Книга «Бесконечность»
Назад | Содержание | Дальше |
Глава 19. Богоискатели(год двадцать пятый 1)
От Тирской победы до мерзкой погоды хватило бы времени сходить к Вавилону и дать бой новой армии Дария. Но Гегемон эллинов намеревался завершить присоединение «родственных племен», поэтому пошел на юг, в сторону Египта.
Дарию такое продолжение войны казалось Божьей помощью – еще одним годом, подаренным для подготовки к решающей битве с «силами Зла».
* * *
Увлеченные Тиром македонцы незаметно для самих себя прибрали к рукам все восточное побережье Срединного моря, кроме двух городов: Иерусалима и Газы.
Иерусалим – небольшой город-храм жил за счет льгот, дарованных Киром Великим. Чтобы поселиться здесь и не платить налоги персам некоторые финикийские купцы соглашались обрезать крайнюю плоть и жертвовать десятину местному святилищу.
Однако обрезанием и денежными пожертвованиями вероисповедание не ограничивалось. В Иерусалиме страстно и изощренно поклонялись Богу с многочисленными именами: Яхве, Шадай, Элоа, Адонай, Иегова, Саваоф… Впрочем, все эти имена были всего лишь хвалебными аллегориями, поскольку истинное Божье имя произносить не разрешалось. Кроме того, правоверным под страхом смерти запрещалось создавать изображения своего «Небесного отца» и приравнивать его к Ахурамазде, Зевсу или какому-либо иному «чужому (чуждому!) божеству».
Такая категоричность неизменно удивляла всех чужеземцев, привыкших к тому, что каждый Бог имеет собственное имя, какой-то облик, биографию и отождествляется с иностранными аналогами так же легко, как переводится на другой язык само слово «Бог». Тем более, титулы иерусалимского Всевышнего никого кроме «Отческого Господа» не обозначали.
Себя иерусалимцы именовали не по городу или народу, а по «праотцам»: Аврааму, Исааку, Израилю (Иакову), Иуде – в той же очередности произведших на свет друг друга. Предпочтение отдавалось двум последним пращурам, поэтому чаще всего иерусалимцы представлялись «израильтянами» или «иудеями».
Прослышав о подобной патриархальности и религиозном максимализме, разведчики Гегелоха предположили: в Иерусалиме живут отчаянные фанатики, готовые стоять насмерть против любого. Да и гранитный храм на высокой скале выглядел как военная крепость, тщательно подготовленная к длительной обороне.
Однако выяснилось, жрецы-иудеи беззлобны, не воинственны, всех царей считают «Божьими ставленниками» и всячески обихаживают.
Поэтому после того, как сатрап Палестины Санаваллей2 признал Александра своим Господином, иерархи иерусалимской общины, преодолев внутренние распри, вышли навстречу Гегемону эллинов в праздничных облачениях, назвали его «нашим Великим царем» и всучили свои скудные дары. А приблизившись, по секрету сообщили: «Нас послал сам ВСЕВЫШНИЙ!» На прямой вопрос «Зачем?» ответили скромно: «Поговорить».
И они, действительно, намеревались поговорить, точнее – убедить македонского завоевателя в том, что нет и не может быть никакого иного Бога, кроме «Господа Авраама, Исаака, Израиля и Иуды».
– Нет, ну, есть, конечно, какие-то сверхъестественные существа, ошибочно принимаемые непросвещенными народами за «богов». Дикие племена вообще поклоняются золотым, каменным и деревянным истуканам, не понимая: Бог – это Животворящий Дух, а не мертвый материал. К счастью, перед Истинным Господом все ложные кумиры бессильны. Да и не являются они творцами всего сущего.
В подтверждение собственных слов «Шестой первосвященник Второго Храма» Иаддуй3 пообещал «великое множество» Священных книг, записанных под диктовку Иерусалимского Святого Духа. И, правда, на следующий день не только притащил полный ларец свитков4, но и вызвался читать вслух и растолковывать прочитанное. Александр заверил, что справится самостоятельно, к тому же, даст почитать «заядлому книголюбу» – своему другу Гефестиону.
…
Возвратившись в храм, Первосвященник подробно поведал жрецам рангом пониже историю о том, как Александр пал на колени и оставался коленопреклоненным довольно продолжительное время.
– А когда один из его недостаточно терпеливых и почтительных друзей спросил: «Зачем ты так унижаешься перед каким-то святошей?», Эллинский самодержец ответил: «Я преклонился не перед этим достопочтенным Первосвященником, а перед его Богом – Подлинным Творцов всего сущего!»
Нечто весьма похожее рассказывали и про других царей. Но, в конце концов, все правители одинаковые, поэтому священники не только поверили своему «Предстоятелю», но и в последующем уверяли паству, якобы лично наслаждались этим богоугодным зрелищем при первой встрече с «Панэллинским посланником Господа».
…
Ночью Александр открыл подаренный ларец и нашел там двуязычный перевод Священной истории иудеев. Себе оставил арамейский вариант, Гефестиону «для обязательного прочтения» отдал аттический.
…
«Другу-книголюбу» терпения хватило ненадолго, и он пришел высказаться, не развернув и половины свитков:
– Скукотища! Длинные нескладные байки, напичканные пустяками, повторами и противоречиями! Написали кое-как, а вычитать поленились. Сюжеты для низкопробных комедий, а не книг о Боге!
Неуклюжий гимн лицемерию! Особенно эти эротичные бабки, неспособные разродиться до ста лет, а потом крайне плодовитые. На втором веку жизни запросто совращают царей, пока их пронырливые мужья трусливо лгут: «Это моя сестра! Берите, кто хочет, – только меня не трогайте!»
А в целом, какие-то примитивные страшилки для простодушной черни, и без того уверенной, будто ее выпасает таинственный Некто, невидимый и неведомый. Причем больше всего этот скрытный пастырь любит издеваться над собственным стадом, независимо от наличия и тяжести грехов. Праведников он вообще изводит всю их жизнь и обрекает на «смерть в тяжких муках».
Бог мерзавцев, которых следует держать в страхе, поскольку их собственная совесть бессильна побуждать к Благу и удерживать от Зла. Бог слабоумных, нуждающихся в пристойном предлоге для комфортного неведения. А тут, познание преумножает скорбь – не ешьте его плодов. Бог обездоленных, с изуверским сладострастием сочиняющих всевозможные муки своим многочисленным обидчикам.
Хвалёные иерусалимские пророки – невразумительны, нудны и сварливы. Все на свете числят таким же ничтожным, как они сами! После их вздорного, приправленного напыщенными и нелепыми кошмарами нытья про близкий конец света наш поверхностный пошляк Диоген начинает казаться возвышенным оптимистом.
Да и можно ли сравнивать с эллинами?! Никто из наших древних законодателей: ни Драконт, ни Солон, ни Ликург – не приписывали свои законы Богам, оставляя простор для последующих уточнений и улучшений. А здесь какой-то ушлый бродяга5 сорок дней посидел в горах, составил сотни две примитивных правил поведения и тут же выдал их за «Божью волю», вечную и неизменную. А там – «глаз за глаз, зуб за зуб, рука за руку и нога за ногу». И в этом убогом уравнении якобы воплощена Божественно совершенная справедливость! А заодно и конец всем человеческим стремлениям к совершенству. Остается место лишь для скотского послушания. Причем подобное законодательство подсовывается как дар и завет Божества, предназначенный исключительно избранному народу. Поскольку другие народы, видите ли, неспособны усвоить подобное «глубокомыслие»!
Мне стыдно ковыряться в этом. Я не собираюсь выступать в суде, доказывая, будто бы Некто, выдававший себя за Творца и Господина Вселенной, обещал какому-то скаредному старикашке6 кусочек Земли на Ближнем Востоке. Сроки для такой тяжбы давно истекли, стороны отсутствуют.
– А я прочитал все и даже сделал выписки. По-моему, такой Бог нам еще понадобится…
– Зачем тебе этот создатель скоропортящихся людишек, скандалист, всех перессоривший и рассеявший по миру? Он враждебен всему, к чему ты стремишься! Этот «Господь», как плохой артист, хочет прославиться, но не знает и не умеет ничего, достойного славы, поэтому беспрерывно хвастается, бранится и угрожает. А в итоге любой грех предлагает искупить, накормив жрецов хлебом и мясом! Такому сквалыге самое место в этом торгашеском «граде-изгое», обособившемся от человечества под предлогом своей богоизбранности! Пусть этими небылицами тешатся здешние метеки, раз им так горько от собственной беспомощности! Какое нам до этого дело?! Вреда никакого – пользы тем более. Просто отними у них льготы, и они зачахнут без богатых «единоверцев», склонных платить «десятину» вместо обычных налогов.
– Все так, но ты подумай вот о чем. У нас тоже полно любителей дармовщины. Однако ни один эллин не станет называть Бога своим господином и кормильцем, опасаясь сделаться посмешищем для всей Эллады. Тем более, никому не захочется врать, будто «бесконечное совершенство» возможно в реальности и даже достигнуто одним затрапезным Божком.
Но неустанные поиски, естественно, не для всех. А тут для желающих безмятежного отдыха предельная откровенность: Я, Ваш Бог, дарую всё и сразу, но только своим возлюбленным, взаимным ко мне. Я – пастырь, вы – овцы! Будете слушаться – поселю, «где текут молоко и мед», позволю сытно есть, сладко пить, плодиться и размножаться, наслаждаться моими дарами и ничего не искать. А нет – получите вечные странствия, пожары и наводнения, войны и людоедства, саранчу и другие гадости.
Используя такое «вероучение», легко выяснить, кто человек, а кто овца. Потянулся к Богу-пастырю – пошел в стойло! Там и живи во благо людей! Такого безупречного оселка для деления на людей и «козлищ» мне еще не попадалось ни в храмах, ни в книгах.
– Не собираешься ли ты поделиться этими мыслями с иерусалимскими «писателями»? Они не простят! Заклюют и ославят, как тупого тирана Вселенной, антипода и ненавистника Всесильного Божества!
– Если бы с ними можно было поделиться мыслями, они б и сами давно додумались. Однако никаких признаков понимания, что их книги для овец – без тени сомнения подсовывают царям…
Пусть бы не только Дарий собрал против нас свою армию, но и этот Бог – свою паству. Было бы намного проще разобраться, кого из уцелевших на войне гнать в теплое стойло.
– Теперь я, кажется, понимаю, зачем Кир Великий организовал эту жреческую кормушку без податей и повинностей. Вероятно, он, как и ты, хотел собрать всех овец в одном хлеву. А скот налогов не платит.
– Ты словно первый раз заметил – мы же очень похожи?! Очень не любим, когда бесхозная живность толчется под ногами. Непорядок это – разброд и хаос!
…
– Мы полагали, у тебя много дел – и не рассчитывали на такое быстрочтение. Поэтому я принес только один новый свиток. Но он лучше любого другого свидетельствует: все, совершенное тобой, сделано по воле Всемогущего Господа! – Иаддуй льстил и наставлял каждым словом.
– …«Книга пророка Даниила»?! Еще одна?! – удивился Александр.
– Нет, та же самая. Более полный вариант, содержащий прорицания, ранее скрытые от смертных.
Гляди: «С запада шел козел по лицу земли, не касаясь ее. И пошел он на овна, стоящего у реки, и бросился на него в сильной ярости своей и поразил овна. И не достало силы у овна устоять против него, и не было никого, кто бы мог спасти овна от него». А вот Господь раскрывает Даниилу истинный смысл видения: «Овен, которого ты видел, – это царь Мидийский и Персидский. А козел косматый – первый царь Эллады».
– А почему раньше в этой книге не было таких четких и лестных мне предсказаний?
– Потому что Господь-Бог до времени скрывает волю свою, дабы смертные не впали в искушение противиться предначертанному свыше. Но иносказательно ОН предупреждал нас о том же и раньше. Вот прежнее откровение, данное через Даниила царю вавилонскому Навуходоносору: «После тебя восстанет другое царство, ниже твоего, и еще третье царство, медное, которое будет владычествовать над всей землей».
– По-моему, про «ниже твоего», «всю землю» и «медь» раньше тоже не было? А третье царство на радость Вашему освободителю Киру легко отождествлялось с Персией, пришедшей на смену Вавилонии и Мидии.
– Памятливость твоя достойна искреннего восхищения. Но вряд ли ты знаешь: «медным царством» мы издавна называем Элладу, поскольку первых эллинов увидели в медных доспехах…
– Бронзовых.
– Что?..
– Доспехи эллинов когда-то были бронзовыми. Медь сама по себе слишком мягкая. Но мы уже давно воюем в стальных латах.
– То, что для смертных «давно», для Господа «сейчас», ибо все времена равно доступны ему! И бронза – вид меди! Здесь еще есть про падение Тира…
– Не понимаю, почему именно эллины напоминают тебе медное чрево и бедра, так натурально описанные в пророчестве Даниила. По-моему, есть народы, более подверженные чревоугодию и склонные выставлять напоказ свои ляжки… А вот «косматого козла» вы могли увидеть только на наших знаменах. По преданию такие козлы привели в Македонию первого царя Карана. Однако ни один македонец никогда не был «царем Эллады». Да и таких царей вообще никогда не было.
– А разве ты не царь?!
– Царь, но царь Македонии. А Эллада состоит из демократических и олигархических полисов, постоянно пытающихся объединиться в Союз. Там во главе не монархи, а большие, многолюдные сборища – «советы», «собрания»… Сейчас, например, эллинами руководит Коринфский Синедрион.
– Но ведь ты – самый главный в этом Совете?
– Я там – никто, потому что Македонская монархия за рамками Панэллинской симмахии. Правда, моего отца, а потом и меня (заметь, далеко не первым) назначили Гегемоном эллинов и Стратегом-автократором Эллады.
– Не Божеское дело заботиться о таких второстепенных подробностях. Если Бог говорит пророку: ты – первый царь Эллады, значит, воистину так и есть! А прочее – лишь слова, легко исправляемые… Были бы деньги на свитки и чернила…
– Я вижу, Боги Востока вообще склонны игнорировать всяческие детали, кроме «десятины» для служителей храма.
– Детали – удел смертных. Даже тебе не пристало уделять им слишком много внимания, ибо ты, как Божий избранник, ближе к Всевышнему. Гораздо важнее обсудить первостатейное: твоему единому царству – нужен единый Бог. И мы, народ такого Бога, явились по воле его, дабы напомнить тебе об этом. За все, что ты сделаешь во имя Его – тебе воздастся стократно.
– Думаю, Бог Всемогущий не нуждается ни в вашем, ни в моем содействии. Ему достаточно захотеть – и все будет по воле его.
– Как ты себе это представляешь? Бог наделил нас собственной волей и может властвовать над нами только через нас.
– Я-то не представляю: Всемогущество – круглый квадрат! Но давайте предложим Ему заехать в этот мир на крестьянской телеге. Пусть расскажет или споет что-нибудь красивое и поучительное. Раздаст бедным хлеб и вино, больным – исцеленье, сладострастникам – блудниц. Простит грехи преступникам и мерзавцам. Пообещает равенство и бессмертие. Тогда к нему потянутся многие миллионы. Вот это и будет сила, способная сделать многое из того, что Господь желает. Никому не одолеть такое количество «Божьих рабов» – ни словом, ни делом, ни помышлением.
Ваш Бог очень хорош для простолюдинов, упивающихся мечтой о бессмертии и изобилии. А якшаясь с царями, вы добьетесь немногого.
– Так ведь нам и «немногое» нужно. Из всех земных царей – один-единственный, тот, что подобно Иисусу Навину, станет Божьим помощником и помазанником7. У Кира почти получилось.
– Даже один – был бы немыслимым чудом. Единоличная власть никогда не достается людям, склонным раболепствовать (хоть и пред Богом). Гордому самодержцу проще провозгласить Всевышним себя…
– И его постигнет кара Господня!
– Это, как при Моисее в Египте, когда сотнями тысяч мрут люди и животные, а фараон продолжает царствовать и твердо стоять на своем?… Ни одного правителя не испугать карами Египетскими. Даже склонный порассуждать о спасении миллионов человеческих жизней Дарий Персидский легко обрекает эти миллионы на мучительную смерть ради кусочка мира под собственным управлением.
– А что делаешь ты?
– Соединяю детали. Строю разумный мир, достойный пути к бессмертью, а не «пучины водной» или «геенны огненной».
– Без Господа не получится!
– Почему же без Господа? Разве Бог Израиля не захочет помочь в совершенствовании мира, так сильно ему противного, как он твердил пророкам? Тем более, я сохраню ЕГО служителям все льготы и привилегии, дарованные Киром Великим.
– Неизмеримо велико могущество Господа, пославшего тебе столь праведные мысли. Уверен, это не последняя наша встреча, и это не последнее твое благодеяние Царству священников, народу Бога Единого!
– Многое зависит от численности вашего народа…
* * *
Аравийские кочевники — набатеи не собирались воевать с Александром. Так и заявили:
– Что нам драться?! Финикийских купцов хватит на всех! Бери, сколько хочешь – мы, «волки пустыни», готовы довольствоваться львиными объедками.
Александр ответил, что он не лев, а волкодав, и в ущерб другим делам принялся «охотиться на гиен и шакалов, называющих себя волками».
Благодаря этому, персидский наместник в Газе – строптивый и деятельный Батис получил многочисленных сторонников, плохо обученных и вооруженных, но беспощадных и самоотверженных.
Сосредоточив за высокими стенами Газы до пятидесяти тысяч храбрых стрелков и наездников, Батис легко сопротивлялся натиску Пердикки, прорывая лихими наездами кольцо окружения и отгоняя штурмующих лавинами стрел и камней.
Газа держалась уже третий месяц, когда после «Иерусалимских дискуссий» сюда наведался Александр.
* * *
Таис:
«Сегодня наконец-то сбудется то, ради чего предпринято это опасное и утомительное путешествие.
Газа — крепость на краю пустыни пала, и приближенные идут на царский пир – подобие наших сиссистий8. Я приглашена… Птолемеем. Уже Птолемеем! Совсем не случайно «хитрюга» сказал, что я «прелестнее собственной копии в Книде, удостоенной пристального внимания Александра». Такая вот нежданная помощь от слюнявого импотента Праксителя!9
А еще все болтают, толстозадая Барсин прячется в дальних уголках царского шатра и психует от чувства собственной неполноценности. Ничего, скоро конец ее мучениям: я подарю несчастной вдове спокойную и безмятежную старость в каком-нибудь солнечном Египте.
Полдня не пропали даром. Я, безусловно, в лучшей форме. Самое время показаться тому, о ком трещит весь мир. Взахлеб или с ненавистью. Разное, слишком разное! В этих «правдивых историях» не найти двух одинаковых Александров. Что ж, испытаем стойкость нашего многоликого героя. Растрогаем самое нежное, скрытое толщей врак!
…
По дороге моя вездесущая Клонария10 поделилась новостями, точно нагадила в душу: Александра, возможно, не будет. Сегодня во время штурма его нашли истекающим кровью под рухнувшей стеной. Это подтверждали все, с кем говорила Клонария. В остальном рассказчики придерживались разных, но одинаково сказочных версий.
Одни сочинили: когда все попытки дотащить тараны по вязкому, заболоченному грунту закончились безрезультатно, Александр, используя сарису вместо шеста, взлетел, как птица, и опустился внутри крепости. Вариант – разогнался и прыгнул с македонского вала за стену крепости, пролетев без малого целую стадию11. А после стена обрушилась изнутри под тяжестью трупов, наваленных Гегемоном.
Другие утверждали: поскольку под градом стрел и камней аравийских защитников крепости никто из смертных выжить не мог, вперед пошел один Автократор, как истинный полубог. Снял свой шлем и врезал по стене – та рухнула. Но Боги, как всегда, позавидовали чужой славе и устроили так, чтобы камни засыпали героя. Тот выжил, хотя и был очень плох, выбравшись из завала.
Третьи врали, будто бы видели, как царя забросали камнями гигантские волшебные птицы, подосланные варварскими божествами в отместку за сокрушение Газы.
Четвертые придумали: царь своими руками прорыл подкоп. Туда и рухнули стены Газы, а Богоравный на манер крота выбрался на поверхность – весь израненный бдительными стражами подземного царства.
Впрочем, какая разница, как он оказался под обломками, если его не будет?! День самых тщательных приготовлений – насмарку! И опять тягостная неизвестность ожидания!!!
Клонария мгновенно почувствовала перемену моего настроения и принялась утешать:
— «Божественный» не упустит такого случая показать, что он ТОТ, кому рухнувшая стена, как горсть песка простому смертному.
Поддавшись подобным доводам (скорее уж от отчаянья!), я тоже решила «не упускать ни малейшего случая» и вошла в царский шатер под дружный и жизнерадостный хохот всех присутствующих.
– …«Я за вас, я — эллин!» Даже проткнул какого-то кочевника для виду. Я и поверил. А он — гаденыш усыпил мою бдительность, а потом как даст мне по шее своим грязным тесаком! Еле плечо подставил. До сих пор очень больно. Особенно обманутому сердцу, – притворно ныл кто-то на радость пирующим.
Но повода присоединиться к общему веселью я не обнаружила. Царя среди них не было. Его золоченое ложе пустовало, сдвинутое небрежно…
Застолье пребывало в той стадии пьяного возбуждения, когда даже мое появление осталось незамеченным (не рассчитать опоздания с этими македонцами!). Некоторые все-таки обернулись. Но тут же отвели незрячие взгляды. Центром внимания и причиной идиотского смеха был рыжий детина с простоватой и наглой рожей, слегка поцарапанной когтями какой-то дешевой шлюшки. Он бесцеремонно развалился вблизи царского ложа на обшарпанной табуретке12 и даже не замечал, где елозит грязным тряпьем, намотанным для виду вокруг левого плеча.
В восторге от выпитого вина, а еще больше от собственного красноречия, рыжий мим13 на ходу сочинял какую-то героическую историю, в которой якобы участвовал. При этом не брезговал нелепыми выдумками и беспардонным хвастовством, умышленно смешивал и коверкал всевозможные наречия, бурно жестикулировал, кривлялся, изо всех сил стремясь к тому, чтобы все, о ком он рассказывал, выглядели полными идиотами. Да и сам усердно прикидывался большим болваном, чем был на самом деле. Однако присутствующим эта низкопробная похвальба нравилась до такой степени, что они даже не замечали грязного тряпья там, где положено возлежать их царственному Предводителю.
Противнее этого болтуна была только какая-то мерзкая, морщинистая старушенция, пристально щурившаяся в мою сторону и ласково заглядывающая в лицо любимца публики.
Я подсела к Птолемею. Приглядевшись к неказистой одежонке и растрепанной гриве пьяного балагура, догадалась: это тот самый бродячий шут, о котором рассказывал Менедем – спартанский силач, тоскливо вздыхавший за моей спиной вот уже второй год14. Спартанец видел, как накануне штурма Газы какой-то рыжий прощелыга смешил солдат возле костра.
– Мышцы, как у боевого быка, а он шутками промышляет, – возмущался Менедем, уверенный в том, что только война – удел настоящих мужчин.
Возможно, этот мускулистый пройдоха с аппетитными губами чем-то (допустим, цветом волос – не губищами же!!!) понравился Александру и тот позвал его к себе развлекать приближенных. Вот только сам…
Вообще, на царских пирах, по мнению многих, можно встретить кого угодно. При всем его высокомерии и пренебрежении к людям Александр способен приблизить любого. Чаще всего, ненадолго. Наш Гегемон слишком нетерпим к чужим недостаткам и легко разрывает связи… Между тем идиотский рассказ продолжался:
– Наконец, луноликий вождь услышал призывные вопли своих нетерпеливых героев. Оторвал пузо от крепостной стены и пошел разобраться на месте. Вы бы видели эту походку: десять Дариев в одном халате, рвущемся под напором вот такого брюха.
К сожалению, прихватил подхалимов с копьями и луками. Один даже попал… Вторая пробоина за день! Когда же такое было!!!
Я уже приготовился объяснять Харону, почему явился без предупреждения. Да еще с таким дурацким рассказом о собственной кончине. Смешно, конечно, но разве в царстве теней смеются?!
Ан нет, грозный стратег решил стать мудрым ритором. Брюхоносец как-то не заметил, сколько македонцев (у него под носом) спрыгнуло со стены. Решив, что куча трупов — мое личное достижение, он очень удивился, а потом приосанился и исполнился завидного благородства.
«Мой храбрый мальчик», – обратился ко мне… Вы смеетесь, а я был очень польщен тем, что такой почтенный человек считает меня «своим» и, тем более, «храбрым». Уж он-то знает толк в храбрости. Не пытался бы кровь унять – стал бы самым прилежным слушателем этого речистого мужа.
Как он говорил! «Своим безумным мужеством (видите, сразу догадался, что псих) ты заслужил смерть легкую и почетную. Я отрублю твою голову собственными руками и отправлю ее вашему бесстыжему царю. Пусть самоуверенный невежа увидит, как мы поступим с каждым, кто попытается взять неприступную Газу!»
«Ну, да, «непреступную» – три македонца уже преступили!» Он воровато огляделся, чуть ли не на пальцах пересчитал всех «не своих», но смутился лишь на мгновение: «Боги дали вам троим шанс стать поучительным примером. – Твои сообщники уже мертвы, ты истекаешь кровью, как прохудившийся бурдюк. Пусть же Ваши головы свидетельствуют Александру о нашей несокрушимости». Я искренне удивился: «Свидетельская речь отрубленных голов. Как ты себе представляешь?»
Назидательный боров нервно зыркнул на подчиненных. Но бедолаги все-таки улыбнулись. Это взбесило их мощного телом, но душевно ранимого начальника. «Да ты знаешь, несчастный, с кем разговариваешь?» – заклокотал он…
Присутствующие на пиру тоже заклокотали, но от беспричинного хохота. Сморщенная старуха решительно перехватила чью-то руку с куском мяса и, ловко выбив жаркое, подсунула персик. Громадный пожиратель жареной дичи расхохотался пуще прежнего с персиком в трясущихся губах. Профессионально переждав хохот, шут продолжил прерванный диалог:
– «Я человек малограмотный, из диких гор Македонии. Просветите, если можно. А то паромщик спросит у моего безголового тела: «Кто это своими руками срубил твою голову?», а я промолчу, как будто меня лишили языка, а не головы».
«Что ж, запомни, если сможешь. Я Бефис – заместитель помощника командующего пятой башни первого рубежа обороны! Потомок знатного рода, дальний родственник досточтимого Главнокомандующего Газы Батиса Бебемхеса…»
«О, это ж совсем другое дело! Значит, Вы умеете писать буквы», – решил я. Он как-то невыразительно кивнул и напрягся. «Тогда, если можно, напишите, пожалуйста, на моей отрубленной голове, что она принадлежит Александру. А-то мало ли кто схапает то, что вы так великодушно посылаете нашему царю лично».
«Обойдешься», – рыкнул помощник тридцать пятого зубца сорок седьмой башни. «Тогда и ты обойдешься». «Умолкни…» – выдохнул он и попытался ткнуть копьем в надежде, что я не замечу этого особо хитрого перехода от теории к практике.
А жаль – теория ему удавалась лучше. Видимо, руководство башенными зубцами оставляет мало времени для военных упражнений. Из почтения к его высокой должности я уже подставлял вот это дважды обманутое сердце. Но по малолетству созорничал и дернул копье в сторону. Толстяк взлетел, как на крыльях красноречия. Башкою об стенку. А тут наши снаружи ударили. Башка вдребезги. Стенка вдребезги. Защитники врассыпную.
Всем не до меня. «Ну, – думаю (голова-то еще при мне), – сгоняю-ка я к Харону, скажу, чтоб сегодня не ждал». Но пока я туда-сюда, навстречу уже толпы душ из Газы. Продирался назад, как сквозь Афинскую Агору в самый разгар торговли. Сначала попался знакомый предводитель зубцов, потом его дальний родственник и главнокомандующий Батис, которого Пердикка зачем-то вырядил Гектором, привязанным к колеснице Ахиллеса.
Эх! — забыл пожаловаться Харону на того жулика, что выдавал себя за нашего… Но разве ж в такой толчее сделаешь что нормально…
«Ну вот, – грустно думаю (головой недодаренной и оттого неуместною!), – опять резня. Опять скажут, Александр немилосерден – чужд этого «гума-онизма», очень распространенного на западе, у римлян, признающих за людей всякий «гумус» и всех приверженцев «онанизма». Конечно, такое грязное слово в царскую голову не помещается. А вот если б в мою… А уж лучше с тремя головами: здесь, здесь и здесь!
Шут, смакующий собственную пошлятину, сиял, как начищенный тазик, противней обозной дуры с обмасленными волосами. А вся ширь пьяного застолья колыхалась в спазмах истерического хохота. Воспользовавшись этим, я обратилась к Птолемею:
– Александр, действительно, тяжело ранен?
– Да, очень сильно. Потерял половину крови… Врачи запретили двигаться.
– И он такой послушный?! – деланно удивилась я, в душе радуясь обнаружению обычной мужской слабости. Слишком живо представила этого «сыночка Олимпиады», покорно открывающего рот навстречу ложке лекаря.
– Почему послушный? – не понял Птолемей и осекся. Я проследила за его придавленным взглядом и уткнулась в глаза того, кто только что так по-хамски потешался над непонятным ему «гуманизмом».
Фигляр приподнял маску простофили и посматривал из-под нее с нарочитым недоумением: мол, кто это и по какому праву отвлекает преданного зрителя во время заслуженных оваций. Немой вопрос артиста, большого и даровитого. Учительская строгость – и ни малейшей обиды и прочих чувств, свойственных людям мелочным.
– Это Таис Афинская, – нашелся, наконец, Птолемей. – Она беспокоится о твоем здоровье, Александр…
«Александр!!!» – весь мой богатый опыт лицемерия и притворства кинулся на подмогу, но все-таки опоздал.
К этому моменту пирующие успели влить в себя изрядное количество вина, поэтому многие даже не поняли, что произошло между нами. Да и смущенная красотка всегда интереснее происходящего с нею. А льстиво заботиться о Царе умели все, включая самых близких друзей.
Но ОН увидел все гораздо раньше, чем услышал всхлип моего недоумения. Маски больше не было. На месте рыночного клоуна прорезался абсолютный властелин с невероятным взглядом. «Говорят, Александр много пьет, – пронеслось в моем сознании, суетно кружившем в поисках опоры. – А еще, говорят, что у него разноцветные глаза…» Но оба глаза были одинаково карими и кошмарно трезвыми.
Вспомнилось, как на финикийском базаре какой-то привередливый покупатель, прицениваясь к дыне, перебрасывал ее с руки на руку. Александр сделал то же самое со мной. Глазами! Вот левый слегка прищурился, устало ухмыльнулся и перебросил меня правому. Правый принял неохотно и гадливо толкнул вниз. И тут же – не до меня. Я рухнула вниз мимо самодовольно сомкнутых губ, мимо мускулистых рук, даже не попытавшихся предотвратить постыдное падение оплошавшей «красавицы». Оказавшись на самом дне своего позора, я попыталась отомстить бесцеремонному жонглеру. Но его не интересовало, что я думаю о превратном истолкованном «гуманизме». Он говорил сам, заглушая мой нервный лепет:
– Так ты говоришь, Птолемей – половина крови? А зачем мне она? У Богов не бывает алой крови! Вот и у меня остался только светло-розовый ихор».
Несомненно, это была очередная «шуточка»! Но веселье потухло, как утонувший светильник. Все делали вид, будто не слышали или не поняли. В глазах Александра сквозь глыбы сминающей воли проскользнула досада, по-ребячески наивная и по-настоящему смешная. Но смех казался совершенно нелепым, пока не хохотнул сам Гегемон. Его поддержали вяло, неохотно, с видимым облегчением».
* * *
«Каллисфен – дяде своему Аристотелю. Видимо, книги Гомера все-таки опасны, если способны вселять мысли вроде той, что посетила Пердикку и нашла одобрение Александра.
Взбешенный трехмесячным сопротивлением Газы и расстроенный тяжелыми ранами Гегемона, наш Главный телохранитель приказал протащить живого Батиса в точности так, как Ахиллес вез в стан ахейцев Мертвого Гектора. И все выжившие варвары, парализованные ужасом, наблюдали превращение своего могучего и гордого командира в жалкий пучок кровавых ошметков.
Мой разум до сих пор отказывается поверить в то, что люди, называющие себя просвещенными эллинами, размазали поверженного врага по окрестным песчаникам.
Хоть наш Автократор и потешается над римским гуманизмом, подобные деяния могут пагубно отразиться на его исторической репутации. Подлинно Великому Государю более пристало быть милосердным к побежденным».
* * *
После взятия Газы Александр, сославший на традицию «ежегодных зимних прогулок у Срединного моря», повел свою армию в Египет. Дорогу прокладывал флот с Гефестионом во главе.
Пелузий15 – ближайший египетский город спешно готовил торжественную встречу. Опередившим царя гетайрам очень хотелось продемонстрировать аборигенам: в их замшелое царство наконец-то вступает настоящий Государь — подлинный сын Верховного Божества. Сатрап Египта Мазак подготавливал к передаче победителю свою пятитысячную армию и всю египетскую казну – восемь тысяч золотых талантов16. Бывший персидский подданный обоснованно рассчитывал на благодарность, поскольку самостоятельно переловил и уничтожил мародерствующие отряды македонского изменника Аминты, пытавшегося сделать ничейный Египет своим.
Но торжества не состоялись – накануне в результате кораблекрушения ушел на дно македонский флагман. Среди погибших был младший сын Пармениона Гектор – близкий друг царя, начинавший службу в гвардии, сформированной шестнадцатилетним регентом Македонии.
Провозглашение нового фараона в Мемфисском храме Птаха стало продолжением траурной церемонии у погребального костра. И жители Мемфиса искренне радовались тому, как кротко и благоговейно принимает их новый Владыка местные обряды. Дескать, и самые буйные головы смиряются перед могучей силой древних таинств и жертвоприношений. Очень жалели, что юный фараон слишком быстро уплыл на поиски места для города, призванного связать Африку с Европой и Азией.
Конечно, для египетского золота предлагались и другие способы применения. Гарпал, к примеру, советовал создавать стратегический денежный запас. Евмен – пополнить армию наемниками. Аристандр – жрецами и прорицателями. Но Самодержец решил не распыляться и пустить на очередную Александрию все богатства африканских сатрапий.
* * *
Псаммон17:
«Александрию Египетскую наш мудрый фараон воздвиг на западной окраине Нильской дельты – между Мареотидским озером и островом, получившим название «Фарос» (светоч), поскольку в будущем планировалось оснастить его гигантским маяком и соединить мощной дамбой с материковым портом.
«Божественный» переспорил всех зодчих, включая Динократа, которого сам же постоянно называл лучшим. Но удивительнее другое – остыв от споров, архитекторы единодушно согласились: царский вариант – действительно самый лучший. «Гениальный» – сказал бы я.
Чтоб как-то утешить капитулировавших мастеров, Александр поведал: план города и место для строительства ему подсказал древний мудрец Гомер, явившийся во сне. Государь несколько раз очень красиво и искренне похвалил «Великого поэта» за ранее неизвестный талант архитектора, и все подхватили славословие Владыки.
Разумеется, право гражданства в новой Александрии, как и во всех предыдущих, получали только настоящие (благородные) люди, но селиться разрешалось всем желающим: размеры города позволяли, а кварталы изначально предназначались для раздельного проживания сословий. Длинные, прямые улицы потрясали своей небывалой шириной!
– Душа настоящего горожанина просит простора, – напомнил нам Александр.
Мне, как убежденному горожанину, это высказывание очень понравилось, хотя многие твердили про живописность узких улочек.
Не отрицая важности храмов, Государь предложил разместить в самом лучшем месте «Главный Музейон мира» – громадную обитель философов и служителей муз.
– Здесь даже зимой тепло и уютно, сама природа благоприятствует мыслям и фантазиям, – пояснил «Божественный» и подарил Музейону всю свою библиотеку, кроме одной книги, ценной какими-то детскими воспоминаниями.
Идея «Музейона» вызвала самое бурное одобрение, так как все участники обсуждения считали себя истыми мыслителями, утонченными поклонниками искусств и любителями потешить фантазию.
Окончательный план рисовали мукой и ячменным зерном на песке. Когда отошли, чтоб взглянуть издали, налетевшие птицы склевали зерно. Александр куда-то сбегал и вернулся с точной копией уничтоженного чертежа.
– Дурное знамение, – сказал кто-то, имея в виду съеденный план из зерен.
– Очень хорошее! – решительно возразил Божественный. – Город привлечет всех и насытит каждого. Животных – хлебом, людей – мудростью.
Потом постоял в задумчивости и добавил:
– Если мы кормим птиц, то, вероятно, можем кормить и тех, что похожи на людей, но не нуждаются в мудрости. Человекообразных не придется уничтожать лишь за то, что во всех наших планах они видят одну лишь пищу. Разве мы жестокосерднее Дария Первого, кормившего по пятнадцать тысяч бродяг ежедневно?
На правах придворного советника я стал возражать Великому фараону:
– Но птицы боятся людей, их можно прогнать, если потребуется. Они никогда не смогут нас разорить. А варвары не боятся и отбирают все до последнего зернышка. Они сильны и многочисленны. Поэтому культурные люди вынуждены бояться дикарей и уничтожать их всеми доступными средствами.
– Думаю, все потому, что мы, отделившись от явного зверья, пока не смогли размежеваться с человекообразными. Долгие века человеческий разум придумывал, как обуздать обычных животных, а они привыкали бояться нас. Пора сделать то же самое с псевдолюдьми: отделиться и разогнать их по хлевам и норам.
– Что значит «размежеваться»? Уже сегодня цивилизованные и дикие народы живут раздельно.
– Я не о том! Те, кого ты называешь «цивилизованными», в большинстве своем только похожи на людей. А среди варваров настоящие люди встречаются не реже, чем среди эллинов и египтян.
Аристотель учил меня: людей предпочитают делить по племенам и родам, по богатству и силе, по форме тела и цвету кожи, по наречиям и прочим признакам, доступным всякому глазу или уху, но человек должен различать себе подобных по существенным — духовным свойствам, постигаемым только с помощью разума. И тогда самый светлый эллин может оказаться грязным выродком, а самый черный дикарь – человеком разумным и благородным.
Наша цивилизация, подобно египетским Богам, сохранила черты животных. Только выделив нормальных людей из человекоподобных стай, нагло величающих себя «народами» и «государствами», мы создадим человеческую общность, живущую по законам разума. А сегодня люди, разбросанные, как зерна среди песка, питают недоразвитые народы, помогают им охотиться друг на друга.
– Твои стремления неосуществимы… для смертных. Только твой Солнцеликий отец – Верховный Бог Ра мог бы разделить нас на избранных и ничтожных. Но Он сделал, как есть: смешал лучезарный свет и болотную жижицу в каждом из нас. Такова его воля, ибо руководящие начала существования даны нам свыше.
– Но ведь и мои начала тоже?… Кроме того, даже «Отец всех людей» приближает к себе избранных, подобных ему. Так и лучшие из нас должны сближаться между собой, чтоб жить добродетельно, вне хаоса алчности и разврата.
…
На досуге я тщательно обдумал адресованные мне изречения фараона и решил: он прав не только как Владыка, но и как философ тоже. Действительно, нелепо считать единоплеменников поголовно добрыми, а всех прочих – неисправимо злыми. Надо внимательно и беспристрастно изучать сущность каждого и давать ему справедливую оценку».
* * *
Птолемей:
«Совершенно неожиданно Александр бросил свое любимое детище — египетскую Александрию в жилистые лапы сухаря — Клеомена18 и засобирался «по следам Геракла и Персея» – в Сивский оракул Зевса-Амона.
– Хочешь, чтоб жрец «пупа Земли»19 поучился летать, как Дельфийская пифия? – поинтересовался я.
– Нет, хочу проверить, сможем ли мы пройти пустыню, которую не одолела ни одна другая армия! А жрец, говорят, не такой дурак, как та пифия. Моя мать хорошо знает его. Впрочем, ты можешь остаться и послушать здешних священников, убежденных, что Бог Амон – это человек с головой барана. Если понравится – останешься в Египте.
Пришлось идти вместе с ним. И пока мы мучились от дневного зноя и ночного холода среди солончаков и зыбучих песков, он играл в свою собственную игру: «везет – не везет».
Жители Киренаики20 испугались, решив, что мы – к ним, явились сами с венцом правителя и табуном лошадей в подарок21 – «повезло!»
Посреди пустыни закончилась вода – «не везет!»
Пошел дождь, воды в избытке – «а ведь повезло».
Буря замела дороги, и мы заблудились – «нет, все-таки не везет».
Отыскали дорогу по воронам, летящим в оазис, – «гляди же, везет!»
Был момент, когда солдатам мерещились говорящие змеи, а Каллисфен в полубреду выкрикивал свое завещание далеким потомкам:
– И никогда не забывайте! Поход Александра стал достоянием каждого из вас только благодаря моим трудам! Славой своей он всецело обязан мне! Мои труды, а не лживые рассказы Олимпиады, сделали его Богом!
Гегемон старался помочь каждому и на все истерики взирал с рассеянной улыбкой. Но когда какой-то верблюд лег и отказывался вставать, царь бил изнуренного зверя до тех пор, пока тот не пошел без остановок. В этот момент казалось, наш Автократор готов уничтожить любого за малейшее проявление слабости. И хотя в отношении людей он оставался все таким же заботливым, мы стали коситься на него, как верблюды: не подозревают ли нас в бессилии, нежелании идти дальше.
И мы дошли… И увидели этот жалкий домик, похожий на пещерку, с навесом из пальмовых ветвей над входом. Он же – «Всемирно известный, Величайший Храм Бога Зевса-Амона», гремящий по всей ойкумене своими неизменно сбывающимися предсказаниями. Войти туда разрешили только фараону…
Многие успели заметить сквозь приоткрытые двери, как жрецы со священной ладьей споткнулись и замерли, выпучив глаза. Видимо, их ошарашило то, что непобедимый завоеватель, Великий Владыка Верхнего и Нижнего Египта выглядел в тот момент как юный и восторженный помощник погонщика верблюдов.
– Это самое лучшее знамение! – несказанно обрадовался Псаммон. – Для безоговорочного признания родным сыном Амона-Ра достаточно, чтоб ладья слегка снизила скорость или качнулась! А тут такое! Полная остановка!!! Едва не опрокинулась! Божественность в этом юноше! Ось Вселенной замерла в сладостном предвкушении!
…
О чем говорили с Верховным жрецом целые сутки, никто так и не узнал. Александр вышел с видом сытого младенца, уснувшего с маминой сиськой в полураскрытых губах, и бросил: «Прекрасно поговорили!» Больше ни слова. От вопросов о предсказаниях отмахнулся – мол, «не было времени».
Каллисфен клялся, якобы подслушал, как Верховный жрец обмолвился, обратившись к Александру «Господи!» вместо «Господин!»22 Но не эта же лестная оговорка просветлила душу нашего царя. Да и не мог толстяк что-то услышать, поскольку с самого начала завалился под пальму наслаждаться отдыхом, водой и финиками.
Побродили по «оазису вечной весны» среди живописных холмов; искупались в «целебном» соленом озере; пощупали удивительный родник, горячий ночью – холодный днем; и потопали в Мемфис: на этот раз по проторенной прямой дороге. Видимо, Александр больше не нуждался в приключениях, угробив на них почти полтора месяца».
* * *
«Каллисфен – дяде своему Аристотелю. Великое множество неслыханных чудес совершил Гегемон эллинов в Ливийской пустыне, поглотившей два века назад всю армию персидского царя Камбиза23, а до этого всех его предшественников-завоевателей. Александр одним взглядом принуждал к покорности окрестные народы. Одним вздохом порождал дождь. Одним криком вызывал ворон себе в проводники, и те даже ночью указывали нам путь своими криками. На глазах у весьма надежных свидетелей Он беседовал с мудрыми змеями и выведал у них многие тайны мирозданья. Чудодейственными прикосновениями сделал покорным самого упрямого верблюда, и тот потащил поклажу более увесистую, чем обычная ноша нашего вождя-труженика.
Только о пророчествах оракула ничего неизвестно доподлинно. Видимо, Боги пожелали открыть будущее одному Александру, и теперь он вынужден скрывать услышанное за пустыми фразами.
Впрочем, наблюдая просветленное лицо Гегемона, мы сразу догадались, Зевс-Амон, безусловно, признал его своим сыном, гарантировал покорение всех народов Земли и подтвердил: убийцы Филиппа Македонского понесли заслуженное наказание.
Филота, хотя и продолжает носить траур по своему младшему брату, первым радостно приветствовал царя:
– Поздравляю тебя, Александр, с принятием в сонм Богов и скорблю о многотрудной участи каждого из нас, попавшего на службу к настоящему Божеству!
А мне все-таки хотелось бы узнать, как они (жрец и Божественный) промеж собой называли Филиппа? Ведь нельзя же величать этого человека отцом Александра, раз тот от Зевса?! Предполагаю, Гегемон спросил:
– Наказаны ли убийцы моего отца?
А жрец ответил:
– Стыдно богохульствовать – твой отец Амон.
Наверняка, так и было».
…
«Тщательней береги голову от злобного солнца Египта», — отвечал Аристотель.
* * *
«Александр – матери своей Олимпиаде. Опять, как в детстве, я услышал: «Стань Богом! Людям проще принять возвышенные идеалы от Существа Неземного! В конце концов, это не так уж трудно: все Боги – бывшие люди, возвеличенные нами же: кто по заслугам, кто вопреки».
И снова возражал, что по-настоящему Великие идеи должны вдохновлять независимо от того, провозгласил их Всевышний в храме или юродивый на помойке.
Правда, впервые в жизни спорил об этом не с родною матерью, а с главным жрецом в Сивах. Ты хвалила его заслуженно! Если бы за дверью не томились от скуки и безделья мои друзья и солдаты, я бы не ушел так быстро. Следующий раз пойду один. Только б старик дотянул…
Он вспоминал и встречи с тобой. Говорил с придыханием: «Умнейшая женщина!» Напомни при встрече – расскажу поподробнее».
…
Все придворные в Пелле ждали, что взволнованная чтением полученного письма Олимпиада как-нибудь выдаст тайну сына, поведанную Зевсом-Амоном. Но она решила выдать собственную:
– Зевс воплощался в тело Филиппа в момент зачатия нашего всемогущего сына!
– Видимо, именно это и узнал Александр в Сивском оракуле, – добавляли все, пересказывавшие слова «родившей от Бога».
* * *
Первые весенние учения проходили без царя. Тот увлекся восстановлением египетской науки и реставрацией гигантских сооружений древности. Многие слышали из царских уст слова, когда-то адресованные Исократом Филиппу Македонскому: «Мало освободить египтян от деспотии варваров, гораздо важнее вернуть их к прежней культуре».
– Египет для нас символ древнего величия. Этот символ должен бросаться в глаза, чтобы каждому человеку хотелось возвыситься. А тут все зачахло и утонуло в песках, как храм Амона, – разъяснял «Фараон-Восстановитель» уже от себя лично.
Реставрацией дело не ограничилось, «неуемный правитель» приказал построить заново гигантские здания Мемфиса, сохранившиеся только в рисунках на древних папирусах. Лично разметил и заложил основание храма Богини материнства и плодородия Изиды, а потом тайком показал скульптору, ваявшему Богиню, как выглядит беременная Барсин.
Кроме того, почта принесла личную просьбу Аристотеля – выяснить причину загадочных разливов Нила в разгар летней засухи. Бывший «лучший ученик» с прежней старательностью и поспешностью организовал большую экспедицию, прочесавшую весь Нильский бассейн. Исследования и опросы аборигенов свидетельствовали, причина в тающих ледниках и летних ливнях на Абиссинском нагорье24. Получив ответ, Аристотель с наслаждением вычеркнул одну строчку в длинном перечне научных проблем и вписал несколько строк в десяток готовящихся книг.
* * *
Волнами зримого, лихорадочного возбуждения накатили тревожные вести: Дарий готов бросить в бой самую крупную армию в истории человечества. Но то, что других нервировало и пугало, Александра вполне устраивало, и он передвинул войска на Вавилонскую дорогу, став лагерем возле Тира, еще неотстроенного после прошлогодних баталий.
Сюда же подтягивались отпускники и новобранцы. Даже у царицы-матери вербовщики увели значительную часть ее личных телохранителей. И Олимпиада несколько раз переспросила сына: была ли на то его царская воля, или ей «пора придушить еще одного Аминту25 — на этот раз сына Андромена». Александр отвечал, что этот Аминта – не чета своим тезкам-предателям и что рекруты сейчас важнее телохранителей. Такие ответы, в конце концов, утихомирили «эпирскую фурию», но она даже не подумала вычеркивать очередного Аминту из своих черных списков.
Слухи о небывалой мощи Дария множили ряды персидских сторонников и провоцировали открытое неповиновение македонским властям. Даже вблизи Тира — в Самарии26 вспыхнуло восстание. Бунтовщики заживо сожгли македонского наместника Андромаха и позвали на помощь Дария.
Но персидский царь в Самарию не пришел и вообще никого не прислал, зато прискакал Александр со своими гетайрами, лично изловил зачинщиков восстания, укрывшихся в горных пещерах, и отдал их на растерзание испуганным горожанам. А сам вернулся в Тир и занялся любимым делом – упорядочением государственного устройства.
…
Сохранив за Срединным морем статус центра круглой планеты, Александр признал и традиционное деление суши относительно этого моря: Африка – к югу, Азия – к востоку и Европа – к северу. В каждой части македонских владений появился свой главный начальник: регент Антипатр – в Европе, сатрап Клеомен – в Африке, царь Александр – в Азии. Антипатру предписывалось мирить и усмирять европейцев, Клеомену – организовывать и оплачивать восстановление Древних цивилизаций, Александру – расчищать Азию. На море начальника не было, но курсировало несколько македонских флотилий, призванных обеспечивать взаимосвязь континентов и полное искоренение пиратства.
Чтоб порадовать македонцев, Пердикка строил вблизи Тира небольшие города, давая им знакомые и такие милые на чужбине названия: Пелла, Эги, Дион… За несколько месяцев появился своеобразный дубликат родной страны и солдаты твердили друг другу, что похожи не только названия, но и реки, горы, леса, дороги… Правда, добровольцев, желающих поселиться в этих краях-дублерах, нашлось чрезвычайно мало.
Много царского времени отняли конфликты стран и народов с македонскими гарнизонами. Более тысячи талантов27 потратил Александр, искупая провинности своих солдат, размещенных на Родосе, Хиосе, Лесбосе и в других местах.
Еще больше денег ушло на вознаграждение народам, помогавшим брать Тир, Газу, пресекать партизанские и пиратские вылазки персов.
Карфаген прислал послов загладить свои «неумышленные ошибки», допущенные во время Тирской войны, и попросить помощи в конфликте с Сиракузами.
Во главе очередной делегации Афины направили бездарного и неуклюжего оратора с древним именем «Ахиллес», однако на этот раз Гегемон эллинов из одного уважения к имени просителя освободил пленных афинян.
С острова Кипра явилась целая толпа «царей»28. Крикливые кипрские самодержцы хором жаловались на спартанского царя Агиса и его брата Агесилая, сбежавших от Антипатра и захвативших часть острова.
– Никто его не просил затевать эту мышиную войну! Да еще с такими потерями при двойном превосходстве29! А теперь всполошенные грызуны мечутся под ногами! – вспылил царь, имея в виду собственного регента и его противников.
Собирался принудить Антипатра к исправлению ошибок, но сообразил, на Кипр проще послать кого-нибудь помоложе. В результате, царский курьер повез в Македонию ругательное письмо, а эскадра под командой новоявленного любителя водных экспедиций — Гефестиона метнулась на запад и вернулась с головами спартанских вождей.
«А ведь я предлагал быть в союзе», – хотел сказать Александр отрубленной голове Агиса, но, вспомнив, как отец — Филипп разговаривал с погибшими у Херонеи, досадливо хмыкнул.
На царскую брань Антипатр ответил нытьем и жалобами про свою тяжелую участь. Мол, Олимпиада и без того вот-вот прибьет «самого верного слугу Македонии», а «Божественный царь своей справедливой критикой дает вспыльчивой матери нужный повод, забывая при этом, какой опасной может стать Спарта, если с ней вовремя не разделаться». На этот раз Александр развеселился и предложил «хитроумному регенту» не ябедничать, а удвоить бдительность и число телохранителей. «Впрочем, твое самое надежное убежище, – писал царь, – оставаться полезным. Мама никогда не трогает тех, кто полезен, даже когда рассердится».
Спартанцы, ломая гордость, приплыли попросить прощенья за «прежнее отщепенство» и «беспутство шального Агиса». Александр их охотно простил.
Посольства из храмов и святилищ по численности мало уступали политическим делегациям. Прибывающие жрецы сообщали о чудесах и знамениях, подтверждающих Божественность и непобедимость Александра. Например, в Милете ожил священный родник Дидимского святилища30, а безмолвствовавший долгие годы оракул передал «Всемогущему Александру» приветствия от «единокровного брата Аполлона». Эритрейская31 сивилла32 громогласно поведала миру: Верховный Бог, Зевс всегда называл македонского царя своим родным сыном. Во время пересказа вещих видений сивиллы разразилась гроза. Философ Анаксарх, неизменно насмешливый и скептичный, притворно дрожа, обратился к царю:
– Зачем ты так, сын Царя Богов?!
– Это не я, – в тон ему ответил Александр. – Я бы не стал пугать друзей понапрасну.
– А то мы не заслужили?!
Эритрейские жрецы переждали смех придворных с завидной почтительностью и попросили денег. Подобные просьбы стали обычным делом для всех заезжих жрецов и политиков. Поэтому Александру приходилось решать, кого ублажить, а кого обидеть на всю оставшуюся жизнь.
Только местные жрецы из тирского храма Геракла с порога заявили, что деньги им не нужны. Правда, потом из их тоскливого рассказа выяснилось, как тяжело живется без церковной утвари и посуды. Александр удивился:
– У доверенных лиц торговца Мелькарта таких проблем не было. Почему они появились у слуг Геракла?
– Торговцу жертвовали многочисленные купцы. Для храма героя приходится просить у промышляющих героизмом.
Польщенный Александр рассмеялся ловкому ответу, пожертвовал золотой кувшин с тридцатью серебряными чашками и пожелал напоследок воспитать как можно больше героев.
* * *
Вопреки обилию благоприятных знамений Гегелох мрачнел с каждым днем. И хотя главный разведчик бывал у царя тайно, под покровом ночи, настроения македонских лазутчиков чутко улавливала вся армия. Чаще всего говорили про «несколько миллионов очень хороших солдат» и «огромный отряд боевых слонов». Только Александр отшучивался:
– «Тысяча слонов» возможна! Но «очень хорошие персидские солдаты» – вымерший вид. Таких солдат у Дария нет и не будет! А твари, похожие на людей, пусть соберутся – сколь б их ни было. Хоть миллиард! Лишь бы в одном месте.
…
Заключительным этапом подготовки к генеральному сражению была объявлена «Война миров», названная Главнокомандующим еще и «Войной диадохов33».
Лучшие македонские командиры сформировали шестьдесят четыре армии по тысяче человек в каждой. Верховным судьей на поле боя царь назначил своего «благороднейшего ксена» Демарата, а себе и главному разведчику Гегелоху присвоил «почетный титул курьеров Верховного судьи».
Каждого победителя объявляли «Александром» и венчали медной короной с прикрученными пучками рыжих волос. Каждого побежденного – «Дарием». «Разбитого Перса» наряжали в халат и шаровары, забрасывали навозом и, усадив на осла задом наперед, отвозили «в плен» под насмешливые песни и выкрики победителей. Потом побежденные присоединялись к победившей армии.
Первоначальные тридцать два боя ввиду малочисленности сражающихся отрядов свелись к простой драке с использованием деревянных мечей и тупых копий. Но уже четвертьфинальные бои напоминали полноценные сражения с использованием всех видов вооружения и вооруженных сил. Восемь тысяч на восемь тысяч. Вместо каменных глыб летали мешки с соломой, вместо камней и свинцовых ядер – овощи и фрукты, вместо стрел – тростниковые стебли. Простыми синяками и ссадинами не обошлось. Некоторые получили нешуточные ранения и выбыли из борьбы.
В полуфинал пробились под номером первым – Пердикка, разгромивший своего постоянного конкурента Птолемея.
Номер второй – Кратер со своей изначальной тысячей лучших борцов Эллады.
Номер третий – Гефестион, перемудривший в одной восьмой Филоту, а в четвертьфинале – его отца Пармениона.
Номер четвертый – юный гетайр Селевк, поразивший своей расчетливостью и победивший таких опытных военачальников, как Клит Черный и Кен. Про это «юное дарование» рассказывали, якобы он как-то свалил голыми руками разъяренного быка и, подражая Александру, пробовал (хотя и очень неудачно) бороться с Кратером.
Полуфиналы длились целую декаду. Противники выслеживали друг друга, маневрировали и только потом вступали в решительное сражение. Пердикка с большим трудом одолел Селевка. Гефестион проиграл Кратеру, но очень гордился тем, что его солдаты обнаружили и взяли в плен «какого-то шпиона с настоящим мечом». «Шпионом» оказался курьер Верховного судьи Гегелох.
– Мы тоже видели «какого-то рыжего шпиона», – отвечал Гефестиону не менее довольный Пердикка. – И нам тоже повезло – он никого не пришиб.
В финале сошлись армии, сопоставимые по численности с теми, что бились у Граника. И Верховный судья «по просьбе одного из своих курьеров» строго-настрого запретил Пердикке и Кратеру «пародировать одну и ту же реку».
Хорошо изучивший окрестности Пердикка хитро маневрировал, изматывал Кратера стремительными налетами кавалерии, заманивал в засады, но, в конце концов, был зажат и сброшен в море.
Кроме очередной короны, победителю вручили коня, очень похожего на своего отца Буцефала, и пурпурный плащ, ничем не отличающийся от царского.
– И все-таки, Кратер, ты слишком прямолинеен и предсказуем в своих действиях. Тактика, как каллиграфия, требует затейливых завитков, которые ты игнорируешь. Я б провел тебя именно этим, – шепнул Евмен своему другу-победителю34.
Но тот только снисходительно улыбнулся: мол, что может понимать писарь в военной тактике.
– Я не шучу, – упорствовал Евмен.
– Тебе очень идут военные доспехи – в них ты похож на опытного полководца, – ответил Кратер с той доброжелательностью, что смягчает любую насмешку свысока.
А тем временем Пердикка скандалил и отказывался смывать вонючие следы поражения. Размахивая грязным персидским халатом, он кричал на весь лагерь:
– Солдаты устали чистить дерьмо и бить друг друга. Чтобы сохранить боевой дух и дисциплину – нужен настоящий бой!
– Ты кому здесь кричишь, Пердикка? – поинтересовался появившийся ниоткуда «бывший курьер Судьи».
– Всем, кто с этим не согласен, – уклончиво ответил полководец-финалист.
– Неплохой способ доказывать собственную правоту. Может быть, и мне использовать против Дария?! Выбежать к Вавилону, раздеться и накричаться.
* * *
Год назад, когда в Элладе проходили 112-е Олимпийские игры, Александр штурмовал Тир и не мог отпустить своих лучших солдат. Поэтому теперь в порядке компенсации устроил альтернативные Тирские игры.
Сам «Устроитель Игр» вместе со своим приемным сыном Никанором пожелал участвовать в гонках колесниц. И одержал две победы: первую – когда «убедил» жюри из олимпийских чемпионов в том, что запрячь в колесницу можно не только лошадь, но и царя, а вторую – добившись разрешения на участие в играх для восьмилетнего наездника.
Больше побед не было – Никанор и его «рыжий жеребец» рвались из кожи, но во всех предварительных заездах пришли на последнем месте. Взрослые колесницы, запряженные четверками лошадей, скакали устойчивее и после двенадцати кругов оставляли далеко позади неопытного рыжего жеребца и игрушечную повозку Никанора.
В итоге мальчик расплакался. Александр держался, хотя таким огорченным его давно не видели. Даже Барсин решила пожалеть обоих, хотя ворвалась на ипподром исключительно для того, чтобы объяснить «бестолковому мальчишке», что, подвергая опасности жизнь ее первого сына, он мешает рождению второго.
В этот момент Гегемону и подвернулся сицилиец Криссон. Он, получая лавровый венок чемпиона по бегу, не удержался и ляпнул, что смог бы обогнать и царя.
– Но только в беге на одну стадию35, – поспешно уточнил сицилиец.
Эти дерзкие слова слышали все, а заплаканный Никанор с таким разочарованием глянул на приемного отца, что тот тут же принял вызов.
– У него слишком короткие ноги и очень толстые мышцы, – объяснял Криссон окружающим, гордо демонстрируя свои тонкие и очень длинные конечности.
На старте сицилиец сорвался с места, не дожидаясь команды, и лидировал почти до самого финиша, но в конце Александр уже не бежал, а летел стремительными прыжками, мощно толкая землю. Поэтому выиграть Криссону так и не удалось. Но он оказался не только заносчивым, но и находчивым парнем: стал намекать, что поддался нарочно. Царь узнал и предложил бежать еще раз. Тирский чемпион побежал – незаметно и сразу, как можно, подальше от Александра.
…
Спортивные состязания, как обычно, плавно перешли в соревнования философов и служителей муз. Все завершилось финалом среди артистов-декламаторов.
Любимый артист царя Фессал пронзал боевыми виршами Тимофея. Ему противостоял Афенодор, чувственно славивший очаровательные кудряшки и прочие интимности Божественной Афродиты. Каждый добился своего: Фессал заставил слушателей вскочить в порыве нахлынувшего энтузиазма, Афенодор – разомлеть от любовных фантазий.
Судьи были вынуждены сравнивать плохо сопоставимое, но легко справились со своей задачей, единодушно присудив первое место Афенодору. Александр, не бывавший судьей, тоже попал в сложное положение, поскольку ни капли не сомневался: Фессал – лучший, а судьи – пристрастны. Но и Гегемон справился не хуже членов жюри: радушно поблагодарил «за принципиальность» и поздравил с «безоговорочной победой» поклонника страстной эротики.
* * *
Праздновал – двадцать пять, исполненный ожиданий: отцовства, похода, битвы…
* * *
– Барсин, давай назовем его «Геракл». Я очень хочу, чтобы наш малыш был Гераклом! Это самое лучшее имя!
– Разве можно с тобой спорить, когда ты так сильно хочешь?!
– Но я хочу с твоего согласия.
– Так ведь я же согласна.
– Я очень счастлив! Очень!!! Какой славный малыш! Геракл!!!
…
«Александр – матери своей Олимпиаде. Спрятать его там, где ты предлагаешь, я не могу, так как знаю места надежней36.
Ты всегда была мишенью – сегодня тем более, а твой единственный «защитник» отнимает последних телохранителей. Подумай, насколько больше стало желающих одним ударом избавиться от бабушки и внука, и ты поймешь: дело не в том, что ты «хуже Эвридики».
Поверь, мы с Барсин плачем и боимся не меньше твоего, но без нас ему лучше. Намного лучше!»
Назад | Дальше |