стихотворный сборник № 7
Окрошка

 

Орут шальные птицы:

«Пора! Пора! Пора!» –

И сыплются страницы

Струёй из-под пера.

 

Недолго до рассвета,

Но я не стану спать –

И сыплются сонеты:

Тетрадь, тетрадь, тетрадь.

 

Я помню год и месяц,

Не путаю числа:

Писалось столько песен

С утра и до утра.

 

Воистину воскресну

И, звуки возлюбя,

Придумывая песню,

Придумаю себя.

 

Придумаю такого,

Что станет хорошо.

Слова рождают Слово,

Ещё, ещё, ещё…

 

 

 

Какой-нибудь критик мне скажет про это

Какое-то слово, которое ложь,

Что я не поэт и не буду поэтом…

Не буду поэтом – ну, что ж…

 

Все это жестоко, и так одиноко,

Что хочется взвыть на луну.

Но вот появляются нужные строки

И нужную щиплют струну.

 

 

  Эпиграмма на А. Разина

 

Две струны и пол-аккорда,

И ещё такая морда,

Как у мальчика-щенка,

Не любившего пока.

 

Но зато с каким пассажем

Многих мажет чёрной сажей,

Прочих мажет белым мелом,

Будто занят важным делом.

 

Пол-аккорда, две струны.

«Розы», «козы», «пацаны».

Если тёлочки в экстазе –

Значит, где-то рядом Разин,

 

А не Разин – так другой,

Но не менее крутой.

 

 

 

Сквозь бумажные грезы,

Сквозь болото чернил,

Пробиваются слёзы,

О которых забыл.

 

Сам себя зарываю,

Забываю, губя,

И стихи извлекаю

Не из бездны себя.

 

И занятием лишним

Безразличной души,

Как вареники с вишней,

Поедаю стихи.

 

 

 

Я замучился ждать и бредить,

Я без нужной устал строки

Между ужином и обедом,

Между Леною и детьми.

 

Перелистывая проблемы,

Пересматривая дела,

Я дурею от постепенной

Онемелости естества.

 

По амбарам и по сусекам

Сто старушек и стариков

Выскребают последний лепет

Недовыраженных стихов.

 

Выскребают, скребут замучено,

Как наждачкою по мозгам.

Все изгибы и все излучины

Препоручены дуракам.

 

 

 

Уходит все, но наши дети

Того не видят – дураки:

Они бормочут на рассвете

Свои незрелые стихи,

 

Они поют фальшиво ноты,

Курочат ритмику тонов…

Но их ведёт незримый кто-то

Из детских грёз, из детских снов.

 

Нам всё доступно, всё понятно,

Мы всё изведали всерьёз,

Но очень хочется обратно

В страну невыраженных грёз.

 

 

 

Рвутся русские поэты

Оправдать надрыв строки

Под колеса, пистолеты,

На войну и в рудники.

 

И предсмертными глазами

Смотрят тихо и светло:

Мол, всё то, что было с нами,

И для вас произошло.

 

И жестокие тираны

Рады искренне тогда,

Что и их за боль и раны

Не забудут никогда,

 

Что за глупость и пороки,

За бесправие суда

Их бессмертнейшие строки

Сохраняют навсегда.

 

Так живем и твердо знаем:

Гений гибнет молодым

И злодея оставляет

Рядом с именем своим.

 

 

 

Я не прав гораздо глубже,

Чем сухих оценок лужи,

Но зато никто на свете

Мест глубоких не заметит.

 

 

Глава 2. «Из самообразования»

 

 

Если к часу не успею –

К четырем, наверно, да.

Я немножечко балдею

От посильного труда.

 

Я, как слон, и даже больше

Обожаю вкус работ!

Кто согласен – пусть продолжит.

Кто не понял – не поймёт.

 

 

 

Я распятая идея

Над пространством тишины,

Я значительно слабее,

Чем великие умы.

 

Только мне всегда охота

Перед вылетом в трубу

Осознать себя осотом

На пологом берегу.

 

Мне приятно, в самом деле,

Быть и птицей, и конём –

Я великая идея

В исполнении моём.

 

Я сорвавшаяся капля:

Миг полёта – бытиё,

Но вселенная компактно

Помещается в неё.

 

 

 

Принимая в ладони город,

Разгоняя туман речей,

Я тебе говорю: «Не скоро…»

А себе говорю: «Скорей!»

 

Разводные мосты уходят,

Открывая пути ко дну:

Если выбросят с парохода,

Я, наверное, утону.

 

Я еще не умею плавать,

Несмотря, что желаю жить.

Если шкура не станет главной –

Значит, станут её дубить.

 

Но не рвите её на части –

Лучше сделайте плащ-пальто.

И безумцам бывает счастье –

Не при жизни оно зато.

 

 

 

Беззастенчивей Иуды

И задумчивей Христа

На себя смотрю как чудо,

Суетливая тщета.

 

Я величием отменным

Пренебречь не захочу:

Быть святым или священным –

То и это по плечу!

 

Только, право, душновато

От работ и от забот.

Я хотел бы быть богатым,

Жрать бананы круглый год.

 

Я хотел бы куролесить,

Сытно есть и сладко спать,

Я хотел бы новых песен

Целый тюк нарифмовать.

 

Мне бывает одиноко,

Если месяцы подряд

Очень плохо льются строки

Или льются невпопад.

 

Сплю и вижу те же книжки,

Дрянь читаю, чушь пишу,

И себя для передышки

В туалеты отвожу.

 

Не до дела – быть бы целым

И не тронуться умом.

Я хотел бы быть примером,

Отрицательным причем.

 

 

 

На искусственном питаньи,

На искусственном дыханьи

И на самообладаньи

Я дотягиваю ночь.

 

Я хотел бы состраданья,

Я хотел бы обладанья,

И немножечко вниманья…

Только некому помочь.

 

 

    Tabula rassa

 

Tabula rassa – чистая доска.

Судьба доски – такое же мученье,

Как это неизбывное стремленье

Изведать неизвестное пока.

 

Чего хотеть, когда предрешено,

Коты и те в душе не заведутся,

Тем более, они не заскребутся,

Тем более что это все равно.

 

Чем – тем; то – если; там, конечно, где…

Доска пуста: ни рожи – ни словечка,

Прости, Господь, пустого человечка,

Который не узнает о тебе.

 

 

 

Нет, я не жду чуда:

Будто, прервав речи,

Скажут: «Тебе трудно!» –

И соберут вече.

 

Нет, я не жду друга,

Нет, не ищу милой.

Будет всегда трудно!

Речи всегда лживы!

 

Будут у вас в святцах

Даты моей жизни…

Я же для вас, братцы,

Чтобы меня грызли,

 

Чтоб из меня пили

Силу моей плоти:

Есть у меня крылья,

Есть за душой что-то,

 

Есть у меня цели,

Музыка есть в генах.

Это мое дело –

Ставить себе цену.

 

Я продаюсь, словно

Шлюх молодых матерь,

Лакомый, безусловно, –

Жрите меня! Нате!!!

 

 

 

Я видел так часто:

Идеи мои

Крошили на части,

Топтали в пыли.

 

Какие-то парни,

Разбавив водой,

Как добрую память,

Несли за собой.

 

Чудовищно рано

Постылый закат –

По мусорным ямам

Идеи лежат.

 

 

 

Я зачищал края и грани,

Но был раздавлен, как сосуд…

Китайцы, лучшие созданья,

Марают, портят или бьют.

 

Вам всё подходит, всё по роже,

И я, конечно, виноват,

Что вас, изрядно непохожих,

Пытался выстроить в квадрат.

 

Мои усилия трещали,

И вечно не хватало сил,

Чтоб вас нигде не убивали,

Чтоб вас никто не соблазнил.

 

Сменялись лозунги и даты,

Параллепипедел квадрат…

Мои последние солдаты

В сетях Мамониных лежат.

 

Их не спасти: на нашей суше

Дышать без денег тяжело.

Заткну душе глаза и уши

И позабуду ремесло.

 

И сам себе позавещаю

Дожить до будущих времён,

Когда опять смогу составить

Квадрат из треснувших имён.

 

 

 

Ко мне приходят настроенья,

Но я от каждого устал:

Всё то, что требует горенья,

Едва ли выдержит накал.

 

Я им кричу, как малым детям:

«Ложитесь спать, идите прочь!» –

Но трудно им противоречить.

Они украли эту ночь.

 

Ко мне приходят настроенья

Тогда, когда я мало сплю,

И погружают в исступленье

Обеспокоенность мою.

 

Ах, если б им хватало меры,

То мне бы доставало сна,

И я бы жил, как хочет верить,

Я заживу еще, жена.

 

 

 

Я – безумец: я вижу иные миры,

Хоть не вырвется свет из-под чёрной дыры,

Хоть не видит никто из сидящих вокруг,

Хоть гласит приговор докторов: «Близорук».

 

Яркий солнечный свет, злые блики луны

Не мешают смотреть превосходные сны.

Я давно наблюдаю и знаю давно,

Что бывают иные миры всё равно.

 

И каких бы и кто бы не выдумал врак.

Я отвечу: «Не так!» и услышу: «Дурак!»

Не дурак, а безумец, свирепый причём,

Ради грёз я б разрушил отеческий дом.

 

Перед грёзами всё, вся вселенная – хлам.

Я безумен – я предан незримым мирам.

Не доходит их свет, непонятен их зов,

Я – последний поэт неоткрытых миров.

 

 

 

Средь наиболее великих –

Я наиболее велик.

Эй, мадонна с дивным ликом,

Узнаешь ли мой язык?

 

Не узнала?! Ну и дура! –

Я ж по всем приметам Бог,

И душою, и фигурой

Я по-своему не плох.

 

Мы б с тобой могли наладить

Даже грешные дела…

Почему же ты не глядя

Мной самим пренебрегла?!

 

 

Глава 3. «Из природоведенья».

 

 

Холодным выдалось лето,

В нем нет ни тепла, ни света,

И мёрзнет душа при этом,

И мёрзнет моя душа.

 

До времени опустело,

Без солнца устало тело,

Без сил угасло дело,

И мерзла моя душа.

 

 

 

Змея имела жало,

Змея давала яд.

И тот, кому попало,

Конечно, был не рад.

 

Восточные приправы –

Услада всех услад

И слава им по праву,

И тысячи наград.

 

Но люди доказали,

Сомнения поправ,

Целительность отравы,

Губительность приправ.

 

 

 

Живу по погоде,

И мало сомненья,

Год от году, вроде,

Судьба современней.

 

Готовлю телегу,

И сани, и сбрую.

Причём ни обедом,

Ни сном не рискую.

 

Случится ненастье,

Случится засушье:

Кому-то несчастье –

А мне только лучше.

 

Капризы погоды,

Разгулы стихии

Мне кажутся добрым,

Отцовским насильем.

 

Живу по погоде

И вроде доволен:

Повсюду пригоден,

Вполне подготовлен.

 

 

         Весна

 

Весна врывается, как звезда,

Когда на небе ещё ни точки.

Весна является, как когда,

Но знают время её листочки.

 

Весна не в силах, и месяц Май

Ещё прохладен и непривычен,

Но мечет листики календарь,

И солнце щурится со страничек.

 

Весна приходит, как поцелуй:

И ждут, и грезят, но всё внезапно.

Весна из тонких, прозрачных струй,

Весна – томленья пьянящий запах.

 

Весна весною, люблю её,

Её погода такая ласка.

И так — и этак, и все — и всё,

Всего помногу, повсюду праздник.

 

 

Глава 4. «Из истории»

 

 

Станок истории верстает

Брошюры в тысячи страниц,

На кон не каждый жизнь поставит,

Но каждый вывалится ниц.

 

Здесь не для каждого поэта

И не для всякого посла

Отводят место для портрета,

Находят место у стола.

 

Не проиграет лишь однажды

Слепой фортуны властелин,

В единый миг его возжаждут,

И станет он непобедим.

 

Но не у всякого народа

Найдётся праведный пророк,

Но не для всякого свобода

Дороже смысла между строк.

 

И не у каждого пророка

Найдутся нужные слова,

Не все в руке слепого рока,

Не всюду истина права.

 

И тот, которого узнали,

Чтоб неминуемо распять.

И те, которые распяли,

Ни жизнь, ни смерть не могут дать.

 

Одних встречают по одеже,

Других встречают по уму,

Но кто Пришедший, кто прохожий,

Кто проходимец не пойму.

 

Кто лижет зад, кто лижет раны,

Не в миг, не сразу разберёшь.

Бывает правда очень странной.

Бывает искреннею ложь.

 

Иду вперёд на грани фола

На перехват своей судьбы.

Господь помилует сурово

И беспощадно наградит.

 

 

 

                     И.В. Сталину

 

Трус раскается беспечно:

Мало дела и греха,

И в раю отыщут вечность

Одуванчик и блоха.

 

И раздавленной собаке

Отжалеют пару слёз.

Только мне придётся плакать

И по долгу, и всерьёз.

 

Не простят меня, конечно,

Ни потомки, ни родня,

И не пустят в царство вечных

Или выгонят меня.

 

С моего же Мавзолея

Буду трижды заклеймён,

И затеют с юбилея

Очернение имён.

 

Ни заранее, ни после

Не раскаешься вполне.

И никто меня не спросит,

Как не просто было мне.

 

 

 

Очень сильно виноват,

Тот, кто правил год назад.

Кто сегодня держит вожжи, –

Очевидно, будет позже.

 

 

    Выборы Ельцина

 

Голосуют стар и млад

За решительный разлад,

За политику измены,

За несдержанные цены.

 

Голосуют все и всюду

За партийного иуду,

За любителя блядей

За поверхностность идей.

 

Голосует вся страна

За лихого хвастуна,

Карьериста-коммуниста,

Вожака авантюриста.

 

За пропойцу, самодура

И его номенклатуру.

Пол-России идиотов –

Так что правь, Борис, народом.

 

 

 

Счастливые дети счастливой страны,

Мы долго смотрели счастливые сны.

Под лозунгом чистым последних годов

Мы все коммунисты, и каждый готов.

 

Мы видели лично великих вождей,

Мы чтили привычно величье идей.

Не знали сомнений и ядерный щит

Спасал населенье от бед и обид.

 

Гарантией мира, оплотом труда

Союз нерушимый считался тогда.

Но крепости пали, погиб гарнизон,

И подлые смяли полотна знамён.

 

И бросили в хаос разрухи и зла,

Но Русь оставалась и сила росла…

 

Мы снова, как прежде, но дети не мы:

Мы трижды воскресли под натиском тьмы,

Мы снова лучисты, но в новом лице,

Мы все коммунисты, и ленинцы все!

 

 

  Сотворение бога

 

Люди глину замесили –

Люди сделают Мессию:

От горшка два вершка

Люди вылепят божка.

 

Люди будут долго ждать,

Чем сумеет он воздать.

Но божок – предмет простой,

Потому горшок пустой.

 

 

Глава 5. «Из лирики»

 

 

Она тебя не любит,

Надеяться не смей:

Под маскою голубей

Сидит коварный змей.

 

Расставлены соблазны

Под сетью западни,

Но, видимо, не сразу

Проявятся они.

 

Ты, видимо, успеешь

Изведать пряный вкус,

Пока в лобзаньи змея

Почувствуешь укус.

 

 

 

Мой ум и люди против,

Но я в твоих глазах

Ловлю улыбку плоти

И выступаю за.

 

 

 

Никак из хаоса страстей

Не строится очаг.

Любить тебя, назвать своей –

Никак, никак, никак.

 

Упущен срок, пропущен час.

Потеря не нова –

Любовь упрятана от Вас

Под нужные слова.

 

Я чист пред Богом и людьми,

И не за что судить,

А то, что чувствую, – увы,

Того не может быть.

 

 

 

Иду на цвет твоих волос,

Былое сделалось прошедшим,

Но я хочу, как сумасшедший,

Того, что раньше не сбылось.

 

Я ждать устал и, может даже,

Устал сильнее, чем любил…

Устал, исстрачивая пыл

На чьи-то волосы и фразы.

 

Но я иду на цвет волос,

Не потому, что сумасшедший,

А потому, что память шепчет

О том, что раньше не сбылось.

 

 

 

Цветы висят, как будто под ногами,

Плывет земля в обнимку с головой.

Я думаю, расстанемся друзьями,

Когда совсем расстанемся с тобой.

 

Тебе, конечно, мало показалось,

И ты уже заранее грустишь.

Дождись меня! – Но ты не дожидалась.

Прости меня! – Но вряд ли ты простишь.

 

Ты сумрачна, молчанье изобильно,

Крадётся ночь, по улицам юля…

«Люблю тебя!» – звучало очень сильно

Под сводами слепого фонаря.

 

Ты куце отвечала – это слово

Рождал язык усилием ума:

Ты понимала это, безусловно,

Ты – умная: ты видела сама.

 

Но вопреки искусственности родов,

Но вопреки надуманной любви,

Я отдавал желание свободы

За поцелуи трудные твои.

 

 

 

                           Бендику Г. А.

 

Солнце прерий валилось навзничь,

Два ковбоя скакали в степь,

Топот был им последней каплей,

Разорвавшей сомнений твердь.

 

Прорываясь, ворвались мысли,

Память сдернула покрова.

И Фернандо, ругаясь, киснет,

Загоняя себя в слова:

 

«Нет смешнее девчонки глупой,

Лишь умеет себя подать…»

…………………………………….

Жизнь проходит… Ковбои глухо

Продолжают во мне скакать.

 

 

 

Вы соскучились, возможно,

Но отсчитывая мили,

Я считал неосторожно,

Что меня Вы полюбили.

 

Слишком много интереса

Было в Вашем отношеньи.

Я задумался над этим,

Но не выдумал решенья.

 

Мне хотелось быть любимым

И любить хотелось тоже.

Жаль, что мы не сочинили,

Как начать и чем продолжить.

 

Как заранее разведать?

И, отсчитывая мили,

Я не знал, что буду делать,

Но считал, что Вы любили.

 

Тяжело таранить дали,

Но понятно и доступно.

Жаль того, что мы не знали

Наших будущих поступков.

 

Мы немого поскучали.

Что-то бредили – не помню…

Мы, конечно, прозевали

Наш лирический двухтомник.

 

 

 

Гляди на неё без дрожи,

Спокойно лови слова.

Ну, что же, скажи, ну что же,

Ты выискал в ней сперва?!

 

Казался великой тайной

Наружный, притворный блеф –

Ты робок за тот случайный

Нелепый ее успех.

 

Ты мямлишь, глаза потупив,

Такая в глазах печаль.

Она навевает скуку,

И юности первой жаль.

 

 

 

Любовь эта – злость или мания тела,

Которое много и долго терпело.

 

 

 

Я не раз устраивал засады

И не раз затеивал бои,

Чтоб иметь известную награду –

Капельку восторга и любви.

 

Я прошел с боями полдороги

И хочу к истокам повернуть,

Чтоб обнять родную недотрогу,

Чтоб в глаза родные заглянуть.

 

Пусть рассвет появиться не скоро:

Я хочу тебя избаловать,

Я хочу сердечности, которой

Невозможно силой отобрать.

 

Я тихонько трогаю ресницы,

Пью из глаз ответное «люблю» –

Мне до спазмов хочется забыться,

Окунаясь в искренность твою.

 

А, когда гремящие оковы

Принесёт суровый Гименей,

Я не буду мужем образцовым,

Ты не станешь пленницей моей.

 

Но опять когда-нибудь однажды,

Выйди на семейную войну,

Я припомню нынешнюю жажду

И в тебе, как в море, утону.

 

 

 

Если хочешь, будь душою,

Если можешь, сердцем будь –

Только рядышком со мною,

Только ближе как-нибудь.

 

Не посмей меня оставить

В мире брошенных невест,

В мире вывернутых спален,

В мире жгущих память мест.

 

Не посмей меня угробить

Ни за деньги, ни за чин,

Ни на радости, ни в злобе

Или вовсе без причин.

 

Обними меня и лаской

Обогрей и успокой –

Вот тогда начнётся сказка

Вместо повести простой.

 

 

 

   «Я любовью торговала

   И не ведала её!»

            М. Ю. Лермонтов.

 

День прошел, а ночи мало.

Переменчив облик мой.

Я весь день любовь искала

И не видела любовь.

 

И теперь слеза искрится,

Придавая чудный блеск…

Я – панельная царица

Между фрейлин и принцесс.

 

В ресторанах полуночных

Отражают зеркала

Свет красавицы порочной,

Пламенеющий дотла.

 

И мажоры, и пижоны,

И лихи блатари

Застывают пораженно,

Загораются внутри.

 

Их значительные тени

Полыхают за спиной,

И растут крутые цены,

Возбуждаемые мной.

 

Но сегодня это тело

Не позволю покупать –

Я всю ночь любви хотела

И не видела опять.

 

Лесть и грубость ресторанных,

Непричесанных речей

Пропускаю утром ранним

Мимо сердца и ушей.

 

Новый день меня излечит

Теплой ванной, крепким сном,

А потом наступит вечер

В ожидании моем.

 

В безысходности распутства

Боль и слезы утоплю,

Нерастраченное чувство

Прогуляю и пропью.

 

 

 

Я Вас люблю, я в бешенстве от Вас.

И дни безумства кажутся прекрасны,

Когда летят обрывки Ваших фраз

На пир души как избранные яства.

 

Вы мой дурман, я Вами опьянён…

Вы не поймёте искренность поэта:

Он дышит Вами, Вами окружён,

Но Вы узнать не сможете об этом.

 

В своём быту он скучен и смешён,

В своих словах беспечен и нахален,

И вот стихи, но и в стихах не он,

А тот, который слишком гениален.

 

Душа моя сомненьями темна,

Но в ней живут задумчивые кошки.

В душе поэта только тишина

И лунный свет в заснеженном окошке.

 

Поэт идет по миру, как слепой,

У каждой дамы просит подаянье,

И рад задеть случайною строкой

Её неповторимое вниманье.

 

Ответ её не нужен, чтобы жить,

Чтоб написать своё произведенье.

Прекрасной дамы может и не быть,

Её в душе рождает вдохновенье.

 

 

Глава 6. «Из обществоведенья»

 

 

Страна моя, идущая вразброд,

Народ, жующий корку подаянья,

Я добиваюсь вашего вниманья

И долго жду у запертых ворот.

 

Страна моя, на оклик отзовись,

Не посылай людей за палачами,

Я предлагаю выслушать вначале

И предоставить солнечную высь.

 

Я долго брёл с душою нараспашку

И мёрз на бездорожии равнин.

Всегда один. А это очень тяжко.

Откройся, Родина, ты слышишь, это сын.

 

 

 

Горе тому, кто осмелится

Выбросить белый флаг –

Люди сегодня делятся

Надвое: друг и враг.

 

Горе сегодня лучшему,

Зовущему примирить –

Толпы идут, ревущие,

Жаждущие убить.

 

Горе горе и дереву,

Выросшим вопреки

Лозунгу: «Что не делится –

Рубится на куски».

 

Мир заключен в объятия

Подлых, шальных повес.

Горе, конец, распятие –

Каждому, кто воскрес.

 

Лбы разбивая вдребезги,

Помните свой черёд –

Горе тому, кто верует,

Горе тому, кто пьёт.

 

Горе любому, всякому,

Трусу и храбрецу,

Вору и прорицателю,

Выходу и концу.

 

 

      Изгой

 

Где скажи тебя носило?

Где ты сам себя носил?

Почему тебе не мило

Возле наших милых рыл?

 

Почему воротишь рожу

От забытого дружка?

Почему не хочешь тоже

Взять бутылочку пивка?

 

Почему тебе не спится?

Почему не до жены?

Почему из-за границы

Ты привёз чужие сны?

 

Что такое, в самом деле,

Ты нашёл за рубежом?

Неужели, неужели,

Хуже некуда живём?

 

Вон берёзка, и ракита,

И ещё какой-то куст,

И заблеванный Микита

Под ракитой – будь он пуст!

 

Посмотри, какие дали

И какие рубежи…

Мы Америк не видали,

Если хочешь, расскажи.

 

Будем мы с тобою ахать

Мать-Россию материть,

Только нечего, однако,

Носом в облако ходить.

 

Мы не жили на Гавайях,

В Гонолулу тоже нет.

Нам нигде не подавали

Черепаховый омлет.

 

Мы бы тоже согласились

Рядом с гейшею часок,

Только надо и в России

Повнимательней чуток.

 

Видишь, баба лезет в двери,

Тащит внучку на руках.

Видишь, девушка за нею

На разбитых каблуках.

 

Здесь, конечно, не Европа,

Можно первому полезть.

Только всё-таки попробуй

Джентльменистее здесь.

 

Капля меда в бочке дёгтя –

Неприятна и горька:

И в лицо получишь локтем,

И под задницу пинка.

 

Но не надо, ради Бога,

Нас не ставить ни во грош –

Ты же все-таки до гроба

Вместе с нами проживёшь.

 

Сыт ли, голоден – не знаю,

Но по-своему любим,

Но по-своему хозяин,

Если прост и не злобим,

 

Если русский в полной мере

От макушки до носков,

Если братьями по вере

Нас приемлешь, дураков,

 

Русь, как мать, не выбираешь

И не думаешь о том,

Что когда-нибудь слиняешь

За наваристым куском…

 

Если здесь тебе не мило –

Делать нечего – вали!

Только мордою унылой

Нас не пачкай и не зли,

 

Не ходи с суровой харей,

Как последний трибунал, –

Не тебя Судьёй избрали,

Не тебя Господь послал.

 

 

 

Мы смело идем на попятную,

Но нам не прощают бегства

Вопросы наши проклятые,

Сидящие по соседству.

 

 

 

Маленький, жалкий, глупый народ

Хочет, что мочи, прав и свобод.

 

Жирной России лозунги шлёт

Тощий и злобный малый народ.

 

Грозный, как клоп, и лихой, как блоха,

Лезет на Русь и кусает бока.

 

Дряблой России слабый народ

Вызовы шлёт и проклятия шлёт:

 

«Будешь Россия помнить и знать,

Как слабосильных впредь обижать!»

 

Баба-Россия в родах лежит,

Мама-Россия что-то хрипит.

 

Можно услышать: «Наглый кретин,

Скоро дождешься: вырастет сын!»

 

 

 

По державному указу

Запретили эту фразу,

Но она, который раз,

Наплевала на указ.

 

Я даведаўся, Ісус

Быў сапраўдны беларус.

 

Лёгка вывучыўшы мову,

Ён нагорную прамову

 

Напісаў амаль што сам

І даслаў беларусАм.

 

Але ж гэткія зладзеі –

Затрымаць яе пасмелі,

 

Пераклалі на яўрыт

Пад расейскі каларыт.

 

Але ж ведайце, тыраны:

Нам таксама нескладана

 

Аднавіць спрадвечны рух

Беларускіх пабірух.

 

Вы пачуеце ў Маскве:

“Беларусь амаль жыве!”

 

Паверніце, быдлы, твар

Крочыць ейны гаспадар,

 

Правадыр, Зянон Пазьдзняк…

Назірайце, быдлы, як

 

Выглядае Іісус –

Дабрадзейны беларус.

 

 

За одним казенным гусем,

Задыхаясь налету,

Мчатся вирши, легкой грустью

Подводя себе черту.