качай извилины здесь!

автор:

Книга «Бесконечность»

Глава 29. Восточный предел (около тридцати 1)

Собственное тридцатилетие Божественный игнорировал, а праздник победы – откладывал. Сначала – на время розыска и погребенья погибших2. Затем – до примирения Омфиса, Пора и Абисара. И, наконец, – до основания Буцефалии и Никеи3.

Все дни ожиданья армия обреченно наблюдала усиление ливней и размножение змей.

В торжествах участвовали на равных: и победители, и побежденные. Многим запомнились сумбурные скачки по грязи, посвященные, со слов Гефестиона, «славному Буцефалу, заботливому слону4, а также любому зверю, верному человеку». Лучший наездник получил из рук Александра сбрую, еще недавно украшавшую царского любимца. Вручил, будто вырвал из сердца.

Каждый солдат получил удвоенное жалованье новенькими декадрахмами из чистого золота5. На них македонский всадник на вздыбленном коне атаковал боевого слона индусов. Что, по замыслу автора, символизировало превосходство парящего духа над тяжестью плоти.

«Празднество гроз» завершалось пафосной речью:

– Ганг уже рядом! Последняя речка в восточном походе! А после – с победой домой! Обратное легкое плаванье. Приятное путешествие. Даже для эллинов! Наукой предсказано слияние Инда и Нила6. И вот доказательства: бобы, крокодилы и лотос Пенджаба – точная копия египетских.

Клеомен уже ждет, и к триумфу готовится новенький Солнечный город7. Своими глазами увидите рождение нового мира, истоки иной ойкумены, единой, логичной, насыщенной! Кончается царство меча, и близится царствие Разума! Где жить Вам – ведь Вы его создали, вспитали своими трудами, вспоили пролитой кровью!

Возвышенное не пробирало. Зато география, связавшая нужные реки, утешила «войско истерзанных». Чудилось: дом где-то рядом – всего-то две речки, а там и Срединное море – со вкусом и запахом Родины! Не жгучее «солнце над Африкой», а близость любимой Эллады озаряла и согревала расхваленный «Город Египетский» – последнюю точку чужбины. Опьяняло до одури: «Достроим и поплывем!» Поэтому Кратер легко подобрал добровольцев, согласных «застрять» на Гидаспе – завершать города и флотилию.

А вся остальная армия шагнула к восточным окраинам – туда, где по местным поверьям «реки, ветра и горы ныряют в свинцовую бездну Великого Океана».

Каков же и где поток, несущийся солнцу навстречу, знакомый одним названьем?

Зловещее имя «Ганг» гудело пещерами мертвых, пугало, как вся неизведанность!

Никто ничего и не знал, ни точно, ни приблизительно. Болтали, что «самая-самая»: самая длинная, самая широкая, самая вкусная. Доказательство – «Светоч Небесный поит там лошадей прежде, чем мчаться по куполу».

* * *

Главзы (соседи Пора) сдали без боя все тридцать семь городов. Но сдачи на этом закончились.

Чем дальше расползались слухи о «войске, бредущем под ливнями», тем менее страшным и более глупым казался чудной Искандеруш.

Сначала разгром у Гидаспа считался «кошмарнейшим бедствием». Потом усмотрели предательство. А, поразмыслив, решили: «свирепого завоевателя» выдумал Пор под внушеньем жулья из Таксилы, чтоб, пользуясь призрачным жупелом, расширить свои владения. Подбил и дружка Абисара.

В отместку двоюродный брат магараджи – Поурав8 пригрозил «жесточайшим возмездием всем хитрецам, чужакам и доверчивым олухам», объединив свои силы с катайцами9 – самым воинственным и непокорным из местных племен.

«Нелепые обвинения» и «постыдный союз с дикарями» возбудили воинственный пыл бывшего самодержца Пенджаба. Пор сам попросился на бой с «тупым и завистливым братцем». Александр его взял и доверил тараны, заметив живой интерес «наместника» к западной технике.

На севере, сливаясь с неистовым небом, нависали Гималаи. С юга топорщились джунгли, густые, сырые, зловещие. Сзади чадили ошметки катайских селений. Впереди сквозь завесу дождя всплывали враги и препятствия. А под ногами земля – тонула, как лодка с пробоиной. Думалось, больше нельзя, однако муссоны прибавили!

Ржавело все. Плесневело все. Все ржавое и заплесневевшее смывало и волокло в гиблые топи.

Некоторые мутные потоки индийские проводники называли реками. Но «переправы» через них мало отличались от постоянных купаний в грязной воде, хлеставшей почти повсеместно. Крупные реки Акесин и Гидраот терзали водоворотами. Но шли и сквозь них, используя те же гнилые плоты и липкие лодочки, отбиваясь от тех же навязчивых крокодилов.

Сангала10, наученная горьким опытом сожженных предшественников, спасалась усердно и яростно. Сделали все, что умели: камнями усилили стены, тройным кольцом из повозок и кольев окружили крепостной холм.

Но вдруг порожденьями ливня возникли убийцы в тяжелой броне, грязные и суровые. Как будто сомкнулись клешни стального и злобного монстра. Слоны притащили тараны, и главная крепость катайцев распалась, как домик горшечника. Все порушили, всех подавили. Искавших спасения в озере – встретила кавалерия.

Уцелевшая горстка защитников (прежде лихих и воинственных, теперь онемевших, скукоженных) дала себя гнать на рынки вместе семьюдесятью тысячами таких же врагов покорности.

С истребленьем катайцев поверили: «страшилка от Пора» не выдумка – реальность безмерной жестокости. Но принимать дружбу кровавого демона нигде не спешили. Сдаться такому на милость мешали и гордость, и вождь – раджа, прозванный македонцами «злым Пором» за родство и сходство имен с «Пором добрым». «Злой» призывал разбегаться и прятаться:

– Пусть киснут, ржавеют и корчатся! Наилучшее – ожидание!

«Финишный спурт на Восток» замедлился ровно настолько, насколько бегущие прятаться трусы обременительней вставшего насмерть героя.

На розыски Поурава потратили целый месяц. О «честном поединке» мечтали оба брата. Но повезло не им, а кавалеристам Гефестиона, даже не заметившим, кто именно рассек пополам надоевшего «анти-Пора».

После «бесславной гибели главного подстрекателя» остальные сопротивленцы сдавались легко и радушно. Им раздавали землю, отбитую у катайцев.

* * *

Помпезно капитулировал Сопиф11. Этот предприимчивый раджа владел соляными копями, серебряными и золотыми рудниками. Он считался первым богачом Пенджаба и не скрывал этого, повсюду скупая «прекрасное и прекраснейшее», преимущественно женщин.

Всегда в окружении красавиц, одетых в одни драгоценности. Даже во время охоты на тигров нагие девицы ставили сети, подавали стрелы и копья, обдирали и потрошили добычу, охраняли и услаждали «Хозяина». Вельможи-мужчины обращались к правителю исключительно через «Избранницу» - очередную фаворитку раджи.

Некрасивых женщин в царстве Сопифа не было, потому что их убивали при первом, малейшем изъяне.

Тем не менее, «самым прекрасным» похотливый эстет называл девственную природу Индии. Гости в ответ лишь кривились, вспоминая раскисшие джунгли, ливни, туманы и змей.

Кроме наложниц, доступных и ласковых, македонцам очень понравились здоровенные псы-охотники, не выпускавшие добычу даже тогда, когда в них самих вонзали кинжалы «индийские амазонки».

– Такая самоотверженность хороша для собак, но нелепа для нас, разумно блюдущих собственные интересы! – блеснул красноречием песий владелец, раздаривая отборных щенков «главным завоевателям».

И вдруг заметил: ни один командир не кивает – напряженные взоры сплелись на «Божественном». А тот – само безразличие: «Много их! Сразу не вырежешь!»

На прощание Сопиф подарил Александру пару красоток, седого советника и кувшинчик вина:

– Вволю любви, мудрость по надобности и чуточку хмеля – лучший рецепт от хандры и болезней! – заверил даритель и пояснил: – Четыре ладошки бессонны, старость всегда мудра, беспристрастна и опытна, а малое пьянство полезно.

– Еще бы желание вылечиться, чтоб сделаться сытым и бодреньким – таким вот примерно, как ты! – отозвался одаренный, грустя, точно зверь, пропустивший добычу.

* * *

В одной компании с Сопифом капитулировал Фегей12.

Ни богатств, ни красавиц, зато как распахнутый клад весьма необычных историй. Два дня не отходил от Александра и, перебивая сменявшихся переводчиков, тарабанил индийским дождем какие-то сплетни и слухи про каждого из соседей.

Многие байки Фегея смешили своею абсурдностью. Однако раджа божился и заверял неустанно:

– Правда-правда, чистая-чистая, как алмаз, что так хочется подарить «Щедрейшему и Милосерднейшему».

Естественно, этот алмаз тоже существовал, и тоже «взаправду»… Но «затерялся некстати».

* * *

На семидесятый день неутихающих ливней армия вышла к Гифасису13.

Река – широка, силы – растрачены, смысла спешить – никакого. Поэтому Главнокомандующий объявил настоящий привал в хорошо обустроенном лагере.

– Дождемся Кена, Пора и Кратера.14 Обсохнем к последнему маршу! – подбадривал царь.

Слушали вяло, безрадостно.

Местные обещали: «Дожди скоро кончатся». И, действительно, небо светлело. Но настроение портилось.

Солдаты охотно верили слухам о чудовищных реках, жутких пустынях, свирепых аборигенах, небе без звезд и солнца, ждущих на том берегу.

Болтали, уже за Гифасисом правит гигант-кровопийца. То ли Ксандрам, то ли Аграм, то ли Уграсена15. Начинал брадобреем. Потом соблазнил царицу, убил ее мужа, сграбастал чужие царства, а подданных съел. Теперь, окруженный миллионом бойцов-людоедов и тысячами таких же слонов, рыщет по джунглям в поисках человечины. А то, что за время привала на противоположном берегу никто так и не появился, объясняли особым коварством чудовищ.

Воображаемые враги разрастались и множились. Их общая численность легко достигала «миллиарда и более». Их наделяли множеством жизней и тысячами сердец, каждое из которых могло воскресить остальные.

Все: от презренных варварских гадалок до высокочтимых астрологов из Египта – предрекали Великие бедствия на том берегу Гифасиса. Небывалую активность развил главный прорицатель Аристандр, ежедневно находивший множество признаков близкой беды: дохлых птиц, зверей-уродов, мутнеющие родники.

Унынье пушилось, как здешняя плесень.

Отставших в пути дождались, но растеряли желающих сражаться и двигаться дальше. А, значит, война закончилось – и все это видели, радуясь только этому! Люди клялись друг другу не делать вперед ни шагу.

Впрочем, один остался, склонный шагать и мучиться. Он твердо намеревался поднять изнуренную армию, сломить ее лень и косность, зажечь отсыревшие души собственным вдохновением.

Приступил как когда-то в Гиркании, – собрал у себя начальников и призвал к завершенью кампании.

– …Мокнем и медлим! Пугаем себя неизвестностью! А там лишь обычная речка, и жалкие, дикие полчища. Расчистим рассадник заразы! Чтоб после уже не мучиться!

На этот раз на солдат не ссылался никто – командиры угрюмым молчанием давали понять: призывы царя чужды и напрасны. Даже Гефестион и Кратер сливались с общею массой открыто и вызывающе.

Александр вспылил:

– Не молчите, как куча камней! Вы не верите в близость победы?!

– Нам она не нужна! – откликнулся Кен и сделался центром вниманья.

Прятаться было бессмысленно, и старый вояка продолжил:

– Ты ж видишь, как мы измучены! Смешное подобье людей! И это лишь третья часть покинувших Македонию. Всем прочим могилою Азия… Единицы – геройски в бою, прочие – от усталости…

Сгнили одежды и… тело! Но худшее… Худшее – души. Как долго нас не было там, где растут, как больная трава, наши дети и внуки, где чахнут солдатские жены, превращаясь в бесплодных старух, где немощные родители горько рыдают, не видя своих сыновей даже в преддверии смерти!

Что ж как бродячие псы!.. Взглянуть бы… хотя бы на внуков. Я видел их только во сне…

Каждую ночь родные! И что же нам отвечать на жгучее это «Когда?» Чем же нам оправдаться? Новым богатством и славой?! Да этим бы насладиться! Разочек хотя бы за жизнь!

Ах, если б нам быть, как ты! Труды громоздить на опасности. Но мы же, пойми, не Боги. Верни нас! Найди себе новых…

Негромкие, но дружные и решительные аплодисменты присутствующих поддержали оратора. И польщенный старик примирительно улыбнулся царю. Однако тому сделалось не до улыбок:

– Хотите домой?! Идите!!! Расскажете: «Не доделали и Единого человечествА

Наслаждайтесь жратвою и пьянством, хвастовством и грызнею с домашними! Но, сдыхая, припомните: только во имя Нетленного, превозмогая труды и опасности, люди живут и умирают достойно!!!

На следующий день, воспользовавшись просветом меж ливнями, Александр выстроил армию и позвал готовых за ним последовать на ту сторону Гифасиса.

Закончив короткую речь, разбежался и прыгнул в реку.

Шелохнулись одни тростники. Люди окаменели, словно от чар Горгоны.

Неутомимый пловец энергично работал руками и ногами, преодолевая течение и тяжесть неснятых доспехов. А его друзья, полководцы, солдаты тоскливо таращились вслед, не сделав ни шагу, не поддавшись ни по зову сердец, ни велению долга…

Долго, очень долго плыл царь… А потом еще дольше стоял на другом берегу и пристально вглядывался туда, где войска ожидали команды «Отбой!», считая нелепым безумьем подражанье тому, кто способен в броне, без плота или лодки переплыть широченный реку.

Обрушился ливень, кипучий и яростный. Раздались команды, и все разошлись по палаткам.

Возвращенье царя никто не заметил. Только собственной жизнью поплатились посты, преграждавшие путь бродяге, замызганному, нетрезво всхлипывающему…

Гефестион первым заметил мертвую стражу под царским шатром и хотел поднимать тревогу, но сквозь громыханья небес услышал рыдания друга…

* * *

Александр:

«Удушье от собственных слез. Беспомощность одиночества.

Человечье терпение лопнуло. Прыснуло мразью Гифасиса. Дальше они «не могут» – им и без этого слишком. «Мы, понимаешь, не Боги». А я окончательно Бог – сам себе предоставленный. Брошенный, если уж попросту.

Столько еще впереди, но нет ни друзей, ни попутчиков. Раньше «свои и чужие», отныне «чужие и САМ».

По собственной воле никто – значит по воле погонщика. Значит, на каждом шагу тащить, понуждать и нянчиться. Смиряя упрямство рабов, не считаясь ни с чьими капризами! Воспитывать в стаде безропотность!

Я – БОГ! Так служите ж Богам, терпя непонятные тяготы! Не ясно? – Смиритесь сведущему!

«Хочется в Боги – дерзай!» – отшучивались спартанцы. В этом ухмылочка Агиса16… И гордость Гефестионова, в мешке притащившего голову лыбящегося царя. Теперь они встали вместе: и друг, и завистник. Одинаково не приемлют цели мои и планы. Одинаково воспротивились ради чего-то личного.

Идеальное государство. Идеальное человечество. Хочется им по Платону? Не хочется и Аристотелю! Балуются софистикой. Заморыши Анаксагоровы! Ум возомнили сущностью, а подчинились скотскому.

Ждите Всевластного Разума – средства от лени и тупости!

* * *

Два дня вышибал из шатра всех, кто туда совался.

Командиры в оправдание собственного бездействия демонстрировали увечья. А солдаты толпились у «логова»: горько вздыхали и плакали, ощущая себя покинутыми среди непролазных джунглей и подкравшихся каннибалов.

На третий день, после слепого дождя царь пробирался по лагерю. С лицом невоскресшего призрака. Отшатываясь от людей и солнечного света, погружая в зыбучую тень душу любого встречного, шептал, как обычный юродивый:

– Быть Богом! Быть Богом! Быть Богом!