качай извилины здесь!

автор: Пласковицкая А. А.
в соавторстве с Пласковицким А.Л.

История рода Пласковицких

Русско-турецкая война и экономический бум

 

Став хозяином графских владений, Казимир Владислав Пласковицкий (1840−1909) недолго оставался католиком.

Католическое вероисповедание среди Российских дворян стремительно исчезало. После Второго Польского восстания с дворян-католиков взимали контрибуцию1. С декабря 1865 года им запретили покупать и арендовать землю. С апреля 1969 года только потомки тех, кто перешел в православие, могли считаться российскими дворянами и наследовать землю.

Граф Казимир Владислав как раз ожидал наследника, поэтому в 1870 году принял православие и получил новое имя – Константин Антонович. Малыш Павел появился на свет у православного родителя.

В это время Константин Антонович служил в армии и очень быстро поднимался по служебной лестнице благодаря военной реформе, которая, как и всякая другая реформа, открывала простор для карьерных взлетов и падений.

В 1874 году в чине штабс-капитана граф Пласковицкий активно способствовал введению всеобщей воинской повинности. Дело новое, но полезное. Ведь именно всеобщая воинская повинность помогла Бисмарку сокрушить могущественных врагов и создать единую Германию. Теперь Бисмарку подражали все.

Помня свою техническую отсталость во время Крымской войны, русские генералы постоянно перевооружалась. Винтовки меняли каждый год, пока не привезли из США пресловутые «берданки»2. Тем не менее, в очередную войну с Турцией вступили с ружьями всевозможных модификаций. Новые винтовки лежали на складах – военачальники не доверяли нерадивым солдатам, а еще мыслили по по-суворовски: «Пуля – дура, штык – молодец».

Такое же «пестрое разнообразие» царило во всей армии. Но выходцу из Беларуси Константину Антоновичу Пласковицкому было не привыкать. Аналогичный пестрый стиль он видел с детства у себя на Родине, «дзе шмат чаго ёсць, але ўсяго па крыху».

Одним словом Константин Пласковицкий, как и вся российская армия, готовился к войне. Но, к сожалению, и зима, и война застают нас врасплох.

24 апреля 1877 года граф Пласковицкий приехал в отпуск, вызвал управляющего, чтобы послушать о хозяйственных делах, дать пару мудрых указаний и посмеяться над рассказами о том, как местные крестьяне поколотили очередного интелигента-народника, задумавшего просветить простой люд по вопросам «земли и воли»3.

И вдруг гонец: срочно в полк – война! Граф ругается, в спешке собирается. Жена и дети плачут. Потом все целуются, и гвардейский подполковник Пласковицкий скачет на войну.

Примерно так все и было на самом деле.

Хотя можно было без спешки. Ведь Босния и Герцеговина восстали еще два года назад. Болгария, Сербия и Черногория дрались больше года. Но Российское правительство все эти годы предпочитало громкие заявлениями в защиту «славянских и православных братьев» и опасливо поглядывало в сторону Австро-Венгрии и Англии.

В январе 1877 с Австро-Венгрией договорились. Ей пообещали отдать Боснию и Герцеговину. Она пообещала нейтралитет.

Потом долго вели дипломатическую переписку с Турцией. А потом без всякой подготовки грянул манифест Александра II с объявлением войны Турции.

Соотношение сил в начале войны 4 к 1 в пользу России. Причем русские лучше вооружены. На стороне России балканские партизаны и повстанцы, а также Румыния с собственной армией. У Турции на этот раз союзников нет: она всем надоела, ее хотят поделить руками российских солдат.

Стратеги Русского генерального штаба запланировали один стремительный бросок до Стамбула. А Константин Пласковицкий обещал жене и управляющему вернуться к жниву.

Но планы стали рушиться самым досадным образом. Оказалось, что Генеральный штаб не учел весенней распутицы и проигнорировал пропускную способность железных дорог. Поэтому, объявив войну, не начинали ее еще два месяца. Только 27 июня русские войска подошли к Дунаю.

Кто-то главный решил, что нужно переправить всю армию в одном месте. Но и здесь подвела элементарная арифметика: для переправы огромной армии (400 тысяч) снарядили 4 набора понтонов, 344 моряков и сотню уральских казаков-гребцов. Когда переправа началась, и противник открыл огонь, выяснилось, что и с местом высадки чуток обмишурились. Понтоны сели на мель.

К счастью, вблизи переправы турки смогли собрать только полторы тысячи солдат и несколько пушек4. Поэтому их разогнали быстро. А переправа продолжалась еще 8 дней. И переправили только 120 тысяч.

Но это были еще цветочки. Настоящая неразбериха началась после форсирования Дуная. Русское командование беспрерывно делило свою армию на группы и рассылало их в разные стороны. Турки прятались по крепостям и палили во все, что двигалось в пределах досягаемости.

Русские военачальники, опьяненные предчувствием легкой победы, вели себя весьма легкомысленно и думали только о том, чтоб как-нибудь блеснуть доблестью и героизмом. По прошествии времени трудно провести границу между трагедией и фарсом.

Так генерал Гурко5 пошел овладевать проходами через Балканские горы, имея 10 тысяч солдат. По дороге он отлавливал и побеждал мелкие турецкие отряды, занимал разные населенные пункты и ставил в них гарнизоны. За все эти победы – его хвалили и награждали. Наконец, дошел до Шипки6 и понял, что иди больше некуда – везде крупные турецкие отряды, а у него небольшая группа солдат и местных партизан.

Генерал Криденер пошел брать город-крепость Плевну. Взял вместо нее Никополь. Долго праздновал, а потом ему рассказали, где Плевна и по чьей вине туда пришли крупные турецкие соединения.

Все запуталось до предела.

Небольшой отряд замерзал на Шипкинском перевале. Военный историк А. А. Строков назвал «Шипкинское сидение» – «героической страницей в летописи подвигов русского солдата».7 Это правда. Такой он героизм по-русски.

Большие отряды разбрелись по северным склонам Балканских гор, и, натыкаясь на турецкие крепости, предпринимали бесплодные попытки овладеть хотя бы одной из них – Плевной.

Три штурма Плевны стали наглядным подтверждением слов Бонапарта: «Войско баранов, возглавляемое львом, всегда одержит победу над войском львов, возглавляемых бараном».8

У подполковника Пласковицкого было много времени для обстоятельных раздумий. Новейшая русская военная доктрина утверждала, что кавалерия уже непригодна для ведения боя. Поэтому кавалерийский полк Пласковицкого использовался для боевого охранения, разведки и устрашающего маневрирования между окруженными турецкими крепостями.

«Конечно, — думал подполковник, — Скобелеву хорошо. У него отец фельдмаршал. А у меня монах… Ведь Михаил Дмитриевич на три года младше, а уже генерал-лейтенант, герой Туркестана. А, по сути, позер, фанфарон и бабник!»

Граф Пласковицкий завидовал генералу М. Д. Скобелеву черной завистью. И был не одинок. У всякого гения очень много завистников. А Скобелев – был гением. Война только началась, а слава «белого генерала» уже пополнилась новыми фантастическими подвигами. Это Скобелев с одним полком и легкими пушечками снес многоярусную оборону на северном склоне Шипки, спас Гурко и открыл Шипкинский перевал для русских войск. Это Скобелев нашел ахиллесову пяту в турецкой обороне Плевны. Ему сначала не поверили. Но он дважды был близок к тому, чтобы взять Плевну. С тремя полками! А ведь весьма уважаемые люди не могли взять ее, имея 35 и даже 50 полков. Чтобы сорвать Скобелевский триумфу, пришлось прекратить бой и отнять у Скобелева резервы.

Скобелев раздражал, его подвиги внушали болезненное чувство собственной неполноценности. Граф Пласковицкий любил сравнивать себя с такими генералами, как Криденер. Вспоминая, как Криденер подсчитывает силы противника и дико путается, «читая карту», – хотелось дышать полной грудью, ощущая свое превосходство в силе, мужестве и таланте.

А еще подполковник любил помечтать о том, какие времена настанут очень скоро, когда в каждый дом проведут телеграф9, всюду проложат железные дороги, запустят прогулочные аэростаты, выпустят охотничьи ружья-револьверы. «Эх, и заживем после войны!» - думал подполковник.

Но Скобелев все-таки взял Плевну, когда удачной контратакой пресек вылазку турецкого гарнизона. Это развязало руки русскому командованию, и царь скомандовал: «На Царьград!»

Но Царьград, давным-давно называвшийся «Стамбул», лежал за обледеневшими Балканскими горами, а шел декабрь месяц. Даже «беспощадный Мольтке» (главный военный стратег Германии) просил Александра II пощадить русских солдат, не гнать их в такой холод. Александр расчувствовался, всплакнул, но приказ не отменил. И генералы погнали солдат через все перевалы. Видимо, боялись, идти через один, обжегшись при форсировании Дуная.

Конечно, Скобелев предлагал через Шипку и обещал расчистить его одной дивизией. Но этот «Геракл» и так надоел до предела вместе со своими подвигами.

Русские замерзали, но шли и шли по горам. И прошли даже там, где прохода никогда не было. Огромные горы замерзших тел увидел художник Верещагин. Видел эти горы и подполковник Пласковицкий, вытаскивая на себе свою изможденную лошадь.

С этих гор спускались не люди, не солдаты, а несокрушимые фанатики. Безумный подвиг Балканского перехода испугал противника. Турки спешно покидали Балканы, а русские с музыкой и распущенными знаменами катились до самого Стамбула, как гигантская снежная лавина.

У Босфора и Дарданелл их ждал Английский флот. Британцы от имени и по поручению европейских держав, доходчиво объяснил царю, что такое «нельзя». И царь остановил войско.

31 января 1878 г. подписали перемирие, 3 марта того же года – мир. С 13 июня по 13 июля прошел Берлинский конгресс, на котором Великий Бисмарк разделили Турцию, оставив России только крохи с барского стола.

То ли в знак признательности за победу, то ли смущаясь Берлинского конфуза, царь раздавал награды. Граф Пласковицкий стал полковником, получил очередной – пятый орден за героизм при взятии Софии. После этого вышел в отставку и поехал в родовое имение, обустраивать жизнь, о которой так часто мечтал.

Так закончилась последняя крупная война в XIX веке, а промышленный бум в России только-только начинался.

Дома Константина Антоновича ожидал не телеграф его мечты, а непростые хозяйственные проблемы.

Население Европы стремительно росло. Многочисленные фабрики и гигантские города сокращали пашню и количество рабочих рук на селе. Но пищи и сельскохозяйственного сырья для горожан и промышленности требовалось все больше, причем по низким ценам. Сельское хозяйство за промышленностью не поспевало, поэтому разразился европейский аграрный кризис.

Проблема обострялась с каждым годом, и отставной полковник застал дома такую картину. Все соседи просто помешались на высоких урожаях и рекордных барышах. Крестьян обирали до нитки, даже себя во всем ограничивали, только чтобы как можно больше продать и накупить за границей всего, что входило в моду.

Распахивали все больше земли, вырубали все больше леса и даже закупали за рубежом очень дорогую сельхозтехнику.

Управляющий графа радостно сообщил, что наторговал в 1,5 раза и посеял в 2 раза больше, чем год назад. Восьмилетний сын Павел возился с какими-то причудливыми механическими игрушками, незнакомыми передовому полковнику.

У отважного полковника закружилась голова почище, чем на Балканских кручах. Но Константин Антонович быстро освоился, и сам втянулся в эту погоню за прибылью.

В марте 1881 года Александр II пожал кровавые плоды дарованных свобод. После шести неудачных покушений, новоявленные защитники народных интересов все-таки добились своего –  И.Е. Гриневицкий10 взорвал царя-освободителя.

Как говорится, ни один добрый поступок не остается безнаказанным. А если серьезно, свобода – всегда чревата беспределом. Получив часть, всегда начинают добиваться большего. Ну и, кроме того, любые реформы будоражат общество, и у некоторых возбуждение выходит за всякие рамки.

Императором стал Александр III. Его правление было жестким и, вместе с тем, весьма мирным и успешным, с точки зрения экономического развития.

На глазах у всех произошла промышленная революция. За период с 1879 по 1900 в Беларуси удвоилось число промышленных предприятий, число рабочих на них выросло в 5 раз, объем производства – в 10. Только за последние пять лет XIX века мощность фабричных механических двигателей возросла в 2 раза. Правда, в Беларуси промышленность долгое время оставалась мелкой и раздробленной. Даже в 1913 году она давала только 15% дохода, в то время как сельское хозяйство – 57%.

Как символы новой эпохи появились электролампа, телефон и трамваи.11

В начале 80-х XIX века родная губерния графа Пласковицкого выходит в лидеры среди российских экспортеров зерна. Вслед за зерновыми12 росли урожаи льна и картофеля13. 86 процентов помещиков использовали передовую технику.14

От ¾ до 4/5 урожая графских угодий шло на продажу. Полковник и не думал, что торговать можно с еще большим азартом, чем воевать.

В каком-то смысле он стал капиталистом. Причем не просто наживал капитал, а наживал его с помощью наемных работников. Правда, кроме них работали еще члены графской семьи и несколько верных слуг, которые по инерции не замечали отмену крепостного права.

Константин Антонович добыл где-то справку, что его отец перешел в православное вероисповедание. Эта справка позволила выдать себя за православного во втором поколении и прикупить около 1000 десятин земли15.

Чтобы задобрить местных крестьян и скупать по дешевке их продукцию для последующей перепродажи, пан Пласковицкий разрешил местным жителям пасти скот на своих лугах и рубить дрова в своем лесу. Некоторые крестьяне богатели на глазах и уже владели сотнями десятин земли, но большая часть бывших крепостных землю продала и превратилась в безземельных пролетариев. Такие нанимались к богатым соседям или слонялись без дела, попрошайничая и озорничая.16

В 90-е годы XIX века пришла беда, откуда не ждали. На рынки Европы хлынуло дешевое зерно из США, Канады, Аргентины и Австралии. За 7 лет цены на рожь и овес упали в 2 раза, на ячмень в 3 раза. Кроме того, царское правительство установило для западных (в том числе белорусских) губерний высокие вывозные пошлины, которых не было в великорусских губерниях.

Практически на глазах сельское хозяйство становилось убыточным. Выручили молоко и мясо. На них цены росли. Беларусь на рубеже веков стала покрываться стадами. За последние десять лет XIX века поголовье скота в губернии графа Пласковицкого выросло в 2,5 раза, причем у помещиков в 4 раза. Надои выросли в 6,3 раза. У помещиков – в 12 раз! К началу XX века белорусский край стал первым в России по удойности стада.

Стали выписывать импортных быков-производителей (чаще всего из Германии) и заводить маслобойни и сыроварни. Пашни превратили в луга, площадь которых в это время увеличилась в 7 раз.

Сам того не подозревая, граф Пласковицкий на старости лет работал словно типичный ковбой. Как в военных походах, с утра взбирался на коня и отправлялся командовать пастухами17 и сыроварами. Не забывал наведываться и на старую винокурню, которая прежнего дохода не давала, но зато домашние запасы пополняла исправно. А что делать – старший сын в армии, младший – в Минской гимназии (под присмотром дальнего родственника викария Минского Кальварийского костела Людовика Бронислава Пласковицкого), жена и дочери маслом заняты.

Приход к власти нового царя Николая II (1894 г.) знаменовался тем, что на Ходынском поле люди топтали друг друга. Потом пришла трагическая новость о смерти отца в Крымском монастыре.

XX век вообще начинался плохо. В 1900—1903 гг. – мировой экономический кризис. Спрос на сельхозпродукцию резко упал. Покупатель стал капризным и предъявлял большие претензии к качеству.

Ухудшение жизни сопровождалось ростом числа революционеров. Как грибы после дождя появлялись революционные кружки и группы анархистов, социалистов, сионистов и монархистов. Даже Первый съезд РСДРП прошел в Минске (1898).

Многие партии на территории Беларуси имели ярко выраженную национальную направленность, ставили интересы своей нации превыше всего.

В 1904 году грянула война с Японией. Потом –  первая русская революция и затяжная депрессия всей экономики.

Про войну рассказывал тяжело раненный сын Павел. А вот что такое революция и депрессия Константин Антонович мог бы рассказать своими словами.

Счастливой старости не получилось. В 1909 г. Константин Антонович умер, оставляя свою усадьбу в момент очередного упадка и запустения.