качай извилины здесь!

автор:

Книга «Бесконечность»

Глава 28. Гидасп(год тридцатый, месяц одиннадцатый 1)

«Радушный хозяин» старательно намекал: еда подходит к концу, и время заняться врагами: Пором и Абисаром, ведущими крупные армии с востока и севера.

– Скоро ударят! Уже скоро! По вам ударят!– паниковал и пугал «гостей» Омфис.

Сухая индийская весна подходила к концу. Тающие ледники Гималаев наполнили реки и возвестили приближение грозных муссонов. Разгул стихий неминуемо б отсрочил войну до осени и тем самым окончательно разорил Таксилу. Поэтому хитрый раджа делал все возможное, чтоб скрыть истинный размах предстоящих потопов. Это было не трудно. Местные жители считали летние ливни обычным делом. А обычных дождей эллины не боялись, да и сказкам уже не верили.

Когда первая, слабая по индийским меркам гроза освежила воздух, Александр охотно двинулся на восток – против самого сильного и авторитетного из враждебных правителей Западной Индии – Пенджабского магараджи Пора.

Небо полоскало землю все чаще и все решительней.

Александр буквально толкал в спину своих солдат, заставляя укладываться в запланированные сроки. Будто не понимал: вырывать ноги из вязкой грязи так же легко, как Главнокомандующий, не способен никто.

От Гефестионовой переправы крупные суда спустились по Инду, и теперь под командой Неарха карабкались вверх по Гидаспу, разгребая пятью рядами ускользающих весел мутные потоки, несущиеся над непонятным фарватером.

Суда поменьше повторить то же самое не смогли б, их пришлось разобрать и тащить на слонах и телегах, запряженных быками. Этот кошмарный груз достался отряду Кена. Изможденный и больной полководец твердил как заклятие: «Больше никогда… никогда… никогда…».

Земля захлебывалась, воздух отхаркивал слякотью. А муссоны пихали и пихали новую воду.

Железо ржавело на глазах. Зеленоватая плесень пожирала ткани и дерево. Болотная лихорадка косила людей.

Гадюк становилось все больше и больше. Они проникали повсюду: каждую палатку считали законным лежбищем, каждый шлем – гнездом. Яд действовал стремительно. Надежных противоядий не было. Местные лекари помогали неохотно и зачастую ограничивались советом – спасать больных и укушенных сексом и медитацией.

Изнурялись не только люди. Верный Буцефал, которого царь тащил чуть ли не на плечах, рухнул с жалобным стоном, бросил последний умоляющий взгляд на своего укротителя и затих, безучастный к слезам и крикам…

Между тем Пор со всем своим войском уже стоял у единственного брода через Гидасп. К нему стекались союзники. А пограничная река разливалась все шире и шире.

* * *

Сын Барсин тринадцатилетний Никанор переупрямил собственную мать и отпросился в индийский поход в качестве царского пажа.

Приемный отец так старательно оберегал мальчика от всяческих неприятностей, что Никанор начал сомневаться: действительно ли так хорош этот «Божественный Александр». И тогда началось форменное непослушание. А новым кумиром строптивый подросток выбрал бесшабашного кавалерийского сотника Симмаха.

Накануне выдвижения к Гидаспу мальчик не пожелал подчиняться царю, нудящему о «недостаточных тренировках». Язвя и геройствуя, «поведал отцу Александру» о том, какие мужчины вырастают из обозных неженок:

– Лучше погибнуть, чем стать таким же! Мужают в бою, а не в спорте. Поэтому я в разведку с Симмахом. Можешь казнить, если хочешь!

Все, что смог Александр, – это приставить к разъезду воспитателя Лисимаха и десяток телохранителей. Симмаху же приказал возвращаться как можно скорее.

Симмахова сотня на безопасном расстоянии проехалась вдоль брода, занятого неприятелем. А потом царевич предложил захватить остров посреди переправы, чтобы «разведать получше».

– Этого нельзя делать! – причитал шестидесятилетний наставник. – Остров простреливается! Легко окружить!

– Теперь я знаю, кто привил свою трусость моему приемному отцу, – дерзко прервал старика Никанор.– Но здесь, Лисимах, ты – единственный трус! Беги, если хочешь!

Лисимах порывисто развернулся, скрывая крупные слезы. «Проклятая старость! Нет на тебя Эвридики!» - мелькнуло в голове. Но «долг превыше обиды», и, тряхнув облезлой маковкой, акарнанец скомандовал сам себе: «Феникс, спеши к Ахиллесу!» Конь зашлепал по грязи, а позади грянул солдатский хохот и издевательский тенорок:

– Скачи-скачи, ябеда!!!

Симмах со своими людьми и Никанор с приставленными к нему телохранителями налетели на остров и лихо расправились с индийской заставой. Но их тут же зажали со всех сторон и принялись засыпать стрелами и дротиками.

Александр бросил загнанных лошадей и застрявшую гвардию, сорвал броню и одежду… Он, как никогда, нуждался в сандалиях Персея2 и отдал бы все за возможность перемещаться усилием воли…

На побережье выскочил один – голый, грязно-зеленый, с тяжелым щитом за плечами и кавалерийской пикой в руках. И… успел спасти Никанора.

Израненный, парализованный смертельным ужасом мальчик лежал под прикрытием мертвых телохранителей. А к нему уже приближались, чтоб исполнить приказ магараджи об уничтожении всех, ступивших за берег Гидаспа.

Но тут существо, похожее на огромную черепаху, скачущую, как саранча, спугнуло индийцев. У свихнувшейся твари имелось длиннющее жало, разящее молниеносно, без пощады и промаха, а еще крепкие лапы и каменный череп.

Пока индийцы разбегались от чудища, Александр отыскал Никанора, спрятал под щит и ринулся обратно, выдыхая сипло и жалостно:

– Ты прав, Никанор… Часто я трушу… Но так никогда!

Заметив, что встревоженный демон трясины, отбросив смертельное жало, уплыл восвояси, индийцы осторожно вернулись на остров и там уже громкими криками возвестили о полной победе.

Подумаешь, одного маленького солдатика сожрала страхолюдина. Зато остальные! Целая армия уничтожена собственными руками, и тысячи трупов3 тому доказательство.

– Я торжествую, – сдержано проронил магараджа, выслушав бурно ликующих «защитников брода».

Через месяц несчастной Барсин привезли ее старшего сына, уже выздоравливающего, но очень вялого, заикающегося, дико вопящего по ночам.

* * *

Пор:

«Новый властитель Запада пустыми словами и лживым могуществом пытался превзойти предшественников. Совращенные им невежи-предатели домогались капитуляции! Толкали меня к Гидаспу с подношеньем рабов и пряностей. Пугали, просили и трусили:

– Признай Искандеруша своим господином! Поднеси дары! Выведи юношей! Всем будет лучше!

Расхохотался в рожи.

Глупцы! Не представляют, что такое пятьдесят тысяч солдат, воспитанных в битвах! Четыре тысячи отборнейшей кавалерии! Триста пенджабских колесниц4! А ведь я могу и удвоить, и утроить эту численность в кратчайшие сроки!

Но главное – слоны! Наглец идет оттуда, где их и не видели. У меня же их двести! Мощны, как драконы. Хорошо обучены, оснащены с избытком.

И я ответил:

– Только зарвавшийся безумец мог посягать на честь и терпение магараджи Пенджаба. Я выйду к Гидаспу … карать гордыню и скаредность.

Послы-вымогатели малодушно откланялись.

Из недр Паропамиса полезли враги. Тысяч двадцать-тридцать. В основном конные персы. Только чьей-то глупостью можно объяснить беспардонную дерзость трусливых воителей, еще недавно разбегавшихся целыми армиями от самого ничтожного слона. Никак не поймут невежи, перед кем содрогаются лошади.

Крадутся опасливо: торопливый дневной бросок небольшими группами по разным дорогам, а потом всю ночь пугливые патрули. Как будто богатыри нападают, подобно хищникам – во тьме и нежданно.

Сами мерзавцы – и нас заподозрили. Изведают – поразятся: Пор пристально смотрит в глаза и верен своим обещаниям!

Я же сказал: «Гидасп». Там граница – там и сражение.

Богатырь не ударит первым, но сдача его смертельна.

Без твердости духа снуют, как больные собаки: кусают слабых, рвут беспомощных, загребая следы злодеяний кривыми лапчонками.

Кровавы пути – негасимы безумства. После Массаги5 нет веры врагу! После гибели стольких племен не будет ему пощады!

Народы бегут ко мне, и множатся силы Пенджаба.

Искандеруш пьянствует в Нисе, но планы его раскрыты. Я – его цель. Так и сказал: «Дойду и сомну!»

Мы ждем и готовим силки у Гаранпурского брода6, ибо нет им другого пути в царство «надменного Пора».

И я обманулся беспочвенной славой. Ожидал воина, а он капризен, как бабочка. Шел сюда, повернул на горцев.

Странная прихоть! Что толку в верховьях Инда? Зачем ему люди-орлы? Крепость их неприступна, доблесть незыблема. Узнал бы сперва преданья! И войска миллионные и гиганты сторукие отходили побитыми… Даже Великий Индра7.

Тем хуже профанам и лучше сведущему! Меньше смертей на нас!

Удача всего капризнее! Землетрясенье опередило Искандеруша, а слава досталась ему. Люди бегут, вереща про «Властителя каменных гроз».

Вопрошаю: «Вы это видели?» Отвечают: «Нет!» «Разве камни на небе?» Тоже «Нет»! «Так зачем же пугать и пугаться?»

Постепенно приходят в себя, жалеют о брошенном в панике и клянутся не верить лжецам, подсылаемым каверзным Западом.

И пока Искандеруш торопится (все еще цел и радостен), крепнет и ширится воля отмщенья.

Омфис перетащил их за Инд и потащил к себе. Даже не упирались. Глазеют, как сельские дети, впервые гостящие в городе.

Снова пьянствуют или хитрят, завлекая в Таксилу. Но я не поддамся. Я – не агрессор. Не сдвинусь! По терпенью награда!

Как безнадежно безнравственны «буйные чада Заката». Бьют и гоняют друг друга для услаждения толп. Болтливы страшней, чем люты!

Глупее нельзя!!! Вышел под ливни! Подстрекаемый склочником из Таксилы – алчным торговцем-обманщиком, позорящим сан государя!

Целый месяц тащились по грязи, мокрые и ничтожные, истерзанные змеями и москитами.

Ближе к Гидаспу сеяли лживые страхи. Таков их излюбленный метод! Бродили кругами, сбивая со счету разведчиков. Но сходство не спрячешь. Трижды за три не считается. Двадцать истрепанных тысяч миллионом для нас не сделаешь.

Мой племянник Спитак пытался ловить в горах отбившиеся отряды, но поспешность была наказана: у него не хватило сил8. Зря не послушался дядю! Будет отныне покладистей.

Слепцы! Брод и тот отыскали не сразу. Полезли без подготовки. Всех, кто сунулся, наши солдаты порубили на корм черепахам. Те заскакали от радости.

Уцелевшие мнутся у берега. Дальше идти не смеют…

Жгут костры, маршируют, что-то таскают, над чем-то елозятся. Смешно и бесплодно! Разъяренные воды крушат и смывают следы этих надрывных стараний.

По пояс в воде носятся вдоль побережья, оглушая окрестности истошными выкриками, бряцанием оружья, сопением труб, хлюпаньем барабанов.

Простодушные! Кого вы пугаете?! Владея собой – владеешь судьбой!

Вот уж четвертый вечер смурной Искандеруш в роскошной броне мается, глядя на нас. Видит тупик, но смиренью не учен! – «Мальчик» в своей настырности!

В ожидании погоды, завозит дрова и провизию. Себе ль? Осмотрись, поразмысли! – Но, нет! Будто бы вымыло разум. Взор затуманен и выжжен.

Скоро придет Абисар – всех переловим и высечем. А пока – шум дождя в гармонии с внутренним духом, и я достигаю легко посильного мне просветленья…

Кашмирцам лишь два перехода. Противник почувствовал близкую гибель и больше себе не хозяин.

Всю ночь у врага сумятица! Одни кричат и бьются в истерике. Другие спасаются бегством. Третьи в отчаянном раже рвутся в последнюю битву. Искали другие броды, но буря их всех распугала.

Вчера утонули не все. Кто-то спасся у нашего берега! Сегодня9 видали на острове, восточнее переправы, полтысячи или меньше.

Облегчая конец безумцам, я выслал им быструю смерть – старшего сына Гагеса, половину всадников, большую часть колесниц10.

Сам же могу наблюдать весьма показательный случай. Искандеруш свихнулся. Машет огромным мечом, трясет кулачищами, взывает к гремящему небу.

Возможно, он и хотел бы броситься напоследок, прямо под ноги слонам за быстрою славой героя. Но до чего же горька гордая смерть одиночки! А слуги ему не подмога: встали поодаль и зыркают, нахохлившись жалкой стайкою страхом обгаженных птичек.

Время струилось каплями… И вдруг притащили возницу Гагеса! Израненный бредил:

– Там… Искандеруш… Много…

– Какой Искандеруш? Взгляни же: он здесь. Никто не покинул лагерь! Мокнут, как овцы в горах. Что с моим сыном?

– … как герой…

Втащили еще одного: целее и говорливей:

– Великий магараджа! Нас изрубили! Всех! Очень быстро!

– Кто изрубил? Вы не справились с горсткою тонущих варваров?

– Их очень много! Искандеруш – Чудовище! Валит людей, как хворост.

…Разом расплющился мир. Чувства распались прахом!

Поднял слонов и конницу, чтобы идти восточнее. Выставил и пехоту. Но примчался посыльный с запада: там тоже чужая конница, как будто бы тысяч двадцать с еще одним Искандерушем11.

А этот, гигантский, безумствовавший с утра, так и маячил бельмом. Лишь отошел к расфуфыренным подданным и орал, но уже без истерик. А они подтянулись и слушали, как детки суровую мать.

Огляделся, пытаясь стряхнуть лишние наваждения. И увидел необъяснимое. То, что считалось нами обломками брошенных лодок, разом пришло в движение. Из вспененных вод стремительно поднялся огромный флот. Потоки вражеских стрел хлынули гуще града.

Оставив часть слонов и пехоты12 для удержания брода, прочие силы надвое. Восточный отряд возглавлю и отомщу за старшего. С западным – выслал младшего.

Вместо своей обороны увидел густые, тошнотворно прямые линии вражеской кавалерии. Впереди гарцевал их царь в точности, как у брода. Возможно, менее крупный и, видимо, очень шустрый.

Слева еще один флот поднялся, и начался новый обстрел. Правее из нашего тыла несся отряд кавалерии. Опять со своим Искандерушем, рослым и, кажется, тощим.

Сейчас! Сейчас мы покажем силу слоновьей атаки!

При виде слонов вражеская конница слегка отступила, на скаку поражая из луков. Но на смену пришла пехота, сомкнула ряды по фронту и ощерились длинными копьями – глупым, но мощным оружьем.

Они вели себя так, будто долго и тщательно изучали характер слонов. По крайней мере, все подходившие близко делались легкой добычей: экипажи сшибались залпами, животные гнались сквозь строй. Строптивых валили наземь, ловко рубя поджилки, а потом добивали копьями и огромными топорами.

Разделавшись со слонами, сами пошли в атаку. Ровные конные клинья – как зубы громадной пасти. Я чувствовал каждую смерть, и в каждой я был виновен.

Ослушавшись приказа, к нам на помощь спешили слоны, оставленные у брода.

Но их непонятно много?.. – Понятно: они – не наши!!!

Тысячи вражьих слонов13 катились, как вал преисподней, оставивший позади красный от крови брод, ужасно помятый лагерь и многие тысячи трупов, напрасно искавших спасенья от этих плодящихся оборотней.

От ран потемнело в глазах14. Искренне верилось: брежу. Сквозь сумрачность – трезвый упрек: зевнули так много слонов!15 И прочее тоже зевнули!

Омфис, крайне довольный собой, подкрался к моему слону на своей жирной, безвкусно разукрашенной слонихе и снисходительно крикнул:

– Пор, прекращай безобразия! – Божественный Александр желает с тобой разговаривать!

– Александры двоятся и множатся. Но ты-то, один-одинешенек.

Выжав последние силы, кинул копье в предателя. Тут же упал без памяти…

Пришел в себя и услышал, как суетятся лекари-иноземцы. Потребовал «Настоящего!» И тут же его увидел.

Я б узнал его по глазам, если б видел такое раньше: Дурманящее сиянье неистощимой грусти!

– Ты – доблестный воин, Пор — магараджа. Тебя даже слон спасал ценою своей жизни. Умирая, вытаскивал дротики из упавшего тела хозяина. Хотел бы и я такой любви. Жалею, что только пугаю! – приветствовал ласково, почти уважительно на прекрасном арамейском и, помедлив, добавил: – Ты все равно б не смог – нас ведь в три раза больше. К тому же, машины.

– Я понял, но поздно…

– Такие вот фокусы. Хотел потрясти обожателей сказок чудесною силой и техникой. Думал, охотней смиритесь. А вышло, что вытоптал лучших, бесчестно, нелепо и гадостно.

– Лучшим не будет конца!

– С вами и Абисара. То, что еще осталось, парочка «Александров» топчет в болотные топи…

Ты похож на Геракла и духом, и статью. Это мой предок. Он бывал здесь когда-то. Возможно, мы родственники? Как ты думаешь?

– Я думаю, мы не родственны. Даже твое раскаянье душит меня и мучает. Мне не дано представить родственника, назвавшего «чудесами и фокусами»  истребление столь беспомощных.

Случалось, я сам устраивал и войны, и нападения, но ведал, что мщу мерзавцам, наказываю бессовестных, восстанавливаю порядок, законный на этих землях… Старался себя удерживать у грани Добра или Зла. Искусству владеть собой для этого обучался. Но так безучастно стольких, без видимых прегрешений… Такому не знаю рода!

– И кем мне тебя считать?

– Магараджею уничтоженных, достойным немедленной смерти!

– Магараджа – «Великий царь»16. Будь же Царем Великим, Правителем целой Индии? Сдержи мои новые фокусы…

– Мне неведома «целая Индия»!

– Разведаем вместе! Хочешь?!

– А можно хотя б подумать?..

– Этот вариант – наилучший! Править должны мыслители…»

* * *

Омфис:

«Не «Божественно Безупречен», но зато безупречно ловок! Надул гордеца-прохиндея – «лучшего магараджу». Да и мои надежды на признательность, благодарность… Выставил глупышом!

Имея такое войско, я б действовал по-другому: пустил бы нужные слухи, раздул бы число и силу. Добился б желанных сделок, найвыгоднейших уступок! И с Пором, и с Абисаром.

Но после?… Всю жизнь, как в трюме пиратского корабля. Бояться любого шороха, всякого человека. Внушенные страхи развеются, враги, оклемавшись, бросятся там, где ослабишь бдительность. Не спасут ни слова, ни войско. Уж лучше к брахманам: в угли!

Он же – без долгих шахмат: мат с одного захода. Победа без лишних жертв17 и запутанных комбинаций. Сманил все фигуры в кучу и снес их единым махом. Выживших на Гидаспе легко распихать по клеткам в моей небольшой темнице.

Пор, Абисар – кто они? Нынче без чести и воинства! Жальче вольноотпущенников! Повелит – покряхтят, но сделают. Запретит – ничего не смогут, даже уйти достойно, даже постыдно сдохнуть!

Кристальная мудрость купечества: умаляясь – Всегда возвысишься! Пор вывел шестьдесят тысяч против ста восьмидесяти и, ничего не пугаясь, дождался своей погибели. Верил, за ним преимущество; уповал на слонов, Абисара; подстраивал мышеловку, записав в грызуны Дракона! У него перед самым носом плавали, строили, строились. Не понял происходящего, не смог увидать реальности, считал ее невозможной. Выставил сына с отрядиком под ноги Александру. За час растранжирил армию: под Гефестионову гвардию, под Селевкову кавалерию, под слонов Великана Кратера, под обстрелы обеих флотилий…

Знал бы правду – скрывался б дома, торговаться учился б, выпрашивать…

Только как разгадать «сокрытое» этим хитрющим «Богом»? Кому его ложь по силам?! Да и чем ты его повалишь?!

А ведь Сасигупта рассказывал каждому, в самом начале: состязаться с Таким – безумие, даже намного хуже. Пор умничал больше всех. Удача, мол, – дура-изменница. И точно: она изменила… ему, дураку-магарадже. Изменила она и мне!

Клянчил совсем немногое – всего лишь выживших пленников. В конце соглашался на двух: Пора и Абисара. Мерзавцы грозили мне «стойлом для грязной, вонючей свиньи» так долго и беззастенчиво, что заслужили сами клетки и кандалы… Как и положено хищникам.

Напрасно доказывал это и умолял укротителя!!! Прирученные орлы ценней, чем «индюк таксильский». Он их забрал себе – смирились в руках «Всемогущего», признали в нем сверхъестественность.

Меня ж, поимев, отбросили. Принудили к миру с обоими. Женили на дочери Пора, большущей и гордой, как папочка. А при разделе владений выдали меньше всех. Теперь кто «царь», кто «наместник»? Шествуют рядом с Божественным. А Омфис – «Домой по-быстрому! Сиди там – усмиряй дикарей»!

Почуял обиду и выставил, как бабу, поднадоевшую! Обман бесподобно грамотный!

Я ж вылизал каждый зад! Ласкал, ублажал и потчевал. Но не нашел взаимности! Подобного не прощу!

Не простят и другие, кому ненавистен Пенджабец, вознесенный из тины Гидаспа так, словно он победитель! Даже родня магараджи озлоблена «резким предательством», «спасеньем ценой измены».

Очень хороший урок! Только при правильных выводах найдутся ответы у карликов! Развеются тучи зломыслия! Концу Исполина быть!»