бесконечность»
Назад | Содержание | Дальше |
Глава 33. Смертельная доза (последние месяцы 1)
Весною спустились с гор в направлении Вавилона. Там намечался сбор армии новобранцев.
Семьдесят тысяч юношей топало к Вечному городу. Половина из Македонии, причем коренных македонцев – пять тысяч панцирной конницы, а вся (тридцать тысяч!) пехота – бойцы азиатских кровей, изучавшие ратное дело и другие премудрости эллинов на родине Александра2. Этих зеленых воинов Он называл «эпигонами»3 – эллины-ветераны в глаза обзывали «танцорами». Но готовили их не для танцев – опять предстояла война, серьезная и большая.
Пригородный Борсипп4 превратился в огромный лагерь. Здесь находился Бог – проводил полевые учения, совершенствовал строй фаланги5, разрабатывал план кампаний: На запад – к Срединному морю, укрощать Карфаген, Сицилию, римлян, самнитов, этрусков6, На север – громить дикарей (скифов и кельтов-галлов), На юг – изучать-покорять Аравию с Южной Африкой, НА Восток – помогать Чандрагупте…
«Пристрелка» уже началась: небольшие отряды-флотилии разведывали пути, готовили точные карты, интенсивно копали колодцы по маршрутам спланированных походов.
Под стенами Вавилона строили мощную верфь и углубляли гавань, чтоб поместилось «не менее тысячи кораблей, пригодных для океана». Тем временем, новый флот плавал вблизи Тапсака7 – неутомимый Неарх готовил себе матросов, используя одновременно семь сотен различных судов.
Новинкой сезона стали семирядные корабли8. На фоне пяти- и трехрядных9 они возвышались драконами, зашедшими в гости к ящерицам. На самом красивом гиганте в Тапсак заглянул Александр – устроил большие учения, гребные соревнования, проверил фарватеры рек.
Одними военными планами Божественный «не насытился». Обсуждал грандиозные схемы переселенья народов: европейцев полисами – в Азию, азиатов родами – в Европу. Развернул повсеместно строительство почтовых дорог, каналов, масштабных систем орошения.
– Замучил, загнал, навыдумывал невыполнимых задач! – стонали по всей империи.
Меж тем, Самому «мучителю» удавалось еще и писать. Обложившись архивными свитками, Он сочинял поэму по канонам драматургии10: четыре отдельные книги (комедия — три трагедии), связанные сюжетом, смыслом и персонажами. Естественно, главным героем автор избрал Геракла, чтоб поделиться мыслями о самых значительных подвигах. Мечтал доказать: Геракл – не миф, не тупой силач, геройствовавший для славы, а истинный полубог, пожертвовавший собою «для очищенья Земли от дикости и коварства».
Надеялся дописать к началу военных действий, чтоб показать «своим» во время прощальных пиршеств. Но помешал один из множества прототипов…
…
Уволенные войска шагали домой без Кратера. А «Государь Европы» практически каждый день откладывал «путешествие»: сначала то ссоры – то праздники, потом череда смертей и «паралич» Александра. Вытаскивал за троих «бремя текущей власти». Когда же «Великий Бог» «воскрес» для обычной жизни – пошли воевать с коссеями. Кратер, простыв в горах, свалился с кровавым кашлем.
Едва отлегло в груди – живот распороли пикой. При курьезнейших обстоятельствах: Пердикка с толпой друзей «охотился» на мангуста – пытались попасть копьем в стремительную зверюшку, – оно угодило в Кратера.
Александр отложил дела, поэму и выходил друга…
* * *
Пользуясь тем, что Бог не покидает лагеря, к нему потянулись все, имеющие «ИДЕИ», достойные обсуждения исключительно с «Космократором»11.
Динократ на правах архитектора Александрии Египетской прорвался одним из первых и притащил чертеж циклопического святилища, сочетающего черты восточных и западных храмов12. А заодно наброски того же размаха и качества для надгробий «отцу Филиппу» и «другу Гефестиону»13.
– Мне предлагал Лисипп бронзовых истуканов в качестве маяка14. Заверял, что таким и «зрит» Человечество Александра. То же самое Стасикрат – собирался стесать Афон15, «чтобы памятник по размеру соответствовал Божеству».
– Мне сказали – и видишь, здесь ни единого Александра: ни игрушечного, ни монстра. Только скромный огонь-алтарь – все согласно твоим указам.
– Им соответствует. Но размер! – как Хеопсова пирамида. Потрясает воображение, но о многом ли говорит?!
– Ты же сам говорил в Египте16, что подобные потрясенья будят душу в груди у смертных – приобщеньем к Небесам, Олимпийским глотком величья. Даже чернь, позабыв гордыню и болезненное стремление к абсолютному равноправью, пустозвонит, что пирамиды принесли на планету Боги. А приличные люди видят нечто родственное себе, убеждаются, что они – не изгои, не отщепенцы, а законное продолженье возвышающего пути.
Это трудно внушить словами, но хватает таких чудес, как Хеопсова пирамида, чтобы дух распознал Святое и, как следует, встрепенулся. Даже пепел сожженных храмов фоном низости Герострата оттеняет размеры Духа Воссоздателя – Александра!17
Для нетленного воплощенья твой отец и твой друг достойней сумасбродного фараона. Это вехи от нас к ТЕБЕ!
Чем значительней след Величья и чем больше таких следов, отраженных искусством зодчих, тем уютнее будет править приходящим тебе вослед. Будут видеть: пришли домой, как наследники всех Великих, как преемники Божества.
– Нет. Разумней потратить силы не на груды гигантских зданий, а на то, чтоб взяла разбег человечья цивилизация, чтоб не рушилась вновь и вновь, оставляя одни гробницы и немногие письмена, недоступные пониманью.
– Так, возможно, у египтян было нечему разбегаться?! Но – оставили, что смогли! Для начала и мы оставим. Это будет хороший старт, чтоб уже никогда не рухнуть!
– Не придумывай! Знаешь сам, сколько спрятано под песками уличающего, что мы и не лучшие, и не первые. Вот поэтому и хочу, чтоб не чучело Александра, не могилы его родни, а растущие города стали детищем Динократа.
Величайшим легко пугать – только кто же его полюбит?! Потому-то обыкновенное и придется преумножать! Небольшие шаги вперед и близки, и посильны людям. А «Летящие в Небеса» удивят, но увлечь не смогут… В одиночестве им порхать невозможными миражами…
Ты же знаешь, что города задыхаются без строителей. Если я отниму еще на «ваяние» подобных зданий, то останутся после нас лишь «Циклопы архитектуры» в окружении дикарей, передравшихся из-за пищи. Остальное они сожрут или выбросят на помойку.
– Что же делать?
– Эллинский дух прятать в каменной оболочке. Чтоб неспешно, за веком век зрела мудрость всего народа, а не вспыхивала на миг, как прорвавшаяся комета! Строй нормальные города, а громадин и так хватает…
– Но не наших!
– И хорошо. Я беседовал с Исократом… Потрясающе, повезло – я успел перед самой смертью! И старик, приводя в пример раскуроченный вид Акрополя18, нам доказывал, что Перикл, предпочтя показуху Фидия19, подлинное величие в Афинах уничтожал, потому и привел страну к полному запустению…
Вывод – пора лечить симптомы гигантомании. Сдадим чертежи в архив: Евмен сохранит до времени «прекрасные тупики возвышенных устремлений».
* * *
Новости о войне взбаламутили ойкумену. К Нему понеслись послы: угождать, умолять, задабривать. Дескать, Зачем же К нам – мы же и так признаем тем, кем захочет Сам «Непобедимый мудрейший Всеблагий Бог-вседержитель Земли, Подземелья и неба»20.
О том же клялись со всеми и невиданные народы из далеких лесов и гор, добавляя:
– Любой приказ будет выполнен добровольно!
– Даже если велю казнить всех опасных своей порочностью! – переспрашивал Александр.
– Безусловно! – на все лады отвечали ему «народы». – Но мы помним, что ты всегда был Божественно милосерден!
И подсовывали как цель кто – врагов, кто – своих соседей. Обещали во всем помочь и заранее намекали, каковых ожидают «Благ» - «воздаяньем за соучастье».
Поневоле пришлось вникать в застарелые передряги и выдумывать с кондачка «приемлемые решенья». Они возмущали всех, участвующих в конфликте. Тогда предлагал прийти и разобраться лучше. Скулеж превращался в лесть стремительного прозрения. Страх помогал найти «Высшую Справедливость» в каждом «Совете Бога».
Суд, «ужасающе праведный и сокрушительно скорый», – «расхваливала» молва…
* * *
Попытались надуть жрецы: устрашая дурным знаменьем21, умоляли не посещать «смертоносного Вавилона». Но Александр «зашел» и выявил… махинации. Оказалось, что главный храм22, восстановленный по отчетам, был, как прежде, горой руин. Деньги, выделенные не раз, подчистую разворовали.
И знамение вмиг сбылось – для «зарвавшихся махинаторов».
Но распятья проблем не сняли: Александру пришлось самому зазывать в Вавилон реставраторов, выделяя им в помощь солдат и пять тысяч талантов золота23.
* * *
Только в конце весны явились к Нему «феоры»24, чтобы вручить венец и одежды Бога, придуманные зимой Коринфским Синедрионом.
По дороге узнали: «Царь прибирается в Вавилоне – развешивает жрецов». Три дня совещались: струсить ли? На четвертый разобрались: «эллинов» там не трогают – можно продолжить путь. Особенно с новостями о мистериях и святилищах Величайшего Божества – строгих, но восхитительных…
Пришли и узнали: в городе Божественный не живет. Спасшиеся жрецы прибывшим объясняли: Он избегает смерти, неминуемой по знамениям именно в Вавилоне.
Встреченные в Борсиппе с искренней благосклонностью, рискнули переспросить: «Вправду ли избегаешь?» Александр промолчал в ответ, но перебрался в город, будто и в самом деле боялся казаться трусом.
* * *
– Ты должен поехать с нами. Македония, сестры и мать ждут тебя дольше арабов! Обещаешь одиннадцать лет! Хоть немного займись Гераклом25.
– Я бы хотел, Барсин… Но нет на поездку времени – занят, как никогда!
– Я же чувствую, если врешь…
– Но и ты – не сказала главного…
– Будто не знаешь сам?! Ходишь среди убийц, озленных твоею властью! Все здесь, кроме меня, Никанора26 и, может быть, Кратера. Однако именно нас ты отправляешь в Элладу.
– Ты, как всегда, права. Вы лишние в этом месте. Эллада – куда добрей к таким превосходным людям.
– Если б хоть иногда обласкивал идиотов или прощал свиней хоть на полраза чаще! Возможно б, и не пришлось распутывать эти козни.
– Жалею, что столько раз не слушал твоих советов. Но справлюсь и буду ваш. …Тогда уже безраздельно.
– Попробуй не убивать! И без того у всех предчувствие близких казней. От ужаса ничего не слышат, не понимают. И думают: царский труп – единственный путь к спасенью!
Вот я не боюсь, и то – нечасто с тобой согласна. Представь, каково другим? Они ведь не верят даже, что можно пренебрегать собственным интересом! Ты – ради высших благ, мы – ради личной шкуры!
– Это не про тебя – любишь уничижаться!
…Я обнимал туман вместо такой Богини27! Вынесла больше всех, но продолжаешь видеть высшее существо в признанном людоеде!
– Брось! Ты же лучше всех! Я же тебя….
– Я тоже – очень тебя люблю! Поэтому обещаю больше не убивать. Даже не поцарапать.
– Ну, а насчет войны?
– Я ее прекращаю!
– Как же тебя понять?! Что ты собрался делать?!
– Выполнить твой совет – дать дуракам и трусам самый надежный шанс долгого выживания.
– Как это?!
– Нелегко, но думаю – неизбежно. Иначе кромешный прах, и никакого смысла… Не убивать же всех и подыхать брахманом.
– Рада, что ты теперь…
– …«истинный миротворец»!
* * *
– Кратер, тебе пора! Ситуация ухудшается. Антипатр, как всегда, юлит – ищет, кто даст щедрее. Заигрывает, хитрец, с этолийскими говнюками. Если не успокоится – мама начнет войну. Лишь ты – обуздаешь всех, вернешь их к нормальной жизни.
– Но я тебе нужен здесь!
– Ты гораздо нужней в Европе.
– Извини, но твои глаза безнадежней всего земного. Лучше спасу тебя, даже если ценой Вселенной!
– Ты – прекрасный, надежный ДРУГ! Я горжусь, что такого встретил! Только, помнишь, на одного – человечество не меняют…
– Я, наверное, разревусь…
– Будет время – вдвоем поплачем. Только это уже потом, если выполним то, что должно!
* * *
«Александр – матери своей Олимпиаде: Думаешь, я не еду, чтоб наказать тебя?! Словно я мог поверить письмам твоих врагов! Будь они трижды правы – маму б не наказал. Единственная слезинка – и я б тебя защитил. Помнишь, от папы в детстве… Помнишь, как ты сама только меня спасала, даже когда не прав…
Но «не помогут слезы от неизбежных бед»!
Я бы хотел вернуть «жизни твоей опору» – ласкового сынка, чтобы делил с тобой радости и печали, чтобы «Счастливым Царством правил как Мудрый Бог». Только его вернуть – хуже, чем невозможно. Ибо такого сына у несчастной Мирталы – нет.
Родившийся – утонул в морях человечьей крови, захлебнулся в клоаке злобы, созданной им самим.
Хотел – но не смог найти для матери утешенья…
Не плачь обо мне, родная – будь мужественной. Прощай!»
* * *
«Отец Антипатр – сыновьям своим Кассандру, Иолаю и Алексарху. …никто ЕГО не достоин, причем никогда и ни в чем. К тому же, мы все обязаны богатством Ему и славой – неслыханной, на века.
Но и мудрейший смертный – мой преданный друг Аристотель сегодня готов «попрать» законы собственной «Логики», чтоб вывернуть наизнанку Бога-ученика. «Раз мы ЕГО не стоим – то ОН не достоин нас» – слышат перипатетики нужный силлогизм.
Нелепо Его пороками оправдывать наши выводы. В решительные мгновения – лучше себе не лгать! «Пороки» – пустые вымыслы, непонятые достоинства и просто холопий бред. Он – Бог, идеал для Бога, но именно потому превысил порог терпимости, возможный для остальных. Искореняя слабости – искоренит людей!
Это понятно многим! Будет понятно – ВСЕМ! Даже упрямцу Кратеру, способному с Ним дружить. Лишь истеричных женщин – тщетно разубеждать. Капризная бабья верность – особое состояние, устойчивое к мучениям, испытанным от Него. Впрочем, и этим дурам проще оплакать труп, чем укорять Живого за безответность чувств.
Всю свою жизнь на службе – я презирал крамолу, был безупречно предан всем Аргеадам — царям. Долго служил и Богу, но не могу – не даст…
Знаю, Вы ждете слова – и говорю «Пора!» Ибо нельзя иначе: Если не мы – то нас!»
* * *
– Как ты думаешь, Птолемей, неужто так быстро спился «третий номер» – Гефестион?
– Я не думаю так, Пердикка. Это выбор меж ним и Кратером после драки на берегу. Обещал, что убьет зачинщика, если выявит, – и убил! Хоть и было настолько жалко, что расплакался до зимы…
– Кто же следующий теперь?
– Кто угодно! Да тот же Кратер, если под руку попадет.
– Нет, ну этот «ближайший смертный», «благороднейший» – Он сказал. Впрочем, «Солнце изъян отыщет» – так что, видимо, ты и прав…
– Что поделаешь – неизбежность: Он – Всесилен на много лет!
– Да, с такими, как ты, – бесспорно. Но подумай своей башкой: даже Боги не так бессмертны, как по сказкам. Спроси Неарха, где на Крите могила Зевса, где могилы других Богов? «Жили-были» – и где теперь?
…Если будешь так долго думать – ОН додумает за тебя!
– Он и так упредит любого!
– Это значит – пора спешить!
– Я ж не против – готов попробовать…
– Нет уж! Пробовать будет Он!
* * *
Александр:
«Знаменья-знаменья-знамения… Глумление – вместо смерти. Легко, ничего не делая, доказывать: «Обречен», подсвечивая фантазии яростью и враньем!
Сдохнет какая тварь – тут же ко мне на стол: гляди, мол, какая участь уготована для тебя!
– Кем?! Неужели вами?!
– Сжалься, Великий Бог!!!
Ветер во время плаванья сорвал и унес диадему28 к гробам ассирийский царей – зашептали: «Усопшие ждут Александра в ближайшее время!» Моряк диадему вернул, но прицепил на голову, чтобы удобней плыть. Тут же у всех истерика: «Казни – а не то умрешь! То есть умрешь и так, но без потери власти». Я наградил пловца. Вывод: «Судьба оплачена!»
На днях экбатанским хищникам29 скармливали осла. «Скормленный» так брыкался, что одного зашиб. Кто здесь осёл – без разницы – все обсуждают льва. Труп его для наглядности перевезли сюда30. И, по всеобщему мнению, неудачник с проломленным черепом – «в точности вылитый» я.
По городу воют жрецы с напученными глазами, «проверяя» на множестве жертв правильность предсказаний. Дворец пропитался кровью и запахом потрохов, вынутых в доказательство приблизившегося конца!
Затаенные драматурги подсылают своих актеров. Лучший сюжет сезона – «воцарившийся сумасшедший». Прихожу – а на троне псих, нацепивший мои одежды. «Место занято! – говорит. – Возвращайся к себе на Небо!» А того, кто его заслал, и под пыткой назвал «Дионисом», не сообщив никаких примет – «потому что бессвязно бредил», как записано у Пердикки.
Но зато образцовый хор у «свидетелей» представления. Долго плакали и клялись: «Хуже этого быть не может!» Разорались наперебой, будто «чудика» узнавали: «Это явлен подземный дух!», «Это послан убийца беглый!», «Это подан особый знак силой Высшего Провиденья!» На эпилог мораль – спетыми голосами, пряча свои глаза и сострадая лживо:
– Видимо, никому судьбы своей не избегнуть!
Точно по Еврипиду: «Лучше всего пророчит тот, кто подстроил сам». Кстати, о том же авторе вспомнил и Анаксарх. Вчера показал мне чашу и выкрикнул, как намек:
«От десницы с этой чашей упадет и некий Бог».31
Якобы речь о пьянстве, однако уставились все. Тон – несомненно, дружеский, но приемлемый для врагов, полюбивших свои угрозы облекать в мишуру забот.
Толку меня уламывать?! – я же давно согласен, не трогаю никого. Стыдно и дальше прятаться, надеться на других.
«Обесцениваются мечи – дорожает вино и яды»! Значит, ядами – но не сам. Заслужите себе награду! Разорвите свою узду и за все отвечайте сами! Оплатите такой ценой, чтоб потом дорожить свободой, понукая самих себя: «Ведь не зря же его убили: не для суетных мелочей, не для радостей прозябанья!»
Даже меленькие шажки угасающих поколений уведут вас туда, где мне и не грезилось оказаться! Так сотрите в себе предел, «поднимитесь над Александром»!
…
«Всякая страсть без удержу неминуемо убивает» – так говорил Софокл, так повторял Учитель. Я же свою мечту долго считал бесстрастной. Поэтому и спешил выскользнуть победителем «с той стороны страстей под солнышком пониманья»…
Бессилием исчерпал каждое начинание!
Мог бы завоевать, но не смогу заполнить. Где отыскать людей, чтобы со мною вровень: понимающих, как и я, не считающих тиранией требованья Ума, созидающего единство.
Мне ли дано поднять уровень человечества?! Лучших уничтожал, пичкал враждой и страхом… Ленивые дурачки с пронырливыми лжецами множатся подо мной, как под козой блохи. Этим и так и сяк нравится «размножаться»!
Смешно: расчищал пути – стал роковым затором. Думал отдать им жизнь, выгореть без остатка. А оказалось, смерть – единственный путь спасенья…
«Разум безмерно мнит»… Я воплощаю мнительность!
Как восторгался дух, творя неземные схемы. Ощущал себя энтелехией32, улучшающей Бытие! «Перед всеемлющим счастьем прочее невозможно!»
За ним побежал, поплыл… Карабкался, полз… – Плачевно! Из множества миражей не воплощен и малый: не подчинился мир, названный «ойкуменой». Мал, но и он не мне!
Сравнить результат и цель?! – Вытошнит от сравненья! С этим теперь жить?!! – Нет, не нужны крохи…»
* * *
– Что же ты ждешь, Роксана? Лишь от замшелых скряг я не дождался яда. Койка, одежда, еда – политы многократно. Даже не распознать, что это за отравы. Гонцы, спекулянты и жулики «обезъядили» столько стран, чтоб человечеству выжить в «настолько неравной борьбе»… Ты ж почему-то мечешься. Что тебе не дает?
– Шутишь?!
– А тот кувшин?..
– Он для меня самой. Я собираюсь вытравить собственную любовь. Раз ты все время холоден – мучиться не хочу!
…Сделал женой, царицей – спросить бы тебя «Зачем?»
«Папочку»33 завлекал?! Вряд ли – старик, безмозглый, мною платил за власть. «Делай, – болтал, – что хочешь! Можешь отдать другим!»
Понравилась чем-то?! Телом?! – Только его видал! Брал, как на вертел мясо, – вычерпал, как обед! Будто не чуял: сердце бьется в твоих руках.
Как же легко влюбиться – как тяжело любить! Нежен и пахнешь вишней. Ловок, могуч, горяч. Если бы этим счастьем пользоваться всегда!..
Ты ничего не понял! Разве ты мог понять?! Разве такие Боги чувствуют нашу боль?! Вам никакого дела: как обрекли страдать! Хоть бы какую малость! Хоть бы твоих детей!
– Ты бы перенесла копии вот такого?!
– В отличие от тебя – близких не убиваю! Мог бы, как обещал, улучшить «породу нелюдей». А не пытать гарем медленным угасаньем.
…Я все равно рожу! И по приметам – мальчика! Назову его «Александр» и тогда уже отомщу!
– Похожего на тебя и чуточку на Пердикку?! Поверь, у такого мстителя недолго продлится месть. Вряд ли народы выдержат гребущего под себя!
– Что ж они так завидуют мне и твоей Барсин?! Этим гаремным курицам кажется, что с тобой на небесах блаженствовать, а не рыдать в грязи, втоптанною нарочно кованым сапогом. Детям в горилльих лапах было бы веселей!
Знали б: твоя любовь – брошенный подаянием бешеный скорпион. Метким ударом в сердце жалит, терзает, жжёт. Потянешься за «подарком» – отравишься навсегда. Коротенькое блаженство и тягостный паралич! Жутко ломая душу, лопаются мечты, и ничего не можешь – только глотаешь боль!
…С детства, как дура, грезила: стану избранницей Бога или хотя б героя – и от сладчайшей радости плакала по ночам. «Выпало»! – повстречала в Ариамазских скалах34 превосходнейшего героя, Величайшего из Богов. Запорхала… и тут услышала из остывавших уст: «Ты – занята собою! Ты – усыпляешь Дух!»
Кто же не усыпляет – старая дрянь Барсин?! Или твоя любимая — жуткая «Бесконечность»!
– Выслушал! Убедительно! – Следует наказать!
– Я не могу наказывать. Я же тебя люблю!
– Ты постоянно путаешь любовь и свое самолюбие, жертвенность и прожорливость. Даже сберечь пытаешься исключительно для себя! Я для таких не буду! – Бессмысленно. Выливай!
* * *
Пир назывался «Прощальным». Звучала «Последняя речь», разъяснившая приглашенным истинный смысл названия, не имевшего отношения к запланированной войне:
– Среди благородных спасателей изнуренного человечества нашлись посчитавшие деспота еще и типичным пьяницей. Видимо, потому вина здесь не меньше яда. Мне бы, конечно, воду, но, ладно уж – не брезглив.
Чаша самая крупная, чтоб наказание каждого наказанному дошло!
За Бессмертие ЧеловечествА! Радуйтесь! Спасены!
Не поперхнувшись, выпил… Рухнул… Ужасный крик вырвался из захвата выжженного нутра…
…Смерть не пришла на помощь, а организм хитрил, выталкивая отраву вместо своей души, мучившей год за годом и навязавшей яд.
…
Дни проходили в муках35… Врачи поднимали руки. Придворные борзописцы придумывали болезнь…
…
– Медий, а ты без яда?!
– Я же тебе не враг!!!… Нет, ну принес, немного. Думал тебе помочь… Но на поправку дело! – Значится, ни к чему…
– Увертливы фессалийцы…
– Только не для тебя. Ты ж меня человеком… Я ж по последний вздох…
– Чей, говоришь, «последний»?!
– Мой, Александр! Мой!
– Ты б, как Неарх, с мечом… Было б гораздо лучше! …Не дрогнула бы рука?
– А у Неарха дрогнула?..
– Он предлагал, чтоб сам… «Как настоящий эллин»… Будто бы проиграл…
Вот бы и победили… Сбросили бы в Евфрат!.. Впрочем, для вас и это…
Ладно! Давай свой яд… И позови проститься… Кажется, наконец…
* * *
Гидрой кружила очередь прощавшихся с Александром. Горе и облегчение смешивались в одно. Каждый пришедший плакал потерянно и спасенно…
Столпившиеся у ложа (вельможи, царицы-жены) пробовали узнать: кому остается Царство…
Угасающий Властелин казался доброжелательным на ритуальном шествии своей долгожданной смерти. Неверной рукой приветствовал и сипло шептал свое:
– Незаконченность наших дел… есть единственная доступная… отвоеванное ничто…
Бесконечность – не в вашей власти… В ваших силах – за шагом шаг…
Я успел кое-что почистить… Может, кто-то потом еще…
Не похожий… в другом обличье… обязательно поведет… ваши души… из подземелья к лучезарности… Как Платон…
…города! …интересно б видеть… А сейчас переждать привал…
…
В завершении замолчал, как от полного изможденья – но с улыбкою на лице – пережившей его надолго…
* * *
Люди ждали36. Вельможи медлили, будто не было новостей. Напряженный накал вопроса выжигал пустомелье слов. Волновала судьба того – кто, возможно, еще не умер! Но ближайшее окруженье дружно думало о другом…
Вдруг Пердикка, как «самый главный» – завладевший печатью Бога37, назидательно пропыхтел:
– ОН сказал: «Победит могущественнейший в состязаниях надо мной!»
– Кратер?! – тут же переспросили плохо слышимые слова38.
– Это дурень или невежда извращает Его Завет?! – поднатужась, вспылил Пердикка. – Он любого имел в виду!
Остальные переглянулись: «Ну, а что? Почему бы и нет?!» Ведь богатая ойкумена, как расчетливая вдова, может выбрать кого угодно, испытав перед этим всех…
Сорок лет и еще два года продолжалась большая драка ойкумениных женихов39…
* * *
«Аристотель – другу своему Антипатру. Завещанье уже составлено – исполнение на тебе.40
Как же гнусно сдыхать в изгнании с исковерканною душой!!!
И, когда бы не эта немочь, я б хотел искупить вину. Я б мечтал, возвышая голос, заглушить суматошный визг этих слизких вонючих тварей, нападающих на Него за Величие начинаний по причине Великих бед. Неспособные даже в малом – обличают Дела Богов! Им ли быть господами мира, если даже не быть Ему?!»
* * *
Десять лет дожидался город возвращения Основателя, оставлявшего только колышки попеченью своих друзей… И теперь, когда столько сделано, Он вернулся сюда как Бог – превосходно забальзамированный, упакованный в саркофаг.
Эту выставку драгоценностей вез изысканный катафалк, запряженный одновременно целой илою лошадей41. Очень пышная церемония. Слишком радостная толпа. Сверху алая ширь полотнища42, сзади – грохот отборных войск. По бокам на слонах барельефы с изображением подвигов почившего Божества…
…
В самом начале склоки о «теле» совсем забыли. Пока его не похитил расчетливый Птолемей. Потом и другие поняли важность «святых мощей», но обойти Лагида тугодумам не удалось.43
…
С возведением мавзолея поклонение стало модой, продержавшейся очень долго – без малого тысячу лет. Здесь от зависти плакал Цезарь, Август умничал для царей44. Временами другие Боги объявлялись Его родней.
Только главы церквей Христовых отказали Ему в родстве…
…А однажды пришли войска правовернейшего Али45. И они обратили в пепел все остатки библиотеки46, дабы чтили один «Коран». Капище – разгромили. Идолище – сожгли. Ибо сушенный труп – глумленье над Истинной Верой…
Год две тысячи триста шестьдесят первый
Минск – город в глуби Европы
Назад | Дальше |