качай извилины здесь!

автор:

Книга «Бесконечность»

Глава 20. Гавгамелы(год двадцать шестой, начало 1)

Все знали, Великий царь царей мечтает поскорее покончить с Александром и держит наготове десяток армий, каждая из которых численно превосходит македонскую. Тем удивительнее была хладнокровная неподвижность персов, затаившихся, точно хищники в ожидании добычи. Где ждать нападения было непонятно — ясность отсутствовала даже в донесениях Гегелоха. А слухи, стекавшиеся в македонский лагерь, вообще напоминали причудливые восточные сказки.

– Он соберет войска в одну кучу, как только заманит нас в глубь Внутренней Азии. До этого сходиться в одном месте для них слишком накладно, – уверял главный разведчик.

– Скоро персы заполнят весь мир, – вздыхали солдаты.

В такой ситуации всегда выигрывал тот, у кого крепче нервы, кто умеет ждать и заставляет противника тратить силы, экономя свои собственные. Но Александр вопреки прописным истинам военного искусства выступил первым, к тому же летом, когда даже самые жадные купцы прячут свои караваны в тени постоялых дворов.

До Дамаска шли без остановок. Да и там остановились, чтоб сильнее ускориться. Сдерживало снабжение, поэтому Гегемон эллинов выгнал за нерасторопность своего ассирийского наместника Аримму и прилюдно унизил «не в меру экономного» Гарпала. В отместку обычно молчаливый и робкий казначей огрызнулся:

– Ты содержишь солдат больше, чем Дарий. Но он требует от своих только необходимое для войны, – на остальное ему плевать! Поэтому у противника настоящая миллионная армия и никаких проблем со снабжением.

Ты же хочешь, чтоб все делалось по-твоему. Поэтому наша армия разбросана по всему побережью. Гарнизоны, гарнизоны… Даже я не могу сосчитать, сколько их у тебя.

– Вот и приходится нянчиться, пока не справляетесь…

– Нынешние трудности – только первые капли крови. Я не представляю, что ты собираешься делать с армией, в двадцать раз больше и в тысячи раз богаче твоей?

– Где ты взял эти дутые числа?! Десять – не двадцать!

– Дойдешь – будет двадцать, и тридцать, наверное, будет!

– Да и не вылезет Дарий сражаться без изрядного превосходства!

– Он выйдет – и ты пожалеешь, что не верил моим расчетам! Но будет слишком поздно!

– Последний раз говорю тебе, считай только то, в чем разбираешься. Персидских солдат пусть считают разведчики и похоронные команды.

– Боюсь, считать будут нас…

– А ты прекрати бояться. Потому что бежать, как при Иссе, я тебе не советую!

В разгар летнего зноя Александр перешел Евфрат по Тапсакскому броду2 и хотел повернуть на юг, чтобы вдоль речного побережья выйти к Вавилону. Но разведчики доложили: на юге все разрушено и выжжено дотла. Персидский сатрап Мазей не оставил ни колоска, ни колодца. Стратег-автократор задумался на всю ночь, а рано утром приказал Гегелоху:

– Пора разобраться, куда нас гонят или заманивают!

Через пятнадцать дней измученный Гегелох доложил, что вода и еда есть только вдоль северной дороги, ведущей к Арбелам. А вблизи этого города у заброшенной деревеньки с лающим названием Гавгамелы персы чистят и выравнивают гигантское поле, приспосабливая его для своей огромной конницы.

– К тому же, – неохотно добавил Гегелох, – они иногда сдаются в плен, чтобы при первой боли сознаться: нас остановят на Тигре. Мол, на большее у Дария нет сил. Но, на самом деле, очередного Граника не предвидится. Пропустят за реку и отрежут обратный путь.

– Дурак он! И невежда, – прокомментировал Александр. – Лучше б пустил на юг, чтобы зажать между Тигром и Евфратом, как Артаксеркс Второй Кира Младшего3.

Военный Совет долго уговаривал своего Главнокомандующего не поддаваться на персидские провокации. Но Александр упрямо повторял, что Дария, как медведя, надо искать там, где хочется медведю, а не охотнику.

– Тебе мало обычных трудностей, тебе подавай сверхъестественные! – орал Филота, чувствуя искреннюю поддержку окружающих. – Не щадишь себя, пожалей тех, кто не считает возможным душить медведя в его собственной берлоге.

– Гегелох говорит, берлога под Гавгамелами очень просторная. Испугаешься – беги в любую сторону.

– Я не трус, чтобы бегать! Но безумство и храбрость – разное.

– Любая храбрость кажется безумством тому, кто недостаточно смел. Я никого не принуждаю идти дальше, хотя и оставляю за собой право поступить, как с трусом, с каждым, кто не дойдет до Гавгамел.

– Если «накажешь», как Гарпала, то согласится любой, – вмешался Кен.

Александр, принужденный вспомнить о трусливом друге в самый неподходящий момент, пристыжено смолк, но планов своих не изменил.

* * *

Зловещие миражи и густые тучи насекомых полтора месяца терзали стотысячное войско, продиравшееся сквозь кромешное пекло пустевшей Месопотамии4

В начале осени македонцы беспрепятственно перешли Тигр5 и, вырубая вражеские разъезды, устремились к Гавгамелам.

Радостные персидские курьеры летели сообщить: ловушка, устроенная рыжему дэву, захлопнулась.

В первую же после переправы ночь6 изможденные эллины в страхе наблюдали, как наливается кровью огромный лунный диск, висящий у них на дороге.

– Там смерть! Кровь! Много крови! – раздалось в ночи, и истошные вопли покатились спазмами животного ужаса по всему македонскому лагерю.

Но, заглушая панику, боевые трубы дружно просигналили общий сбор. При свете ярко вспыхнувших костров царь вывел к своим солдатам авторитетных египетских звездочетов. И те убедительно разъяснили: затмение луны означает гибель Персии, поскольку луна – персидский символ7. А в толпе тем временем орудовали помощники главного македонского прорицателя, сообщая по секрету:

– Аристандр видел, как Гегемон просил Зевса сразить персидскую Луну. И вот Громовержец исполнил просьбу любимого Сына – Луна истекает кровью.

Первые лучи солнца встретились с ровными, уверенно марширующими колонами. Их Главнокомандующий кричал звонко и радостно:

– На месте погибшей персидской луны восходит солнце Эллады!

Под вечер шестого дня интенсивных маршей македонская армия взобралась на изогнутые полумесяцем холмы, откуда открывался вид на равнину, избранную Дарием для победной битвы. Александр приказал укреплять каждый холм рвом и палисадом. Мол, и ночью спокойнее спать и днем стрелять безопаснее.

Разглядывая огромное ровное поле и гигантскую армию на нем, Парменион пробурчал:

– Говорил же, соглашайся на половину мира. А теперь всем нам достанется этот глиняный пустырь в безлюдной глуши. Вытопчут, как траву, и даже не похоронят.

– Ничего у них не получится, – откликнулся царь. – Они и траву-то бестолково вытоптали – пыли понаделали.

– Еще как получится! Такая армия проглотит нас, точно удав мышонка, и перетрет своими серпоносными колесницами! Только хрустнуть успеем!

– Сначала, конечно, проглотит, а потом лопнет. Мы аккуратным шариком вкатимся в самое чрево этого монстра, а потом ударим во все стороны и разорвем на куски. Пылища, неразбериха. А мы собрались, выровняли строй и назад. Несколько раз туда-сюда, прочешем все поле – и их нет. Вокруг холмы, горы мусора, предназначенные для нас ямы-ловушки. Бреши заткнем фалангами, и останется только два выхода – оба на этой дороге. Тех, кто побежит за холмы, накроют наши катапульты. Сбежавшие на юг, к Арбелам, застрянут на переправе у единственного моста. Если постараемся, выловим всех.

– И как ты собираешься прорваться? Смотри, какая пучина! Их шатрам нет конца.

– Я уже все пересчитал, много раз – элементарная геометрия. Опасаясь наших катапульт, они будут делать первоначальное кольцо на безопасном расстоянии. Значит, оно получится не таким уж толстым и плотным, как тебе кажется, когда смотришь на их беспорядочный лагерь издалека. Сам посчитай.

– Ну, прорвались, а они следом. Тут уж не развернешься, и поле не прочешешь. Беги, не оглядываясь!

– На этот раз они так обвешались железом, что не угонятся за нами даже на малых дистанциях. Да и кто организует погоню после того, как их армия распадется? Как командовать этим сумбуром языков и наречий? Кроме того, ты почему-то игнорируешь их главную глупость – вот это растоптанное, пыльное поле. Смотри, – Александр швырнул свою походную флягу, и, когда она покатилась по равнине, поднялось мохнатое облако пыли. – Ну что, видел?!

– Ну, видел. Пыли, действительно, как на току.

– Больше, гораздо больше. Достаточно чуть-чуть потоптаться или пустить парочку персидских колесниц, чтоб все превратились в слепых котят. Действовать сможет только тот, кто довел свои движения до автоматизма, кто может строиться и биться с завязанными глазами. Персы для этого слишком мало тренировались.

– Если рассчитывать на слепых котят, то напасть нужно ночью. Они, как ты выражаешься, действительно, «лоботрясы» – не вбили ни одного колышка для защиты своего лагеря. И, ты же знаешь, азиаты боятся собственных воров больше врага, поэтому стреножат и привязывают коней на ночь. Их нетрудно застать врасплох…

– Стыдно добыть победу, подобно ворам-конокрадам! Столько времени потрачено, чтобы собрать всех нелюдей в одном месте. И теперь дать им шанс разбежаться и попрятаться в темноте – ты этого хочешь?!

– А что делать с нашим обозом? Кто его будет охранять, когда мы рванем во все стороны?

– О чем ты думаешь?! Победитель получит все обозы: и свои, и чужие! Естественно, слегка потрепанные. Впрочем… Мы могли бы использовать обоз в качестве наживки. Самое ценное оставим здесь за рвом и частоколом под защитой фаланг и катапульт. А с собой возьмем вино, деньги, шлюх… Персы слетятся на такую приманку, как эти гнусные мухи. Спасибо за ценную подсказку!

– А если готовится к худшему?!

– То мысли о барахле нужно вообще отбросить, и заботиться об одном, как помереть достойно!

* * *

Самый напористый и категоричный из персидских военачальников, главнокомандующий восточной армией Бесс долго и недоуменно разглядывал людей, копошившихся весь вечер на ближайших холмах.

Наступила ночь, эллины спрятались за своими рвами-частоколами. А персы продолжали жечь костры и следить за противником, чтоб тот не сбежал и не вздумал напасть в темноте.

Пока солдаты разогревали себя боевыми кличами, Бесс приставал к их командирам:

– И эта жалкая кучка суетливых землекопов – грозная армия Шайтана8? Ею ли нас пугали?! Чем, кроме небывалого везения, объясняются их победы? Что мешает персидскому урагану смести эту сорную траву в ров забвения?

* * *

Парменион тоже не спал, сидел в полном вооружении и мучительно вслушивался, как бурлит персидский океан в свете бесчисленных костров.

Старик, в который раз, вспоминал своего несчастного Гектора. Был бы жив младший сын, было б кого послать образумливать Александра. А так – Никанора царь ценит, но не уважает, а Филоту считает ворчуном вроде отца.

Македонский лагерь стремительно исчезал во тьме. Воины, утомленные походом и строительством укреплений, спали с трогательным блаженством на лицах. Изредка перекликались часовые. Меркли угли костров. Единственным светлым пятном оставался жертвенный огонь Александра, где царь и главный прорицатель демонстративно взывали к милости Богов. Но и там звучали финальные аккорды – имена Бога войны Ареса и его сыновей Фобоса и Деймоса9.

«Самые мрачные небесные знамения он объявляет благоприятными. Даже окровавленную Луну, – злился Парменион. – Наплевал на все незыблемое, проверенное веками. Но кара Богов и месть человеческая, видимо, ждали своего часа. И вот он настал. Завтра исчезнет и этот наглый мальчик, и мы все, вверившие свои судьбы в руки взбалмошного ребенка».

Между тем, «ребенок» сладко потянулся, обвел лагерь сонным взором и отправился спать. Все, кто видел это, умилились, кроме мятущегося Пармениона.

«Какой сон? Он сошел с ума!» – решил Парменион и поторопился к царской палатке.

– Александр, ты можешь спать в такой момент?!

– Я очень хочу спать, Парменион. Я почти не спал, пока персы бегали, как обезумевшее стадо, вытаптывая и уничтожая все, еще недавно считавшееся ими их же собственностью. Теперь они в наших руках – можно и отдохнуть.

– Отдых уравнивает Богов и смертных! – процедил Парменион, цитируя царское, и вернулся на прежнее место.

* * *

На следующее утро10 Александр демонстрировал запоздалое пробуждение. Впервые за время походов его пришлось будить. Причем заспанный Государь показался только после третьей побудки.

– Сон победителя, – мрачно пошутил Парменион, но Александр как будто не услышал.

– Думаете, уже пора? Персы так рано не встают11, не бить же их сонными. Дайте собраться всем, а то кто-нибудь обидится, что его не дождались для решающей битвы.

– Все готовы, ждут одного тебя.

– Я же не Дарий, без которого не начинают. Одним македонцем меньше, одним больше – разница не велика.

– Даже если он – Александр?!

– Ты угадал, Пердикка. Тебе и начинать. Вперед! Я буду.

Звеня и сверкая, как металлический бисер, македонские отряды хлынули за частокол, стремительно сбежали с холмов и образовали яркое, абсолютно круглое озеро на пути у персидских туч, застивших весь горизонт.

Умытый и причесанный, радостный, как на долгожданном празднике, Александр объезжал плотный круг своего войска. Таким бодрым его не видели никогда:

– Наконец-то глупые хищники сбежались со всех закутков Азии, принимая нас за легкую добычу. Они обманывались раньше, обманулись и теперь.

Веками дармоеды рвали куски из самого сердца Эллады. Но она выжила и обессмертила себя великими подвигами! Однако не всех ее мучителей настигло справедливое возмездие. Укрывшись в глубинах Востока, они продолжали замышлять и готовить новые мерзости.

И вот мы в самом логове. И сегодня решается судьба Азии. Так не позвольте разбежаться зверью, в утробе которого томятся и взывают к отмщению души растерзанных мудрецов и героев. Вспорем пресыщенное брюхо и спасем невинные души!

Безмерно счастье, выпавшее каждому из нас, – решить исход вековой борьбы в нашу пользу!

Переждав рев возбужденного войска, Александр добавил с видом заговорщика, указывая на орла, парящего в небе:

– Видите, с нами Зевс12! Аристандр его первым заметил. За что и Спасибо!

Пронзительное аттическое «Ала-ла-ла!!!» ударило в лицо войскам, угрюмо обволакивающим эллинов. Оснащенные длинными серпами персидские колесницы уже разгонялись для атаки, но потрясенные человеческим ревом и грохотом лошади заартачились и затрепыхались, как ночные бабочки у невидимого стекла.

Дарию издали чудилось: посреди огромного поля какой-то сумасшедший колдун лупит в дурацкий бубен, а вокруг медленно поднимаются густые клубы багряного адского пепла. И тут бубен лопнул, разлетаясь тысячами разящих осколков. Войска мигом исчезли, а огненные щупальца взбудораженной пыли стремительно лезли дальше в поисках свежей крови…

* * *

Парменион:

«Блестящий чертеж «Божественного Александра» оказался не планом победы, а сомнительными маршрутами бегства из окружения. Спасеньем для избранных. Наши разрозненные отряды бросились во все стороны, но повезло не всем.

Я еще видел, как Александр с гвардией лихо прошил персидскую сердцевину. За ним потянулись персы, бегущие и преследующие. Бодро топали их слоны, воинственно трубя вслед прорвавшимся гетайрам. Правее нас Кратер, на своем новом жеребце похожий на маленького слона, проламывал проход впереди колоны фалангистов, ощетинившейся во все стороны. Левее клин союзной конницы во главе с царским дружком Эригием понесся вдаль, виляя в просветах незавершенного окружения. То же самое проделали фракийцы у нас в тылу. Но в моем секторе пробиться не удалось никому. Мы увязли, потом отступили.

Рыхлые сгустки неприятельской армии стекаются к нам, учуяв: лучшей добычи сегодня уже не будет. Они суетятся повсюду, и хлипкая ткань обороны рвется при каждом толчке необоримого слизня.

Большая часть копий сломана. Камни и стрелы закончились. Фаланга пропускает персов, как растрескавшийся пифос воду.

Торжествующая ярость врагов досталась обозу: вину, золоту и гетерам. Истошный женский визг временами заглушает шум боя. И если бы низкие мародеры умели сдерживать жадность и похоть – нас бы давно раздавили, навалившись со всех сторон. Мои солдаты превратились в тряпичных кукол, не способных биться, двигаться, думать о спасении.

Пытался вспомнить надменную самоуверенность Александра – раньше такие мысли здорово помогали, заполняя энергией злобы и устойчивостью обиды. Однако на этот раз даже назло зарвавшемуся молокососу выживать не хотелось. Впервые в жизни я чувствовал себя беспомощной приманкой, брошенной зверю для спасения сбежавшего охотника.

На правом фланге показался жалкий и растрепанный отряд Филоты, посылавшийся к царю с отчаянной мольбой о помощи. Значит, Александр предал нас! И какая разница: сбежал ли он окончательно, погиб ли, поглощенный трясиной персидского войска, или все еще мечется в необъятных глубинах вражеского столпотворения, пытаясь убийством Дария решить исход сражения. Раньше или позже персы обнаружат его и растерзают, как нас.

Филотины кавалеристы отвлекли на себя слишком малую часть налетевшего роя и замельтешили, как щепки в пучине мутнеющего водоворота. А между тем из пыльного сумрака обрушилась еще одна – самая многочисленная и хорошо организованная конная лавина. Это все…

Нет! Не все!!! Этого коня и этого всадника трудно перепутать! Впереди атакующей конницы реял пурпурный плащ и сверкал полированный шлем Александра. Приподнявшись над Буцефалом, он приближался неотвратимый, как судьба, и грозный, как Боги Олимпа. Широкий китийский13 меч, подобно острию молнии, прожигал персидские тучи, даруя свет и спасение. Вслед за сверканием стали подобно раскатам грома, катился мерный лязг панцирной кавалерии, сметающей острой щетиною все, не успевшее исчезнуть с появлением Гегемона.

Пехота сомкнула ряды и распрямила строй навстречу Главнокомандующему. Две предельно ровные волны: мгновенно воскресшая фаланга и тугие шеренги конницы с победными криками сплющили и размолотили вдребезги жалобно вопящий хаос. Взлетевший на дыбы Буцефал вознес своего Господина над ликующим войском.

Время остановилось. А потом двинулось медленно-медленно, как ласкавшие пальцы гетеры…

…Александр все испортил!

– Живее!!! – орал он в столь знакомом раздражительном нетерпении. – Этим трусам достаточно остановиться, чтобы превратиться в непробиваемую стену. Конница со мной! Парменион, ты опоздал, и теперь твою фалангу ждет персидский обоз! Филота, займись нашим! Пусть шлюхи приберутся после варварских оргий. Лекарские и похоронные команды вперед! Искать только своих. Завтра к вечеру хочу видеть Ваши палатки в нашем лагере под Арбелами.

– А что делать с погибшими персами?

– Сперва разберитесь с живыми!

– Слава Александру! – выкрикивали разрознено и хором.

– Слава вам, – царь раскланивался на скаку, поглощенный чем-то своим, неприятным и раздражающим.

– Какая победа, Клит! Когда я ЕГО увидел – почудился Зевс-громовержец…

– Парменион, он взбешен: Вы умудрились застрять – они из-за вас разбегаются!14

– Так ведь величайшая, немыслимая победа… Миллионная армия разбита… Десятикратное превосходство…

– Он так не считает. А потому умерь свою радость… Все в строй! Сомкнуть ряды! За Александром – вперед!»

* * *

Бесс:

«Мы не могли проиграть! Хоть Дарий исчез в начале. Никак не могли проиграть с таким превосходством в численности!

Если б дело иметь с людьми…

Но из рыжеватой пыли выскакивали рядами неведомые чудовища. Неуязвимы как тени, кромсали-топтали нас и пропадали снова.

Ручьями следы злодейств и ни единого призрака, попавшего в наши руки. Как будто поземный вихрь валил нас покос за покосом.

Я пробовал разгадать, откуда ворвутся снова. Но видел их слишком поздно.

Повсюду свистели камни. Метались мольбы и крики. Но кто же нам мог помочь, когда и Бессмертные Боги почти ничего не видели! Все погружалось в пыль, обрекая нас погибать в безысходнейшем одиночестве».

* * *

«Каллисфен – дяде своему Аристотелю. Кульминацией генерального сражения у города Арбелы стала атака персидских колесниц. Я насчитал их не менее двухсот. Но на самом деле их было гораздо больше. Впереди каждого дышла торчали огромные, толстые копья, способные пробивать неизгладимые бреши в наших боевых порядках. По бокам – длинные, очень острые мечи, предназначенные для отрубания наших голов. На колесах очень крупные, широкие, прочные серпы, вполне способные выкосить наше войско, как чахлую ниву.

Невольный трепет объял эллинов. Поэтому начало боя шло, как во сне, напоминало бредовые видения и почти никому не запомнилось. Только наш Гегемон не терял привитой ему рассудительности и самообладания. Александр приказал поражать колесничих в открытые шеи и лица, пугать коней копьями, стрелами и ужасными криками. А варваров, добравшихся на своих колесницах к нашим передовым позициям, – Автократор велел пропустить, расступившись перед ними, чтоб потом сбить их всех с ног и своевременно пленить.

Благодаря такой расчетливой стратегии мы мужественно и безропотно выдержали бешеный натиск смертоносного орудия персов, на кое возлагал все свои надежды жестокосердный Дарий. А потом в варварских построениях образовалась брешь, и мы перешли в контратаку, разя атакующих в лицо, а бегущих – в спину.

Даже престарелая мать Дария была столь очарована разумной предусмотрительностью нашего Предводителя, что отказывалась возвратиться к Дарию, когда в наш лагерь ворвались могучие мидяне, посланные Великим персидским царем для спасения остатков собственной семьи.

Битва превратилась в побоище, меня самого поглотила звериная страсть к смертоубийству, и мы уничтожили без малого два миллиона варваров. Наши потери невелики. На моих глазах ужасную смерть мужественно встретили только три отважных эллина.

Теперь я собираю и записываю рассказы наиболее отличившихся из наших героев. Записи буду высылать по мере готовности. Но, похоже, эта работа займет слишком много времени, не только потому, что у нас много героев, но и потому, что многие из них все еще ищут недобитых варваров или лечат боевые раны».

* * *

Дарий инстинктивно бежал на юг, к лагерю под Арбелами. Туда же устремилась и большая часть спасавшихся бегством. У переправы через Лику15 образовалась гибельная давка. При виде топчущих друг друга людей Дарий забыл свой «красивый план» – поджечь единственный мост под носом у прорвавшегося Александра – и кинулся на другой берег вплавь, держась за холку лошади.

– Если сжечь мост – мы погубим своих! – объяснял он телохранителю. – А я предпочитаю дать шанс Александру настичь меня, но не отнять путь к спасению у безвинно гибнущих подданных! Уж за себя-то я сумею постоять. Он еще найдет свою смерть! Я справился с самым могучим кадусием, более рослым, чем я. Справлюсь с таким недомерком16. Пусть только догонит! Пусть догонит!

К ночи Дарий был в Арбелах, сменил лошадей и поскакал дальше, в ближайшую столицу — Экбатаны.

Вечером у переправы видели Александра. Он прекратил обстрел и приказал брать беглецов в плен:

– Из трусливых солдат получаются смирные рабы, – крикнул он с противоположного берега и понесся к Арбелам, но Дария не догнал.

Еще два дня македонские отряды гонялись за противником. Кое-где им оказывали сопротивление, но везде подавляющее превосходство было на стороне преследующих.

Тем временем на залитом кровью Гавгамельском поле обжирались хищники всех мастей, кружили мушиные рати, уныло бродили голодные слоны. Гигантам не хватило прыти, чтоб вступить в бой или хотя бы угнаться за выжившими людьми на юрких лошадках.

Через два дня Александр смирился с тем, что большая часть вражеской армии все-таки разбежалась, и снарядил рабов прибраться под Гавгамелами.

Накормленные слоны охотно таскали тюки с останками своих бывших хозяев. По числу содранных с тел нагрудников удалось определить: «новейшая, самая лучшая в мире броня» не спасла триста тысяч персидских солдат.

Сами эллины потеряли около двух тысяч товарищей. Но их не таскали слоны – у каждого героя была своя погребальная колесница и свой прощальный костер. Еще три тысячи, включая Гефестиона, Пердикку и Кена, выжили только благодаря искусству врачей. В бинтах и повязках ходили практически все, и только Александр отделался единственной царапиной на лодыжке и «вмятинкой» на броне.

* * *

Добежав до Экбатан, Дарий принялся слать грозные приказы уцелевшим сатрапам. Но откликнулись немногие. Большинство спешило присягнуть новому Великому царю царей. Остальные пытались ухватить какой-нибудь кусочек рухнувшей империи, провозглашая самих себя правителями маленьких царств.

* * *

В Афинах Демосфен, прослышавший о том, как мало обрадовала Александра победа при Гавгамелах, сочинил собственное объяснение:

– Уничтожая беспомощных варваров, «Божественный» рассчитывает заслужить благосклонность цивилизованных людей. Мечтает, наивный выскочка, чтоб такой человек, как я, похвалил, по плечу похлопал за его людоедские «подвиги»… Вот и куксится – неудача!

– Его б вытошнило от твоих похвал! – скривился Эсхин.

– Ты преувеличиваешь, Эсхин, – снисходительно улыбался Демад. – Великому сыну Зевса похвалы какого-то демагога так же безразличны, как его же оскорбления.