качай извилины здесь!

автор:

краткий вариант книги

Диалектика собственности
как костяк мировой истории

(октябрь 1982 г. – апрель 2013 г.)

Заключительный синопсис

Краткость мне не родня – не люблю упускать подробности, да и «красным словцом» пошаливаю. Но здесь, подражая Гегелю, старался давать «кратчайшие» обзоры вышеизложенного, чтобы видеть картину в целом. И мне польза, и читателям облегчение. Потому напоследок составлю синопсис всего содержания.

Как и намечено в «Предисловии», во «Введении» излагается самое общее представление о предмете исследования. Диалектика представляется единственно возможным объяснением развития всего мироздания и любой из замкнутых систем. Собственность определяется как влиятельнейшая совокупность общественных отношений, формирующихся в процессе присвоения окружающей среды. Присваивая внешние объекты, люди связываются друг с другом. Да так, что, в конечном итоге, должны сплотиться в монолитное человечество.

Таков логический вывод из вводного анализа. Исторический путь реализации этого вывода не завершен и поныне. Параграфы данной книги – очерк внутренне противоречивых (диалектических) этапов слияния человечества в процессе все более полного присваивания Земли. Целостные периоды скомпонованы в главы. А те, в свою очередь, – в разделы. При этом Раздел I «Генезис» (главы 1−3) о людях, не наращивавших собственных коллективов и потому развивавшихся крайне медленно. Раздел II «Цивилизация» (главы 4−7) о ярких и быстрых победах культуры, целенаправленно развиваемой разраставшимся сообществом.

Глава 1 «Прелюдия» (§§ 1−5) посвящена развитию биологического и формированию социального разума. Чем больше земных ресурсов поглощали флора и фауна – тем сложней становилась жизнь, подталкивая развитие мозга. Самый сложный мыслительный орган образовался у существ, снующих по лабиринтам трехмерного мира джунглей. Однако растущий мозг «объедал» остальной организм – и чересчур мозговитые особи (гоминиды) оказались слишком слабыми для сложных передвижений. Зато их большие головы могли усложнять двумерную среду редколесий и саван. Там-то гоминиды и стали людьми — преобразователями природы.

Дальнейшее усложнение индивидуального разума уперлось в физиологические пределы увеличения мозга, за которыми человек превращался в недоумка-макроцефала. Превысить биологический порог сумел коллективный разум неандертальских племен, обращавших индивида в органичную часть сообщества. Однако примитивнейшая коллективизация опустошала личность и этим обессиливала коллектив. Тем временем кроманьонские сообщества завлекали выживших собратьев дополнительными удовольствиями. Что стимулировало индивидуальное рвение, умножавшее коллективные силы и вытеснявшее всех остальных гоминидов.

Глава 2 «Присваивающее хозяйство» (§§ 6−10) охватывает самый длительный период существования гомо сапиенсов, в течение которого люди присваивали природные блага, не утруждая себя их воспроизводством. Изначально специализировались на самой крупной и легкой добыче. Истощаясь, она доставалась самым могущественным родам, которые и уничтожили практически всю мегафауну, а потом перебили друг друга, спасаясь от голода людоедством.

Слабаки же, лишенные возможности охотиться на мегафауну, изобрели методы присвоения мелкой и трудной добычи, соответственно усложнив и специализировав орудия, технологии и социальные отношения. Однако по мере размножения этих добытчиков, им тоже перестало хватать ресурсов. Что побудило налаживать баланс между природным плодородием и человеческим потреблением.

В Главе 3 «Неолитическая революция» (§§ 11−15) описывается коренная ломка общественных отношений, обусловленная борьбой за самые плодородные «кормовые угодья». В условиях повсеместного дефицита потребляемых благ пришлось перейти к оседлому присвоению территорий, способных постоянно кормить своих хозяев. А чтобы хватало сил для защиты территориальных владений от чужаков, первобытным родам пришлось объединяться в достаточно крупные племена.

Огромная разница в урожайности близлежащих угодий в соответствующих местностях породила острую межплеменную конкуренцию. В борьбе за такие угодья первоначально побеждали разбойничьи шайки. Они-то и создавали самую примитивную форму экспроприации – присвоения присвоенного другими. Чтоб содержать эксплуататоров, эксплуатируемые были вынуждены повышать урожайность природы. При этом эффективней других старались слуги заботливых хозяев – не залетных грабителей, а господ-соплеменников. Поэтому племенные союзы, объединившие вооруженные дружины с безоружными тружениками, будучи самыми производительными, овладели плодороднейшими угодьями и предельно повысили их продуктивность.

Люди, бежавшие прочь от эксплуататорской тирании, сумели выжить, наладив земледелие-скотоводство на ранее бесплодных территориях. Но поскольку искусственно обрабатываемая почва быстро истощалась, первые сельхозпроизводители вернулись к кочевому образу жизни. Осесть удавалось лишь там, где речные разливы регулярно восстанавливали плодородие почвы.

Первая в Разделе II Глава 4 «Пойменные сообщества» (§§ 16−22) показывает, как усложнялись социальные отношения по мере совершенствования ирригационных систем земледелия. Древнейшие цивилизации вырастали из храмовых хозяйств, созданных духовенством, отделившимся от простонародья. Наибольшего могущества жрецы достигали в глубинах обширных топей, где только благодаря целенаправленно совершенствовавшемуся уму и длительно копившимся познаниям удавалось выживать, мелиорируя землю.

Слияние храмовых хозяйств с грабившими их армиями дало протогосударства (номы) – многотысячные сообщества, состоявшие из 4 классов (варн) и возделывавшие крупные пойменные котловины. При создании номов потребовалось создавать и письменность, так как устное общение не обеспечивало должного взаимодействия между частями столь крупных и сложных коллективов. Тому же содействовало и развитие водных коммуникаций.

Огромные ирригационные системы были намного продуктивней прежних систем хозяйствования, но бóльшая часть прибавочного продукта присваивалась грамотными и вооруженными, а не безграмотными и безоружными. Нахлынувшие богатства эксплуататоры тратили по старинке – отсюда гигантомания не только в строительстве, но и в политике. Реализуя потенциал письменности и водного транспорта, номы объединялись в более крупные государства с миллионами жителей и территориями, охватывавшими при благоприятных условиях Великие поймы целиком.

В самых больших государствах управленческая верхушка размножалась и перерождалась в многоуровневую бюрократическую пирамиду из чиновников-универсалов. Такие политический системы («восточные деспотии») отличало абсолютное самодержавие, тотальное доминирование госсобственности и предельно детализированное госрегулирование всех сфер жизнедеятельности. Поскольку уровень жизни в таких империях был самым высоким для того периода – их стремились завоевать все окрестные народы, борьба между которыми ускоряла культурное развитие.

В Главе 5 «Античная культура» (§§ 23−34) излагается история становления городской (полисной) культуры: от зарождения до угасания. Первые города были призваны обслуживать развивающиеся потребности восточных деспотий. Но творческие личности, склонные к преобразованиям, и замшелая бюрократия, поддерживавшая стабильность, не могли уживаться рядом. Поэтому по мере окультуривания пойменной периферии – творцы перебирались туда, превращая маленькие варварские поселения в высокоразвитые центры культуры, ремесла и торговли – «полисы».

Пойменные деспотии пускались в погоню за ускользавшей культурой: сначала грабя, потом (начиная с Семирамиды) присваивая богатые города. Но те неуклонно крепчали в борьбе. Особенно быстро усиливались полисы Средиземноморского региона, где активно взаимодействовали египетская и месопотамская цивилизации, используя удобные для плавания моря. Именно там благодаря победам Александра сельское хозяйство было подчинено нуждам высокой культуры. В эллинистических царствах поймы прислуживали городам. Предельным господством полиса над деревней стало владычество Рима над завоеванными провинциями.

По мере усиления и размножения горожан крестьяне были вынуждены совершенствовать искусственное восстановление почвы. И расцвет Римской империи при Антонинах довел такую систему хозяйствования до полной самодостаточности, превратив сельхозобщины в замкнутые натуральные хозяйства, потребность которых в городской продукции неуклонно снижалась. Что крошило империю и тем самым губило античную культуру. Однако полный распад Римского государства лишал деревню защиты от диких орд и жизненно-необходимого минимума городских благ (стальных орудий, утешительных проповедей, изысканных удовольствий и т. д.). Поэтому новую систему хозяйствования скрепили бюрократическими, военными, торговыми и религиозными узами – получив в результате Ромейскую республику (Византийскую империю).

Глава 6 «Средневековая «раздробленность»» (§§ 35−52) показывает, как повсеместное распространение и соответствующее уплотнение земледельческих хозяйств укрепляло международные связи.

Долгое время самовосстанавливающее земледелия насаждала по миру Византийская бюрократия, организовывавшая упорядочение общественных отношений, снабжение деревень недостающими идеями, кадрами и товарами, вооруженную защиту от внешней агрессии. Однако бюрократическое посредничество становилось все чрезмернее и противоестественнее по мере того, как натуральные хозяйства осваивали саморегулирование.

Изживая востребованность бюрократизированного центра, окраины отваливались от Ромейское государство. Великие поймы обособились в первую очередь, потому что пойменная система хозяйствования опустошалась византийским тиражированием античной культуры и, как обычно, нуждалась в регулярном обновлении правящей элиты. Западные части империи добивались самостоятельности по мере того, как священники, торговцы и рыцари «вольного» Запада вытесняли менее энергичных ставленников Константинополя.

Самые умные «слуги Господа и Мамоны» благодаря ненавязчивому управлению хаосом сделались подлинными хозяевами на Западе и даже успели разграбить Ромею до ее поглощения Турцией. Расцвет гегемонии священников и коммерсантов был прекраснейшим Ренессансом и одновременно неуправляемым развалом Католического Мира. Наслаждение высокохудожественной роскошью сопровождалось пренебрежением обострявшимися конфликтами в уплотнявшейся Европе. Что привело к «войне всех против всех», которую удалось прекратить лишь абсолютным монархам, сплотившим и упорядочившим национальные государства с помощью централизованного насилия.

Продолжающейся интеграции сформированных феодализмом народов посвящена Глава 7 «Соединение наций» (§§ 53−89). Поскольку основанный на естественных симпатиях-антипатиях национализм оказался намного сильнее сознательного стремления к общечеловеческому единению, то все попытки целенаправленного строительства Всемирного государства провалились весьма позорно. Причем за столь сложную задачу, как правило, брались позеры, прикрывавшие собственную ничтожность величием целей, авантюристы, уповавшие на сверхъестественный фарт, и мечтатели, неспособные трезво оценивать наличные силы. Примеры империи Габсбургов в начале современной истории и Советского Союза в ХХ в. доказывают, что самоотверженное стремление к интернациональному единству проявляли лишь сверхсознательные одиночки, а остальные «интернационалисты» лишь имитировали интернационализм из «жажды удовольствий» или «страха репрессий».

Зато стихийная интеграция народов, в отличие от сознательной, крепчала из века в век, благодаря интенсификации экономических, культурных, военных и прочих взаимодействий. Подобное единение ломало национальные рамки. И в качестве идеологии, реально способствовавшей этой ломке, проявил себя индивидуализм, отрицавший приоритет любых коллективистских ценностей и находивший искренний отклик в душах любых эгоистов. На международной арене основными этапами борьбы между общественными и личными интересами были противостояния: 1) французского патриотизма и британского либерализма, 2) германского национал-социалистического государства и американского «общества равных возможностей»; 3) условные войны США с такими виртуальными противниками, как коммунисты и террористы.

Из многовековой (зачастую кровавой) борьбы победителем вышел американский социал-индивидуализм, на практике доказавший, что у гомо сапиенсов эгоистические стремления сильнее любых других, а средний уровень разумности существенно недотягивает до сознательного решения общечеловеческих проблем. Однако и социал-индивидуализм, будучи столь эффективным средством для разрушения национальных перегородок, совершенно непригоден для гармонизации глобального единства, складывающегося благодаря американским завоеваниям. «Либеральная демократия» демонстрирует неспособность налаживать устойчивые макроэкономические и социально-политические пропорции. Что неизбежно раскручивает стихийное устранение общественных дисбалансов – то есть ужасные планетарные кризисы, сметающие миллиарды жизней.

В поисках возможного спасения от этого кошмара я обращаю внимание на транснациональные корпорации и информационные коммуникации, уже сегодня являющиеся саморегулирующимися системами, гармонично сочетающими общественное и личное. Полагаю, за ними будущее!

Послесловие

Будучи человеком, трудно любить людей! Так часто не достает Божественного терпения, Милосердного Всепрощения, чтобы сносить несоответствие окружающих умозрительному идеалу. И все-таки тех же людей в минуты душевной ясности любишь сильней всего, наслаждаясь величием их ума, красоты и благородства!

До чего же мы все удивительны! То возвышаемся до полной самоотверженности ради заведомо неосуществимых идеалов – то гнусно паразитируем, не желая хоть чем-то пожертвовать для достижимого блага. Воспаряя, геройствуем – падая, прозябаем!

Поэтому самое трудное – заранее определить, в какой именно точке «между минус и плюс бесконечностью» человечество остановится в данном конкретном случае и где исчерпается полностью, не найдя для себя продолжения.

До сих пор «еще не было случая, чтобы, в конце концов, проницательные и предприимчивые люди, выдвинувшись, не сумели установить правильный порядок вещей, хотя многим казалось, что все потеряно».1 Поэтому хочется верить, что и в будущем мы способны на то же и даже большее… Многие так и делают – пренебрегая нарастаньем угроз, способных нас прихлопнуть наподобие динозавров. «Справимся, коль приспичит!» – утешается стар и млад…

Однако имея дело с живыми людьми, рассчитывать на регулярное проявление лучших качеств и приписывать человечеству беспредельную мощь – не приходится. К тому же для нас характерно доводить любые проблемы до крайне опасной степени, вызывающей нужный прилив сверхординарной энергии. Что неизбежно приводит к массовой гибели людей.

К величайшему сожалению, и сегодняшние глобальные проблемы не сулят нам чего-то лучшего – большей предусмотрительности, находчивости, прилежности… Скорее – наоборот! Нынешний человек – столь мизерная частица многомиллиардной целостности, что меньше любого из предков способен на решительные действия. Да и боится действовать, ожидая спасительных указаний от неких воображаемых «сверхъестественно могущественных всемирных властителей».

Можно ли это исправить? Можно и очень существенно, если целенаправленно улучшать человеческую породу. И сегодня такое возможно не путем примитивного уничтожения самых «некачественных людишек», а вполне гуманными методами «доработки» с помощью современных технологий.

Уповать же на более светлое будущее только за счет воспитания лиц и совершенствования общественных отношений – так же наивно, как верить, будто бы лучший проект и тщательное строительство небоскреба избавят нас от проблемы надежности стройматериалов. Если обычные люди не выдерживали и меньших нагрузок – изнывая и погибая под тяжестью племен, государств, империй, то что же от них останется под натиском планетарной конструкции, сложившейся как попало?!

Иной вопрос: сумеем ли мы напрячься до такой степени, чтобы, не дожидаясь глобального апокалипсиса, самих себя переделать? Хотелось бы, чтоб сумели! Но правильней полагать: если и переделаем – то очень и очень не скоро, да и не слишком качественно. Ведь и более простые задачи мы, как показано выше, решали тысячелетиями с потрясающею безалаберностью…

Хоть, казалось бы, кто откажется жить намного дольше и качественней?! Но всмотритесь – всегда отказываются и от более легких средств улучшения личной жизни, если для этого нужно напрячься гораздо больше, чем может себе позволить в данном конкретном случае вот этот вот человек.

Так пожелаем же сил каждому гомо сапиенсу!

 

«Неведомый путь,

Не познана даль,

Ну, да и пусть –

Будь навсегда!»2