Лучшие стихи Саши

«К солнцу не вздумай!

Там не пари!

Множество юных

Скрыто в пыли!

Многие кости

Ветер раздел!» -

Брошено в злости –

Он улетел.

«К солнцу не надо?! –

Глупый старик!

Лучше награды

Солнечный лик.

Лучшая ласка —

Свежий ожог.

Очень опасно —

В солнце прыжок.

Очень прекрасен

Риск без причин –

Вот что украсит

Дело мужчин.

Много ли надо

Прыгнул –

                    и вот:

Внутренним ядом

Сердце не жжет;

Тело не мучит

Краска стыда.

Прыгнул и лучше –

Все, навсегда!»

Неволи день, как смрадный дым,

Летит и виснет недвижим.

Рванусь вперед, но звон цепей,

И боль прикованных кистей,

И птица в звании орел

Напоминают: час пришел –

И я значенье твердых скал

Самим собою испытал.

Не жди меня,

                    прощай и помни,

Что не за зло, а ради зла

Моею почерневшей кровью

Опишут все мои дела.

И, как врагам моим хотелось,

Их смех последним прозвучал:

И вороны склевали тело

Того, кто смерти им желал.

Когда уже нечем было кричать:

Растерзан рот и тело растоптано –

Одни лишь глаза сквозь кровь и грязь

Хватали, как руки утопленника,

Тянули к себе, пытались смять

И в ранах своих вымарать.

Глаза, увы, не могли кричать

И правду сказать не могли они.

Но в страхе сжалась свора убийц –

Глаза их терзали и жалили…

Исподтишка подкрался один

И выдавил глаз зарево.

И сердце, сорвав последнюю злость

И силы свои истратив,

Кровавыми струями полилось

На руки и совесть предателей.

Я черною точкой по белому свету

Топчусь и следы загоняю в планету.

Что есть, и что было, и как назовется,

Как все, что оставил, потом отзовется,

Я знать не хотел, не хочу и не буду –

На шаг лишь вперед размышляю повсюду.

По первому чувству свой путь пролагаю,

Что знаю — не помню, что помню — не знаю.

Что будет — не нужно, я путник в пустыне

И, есть ли оазис, не знаю поныне…

На месте, бегом или шагом несмелым

Иду, понимая, что это не дело,

Что этого мало…

                                  Но надо дороге,

Чтоб путь протоптали усердные ноги…

Кружится она и клоками тумана,

Ветрами внушает мне чувства обманны,

И я доверяюсь внушенному чувству:

Шагаю, где трудно, шагаю, где пусто…

И смерть мне страшна, потому что не много

Составила в сумме пустая дорога.

Для нас весь мир, как первозданный хаос, —

Дроби его рукой и головой;

Дави печаль, отчаянье, усталость,

Тоски бесцветность оживи мечтой.

Не жди, что ты спокойно размышляя,

Стихийных смерчей выведаешь смысл –

Круши и строй, в глубины проникая,

За нами вслед пойдет и наша мысль.

Не уповай на самоисцеленье,

К труду принудить каждого умей.

Ищи среди насмешек и презренья

Себе своих попутчиков, друзей.

Не будь высокомерным и нахальным,

Толпу тупую всуе не брани.

Любовь – твоя опора изначально.

Не рад себе – свой путь перемени.

Пусть мысли лучшие и лучшие желанья

Бесследно гаснут, искрами знобя –

Не раскисай, умножь свои старанья,

Хоть не стыдят, не требуют тебя.

Не будь рабом людей, идей, явлений,

Преградам вопреки спеши творить.

Труд – господин, и труд – освобожденье:

Живи, чтоб делать! Делай, чтобы жить!

Плечи сгибаются – сможет ли выстоять,

Нету помощников, времени нет,

Горными тропами к куполу чистому

Солнечный диск поднимает Гефест.

В тьму подземелия, в кузницу жаркую

Волею высшей, как будто, влеком…

Все забывая для светоча яркого,

Ночью тяжелым стучит молотком.

Много дано – значит, многое спросится.

Только Гефест проклинает свой труд:

Думает он, что у Зевса попросится

В смертные, хоть на чуть-чуть.

С этой мечтой он взбирается кручею,

Борется с болью мозолей и ран:

Он забывает, что так не получится,

Он отдается слащавым мечтам.

Вдруг, вспоминая судьбу неизбежную

И захлебнувшись холодной тоской,

Диск прижимает, как смертные женщину,

Пот вытирает сожженной рукой.

Необычайной тайной

Во мне родилась ты.

Слились в тебе случайно

Надежды и мечты.

Мне нравится тобою

Любовь обозначать.

И над своей мечтою

Бесплодно воздыхать.

Все тонет в тьме, и только дело,

Как путь на ощупь в темноте.

Забудь меня – я не умею

Ответить искренне тебе.

Прости меня – есть в мире вещи

Сильней, чем я, чем ты, чем мы.

Струна дрожит и просит песни,

Но нет звучанья у струны.

Так я взволнованной душою,

Всем трепетанием груди,

Лиясь к тебе, не перекрою

Меня разъявшей пустоты.

Я сам не знаю, что я значу.

Я так устал от катастроф.

И вот случайную удачу,

Твою любовь, дарует Бог.

Так будь любезна и попробуй

Забыть меня… Но не сейчас!

Еще чуть-чуть, еще немного,

Судьба сама растащит нас.

Я воздвигал преграды на пути –

Тебе их не пройти к исходу века.

Я убеждал других, что все нелепо,

Что мне с тобой совсем не по пути.

Я убедил их всех…

                                       И вот теперь

Стремлюсь к тебе в лучах косого взгляда

И ощущаю в горестной досаде:

Мне не пробить задраенную дверь.

Прости за то – пожалуйста, прости,

Что не хотел и не хочу доныне,

Чтоб ты вошла в души моей глубины

И разорвала нежные пласты.

Ты гибель мне. Я знаю, я уверен:

Ты так прекрасна, что тебя одной

Достаточно, чтоб обрести покой

В пустой и гнусной жизненной химере.

Как можно так тебя желать

И не желать с тобою встречи.

Потом желать. Потом скучать.

Лобзать уста и щупать плечи.

Потом смеяться над тобой,

Болтать, жалеть тебя.

И снова, проверив логикой любовь,

Для встреч придумывать основу.

От поцелуев захмелев,

Не доверять твоей истоме.

И, позабыв тебя для дел,

Для развлеченья снова помнить.

Моя ты милая, ну как

Ты доверялась этой дряни?!

И для чего тебе страдать,

Когда я мучиться не стану?!

Не ругай меня — не надо.

Уходя в тугую даль,

Не терзай колючим взглядом,

Не трави мою печаль.

И хоть я всего достоин,

И хоть ты во всем права –

Ты прости, я слаб и болен,

И держусь едва-едва,

Чтоб в истерике бессильной

Не окончить путь петлей,

Подожди: уйду и сгину —

Ты отмучилась со мной.

Евангелие от Иоанна, г. 10 ст. 17

Я в мир пришел, чтоб отрицать,

Не верить выдумкам и бреду.

Меня попробуют распять,

И труп мой примут, как победу.

Но я не здесь, не в это тело

Мое сокрыто бытие:

Когда продолжат это дело –

Придет спасение мое.

Я в мир пришел, чтоб все разрушить –

Меня разрушили…

                                  Но вот

Кровавым смерчем революций

День Воскресения идет:

И я, пожарами пылая,

Встаю из праха и руин.

Я смерть и месть провозглашаю,

Я – Страшный Суд над всем живым.

Кричите громче, вас не слышат,

Народ молчит который день,

На ладан слабовольно дышит

Дух обновленных перемен.

Так овцы бесятся у бойни:

Орут и прутся напрямик,

А ждет их тихо и спокойно

С большим ножом седой мясник.

             Евангелие от Луки гл. 9 ст. 41

Он — сумасшедший. Это знают.

Его жалеют все вокруг.

А он их хохотом встречает

И материт при этом вслух.

А он заглядывает в лица,

Как будто, что-то ищет в них.

И пузырями пузырится

Его слюна в губах косых.

Он лыс — но лишь наполовину.

Он с перекошенным лицом.

И тычет всех рукою длинной

И обзывается притом.

Кричит: «Меня вы не любили!

Вы все не поняли меня!

Друзья на смерть приговорили!

И казнь придумала родня!»

Друзья смущаются неловко

И повернуть спешат домой,

Туда, где прежде речью бойкой

Он звал их следом за собой.

Почтенных женщин возмущают

Его ужимки и черты,

А он бранчливо восхваляет

Остатки прежней красоты.

Но час полночный наступает,

Луна над кладбищем стоит –

Он истерически рыдает

И изнурительно хрипит.

И что-то лучшее, как прежде,

Тревожит лик, вздымает грудь.

И появляется надежда,

Что можно ум ему вернуть.

Но вот восход, и он хохочет:

«Глядите кровь! И кровь моя!

Кто насладиться ею хочет?

Сегодня угощаю я!

Сегодня ничего не жалко.

Сегодня мне на все плевать.

Есть у меня большая палка.

И я могу ее держать!»

И, отворачиваясь хмуро,

Пытаясь раздраженье скрыть,

Мелькают милые фигуры

Всех тех, кого он смел любить.

Но так любил, что безответность

Все порывался объяснять.

И не сумел, и разум треснул,

И оборвалась с миром связь.

Она давно и где-то,

А я покрыт тоской.

И время — ветхий лекарь

Колдует надо мной.

Врачует нежно раны,

Но годам вопреки.

Мне сердце вихрь буранный

Терзает на куски.

Никак не успокоюсь.

Нигде покоя нет.

Хотя прошла, как повесть

Иных и оных лет.

Прошла, но так как счастье

Проходит, чтоб опять

Все время возвращаться

И мучить и пытать.

«Мы рождены, чтоб сказку сделать былью»

Песня «Авиамарш» П. Германа

Что было сказкой, выдумкой, мечтою

Мне стало былью, болью и бедой.

Социализм, сто раз гордясь тобою,

В сто первый раз рыдаю над тобой.

И слезы зря и клятвы все напрасны,

Когда не знаю, как и чем помочь.

Во мне горит огонь мечты прекрасной,

Но тьма все гуще, все мрачнее ночь.

Вокруг пустое вязкое пространство,

Хватай его, терзайся и кричи…

Опоры нет, с нелепым постоянством

Все пропадет в выжженной ночи.

Что было сказкой, выдумкой, мечтою,

Стоит, как дом, назначенный на слом.

Толкнет его волной предгрозовою,

И полетит этаж за этажом.

Мы стоим перед вопросом,

Мы стоим — воротим нос.

А вопрос растет под носом,

Разрастается вопрос.

И уже не ртом, а пастью,

Нас пытается поймать:

Сердце колется на части,

Сердце рвется убежать.

Устоишь, поймешь, поймаешь –

Покоришь и победишь.

Нет – сбежишь и не узнаешь,

Обретя иную жизнь:

Точно в сказке, станет мило,

Станет мир удобно прост,

И останется с другими

Неразгаданный вопрос.

Мы стоим перед вопросом

И решаем: быть не быть…

Убежать – довольно просто,

Очень сложно – разрешить.

С.А. Есенин

Я уйду – и будет снова

Этот мир таким, как был.

Обжигающее слово

Я ему не подарил.

Воспаленными устами

Целовал уста и грудь…

И, когда меня не станет,

Ты, пожалуйста, забудь.

Все ли я любил безумно,

От всего ли ждал любви? -

Неразгаданные думы

Растворю в небытии.

К сожаленью, вам на память,

Вещи, брошенные мной.

Уберите их – тем самым

Уберете образ мой.

Что в нем толку –

                      я, ей-богу,

Не могу себя терпеть.

Уходящему в дорогу

Безнадежно плакать вслед.

Слепая ночь идет под окна —

Пустой исход пустого дня,

И равнодушием недобрым

Усталость мучает меня.

Как будто все мне так постыло,

Что прикоснуться выше сил:

Перебирая все, что было,

Я все, как будто, разлюбил.

Я все, как будто, трижды проклял,

Всего стыжусь, мне все невмочь…

И лезет сквозь пустые стекла

Всерастворяющая ночь.

Я буду старый и увядший,

Но Он явится предо мной:

Такой, как я, но я вчерашний,

Но я решительный и злой.

Он скажет мне:

            – Довольно дрыхнуть,

Довольно попусту болтать –

Нужны народу люди мысли,

Мы мысль должны народу дать!

Мне станет стыдно и, ей-богу,

Не упрекну его ни в чем,

Не оправдаюсь…

                                 И в дорогу

Плечо в плечо мы с ним пойдем.

Такой заманчивой мечтою

Я тешусь в слабости своей,

Когда встает передо мною

Тщета былых и новых дней,

Когда не вижу в этом мире

Надежды, радости и сил.

И не спешу к своей могиле,

Поскольку Он не приходил.

Осенняя скука протравлена дымом,

Убогое солнце, сквозь облако свет…

Мы были когда-то совсем молодыми,

Мы были моложе на тысячу лет.

Мы были весною, мы плыли ручьями,

Мы ярко горели в каленых лучах.

Шаля, кувыркаясь, мы мчались и мчались,

И радость струилась, плескалась журча.

Мы все полиняли от летнего жара,

Мы все износились в удушье страды –

Тела на скамейки сложили устало

И смотрим, как вянут и жухнут сады.

Мы все постепенно становимся пнями,

И дети сквозь нас прорастают на свет:

И целая жизнь между ними и нами,

Под ними лежит наша тысяча лет.

Слепых котят слепой хозяин

Пинает слепо сапогом.

Я так хотел бы все исправить.

Хочу сейчас – смогу потом…

Потом?!

              Когда же?

                                 Боже, Боже,

Похоже все на страшный суд,

Мальчишек слабеньких, ничтожных

Большие дяди злобно бьют.

Зачем пророчите, слепые,

Конец своих слепых господ,

Когда в дерьме, как глист в сортире,

Вслепую тычется народ?

Понос событий жидкой кашей

Стекает вон, рождая вонь,

И пожирает день вчерашний

Шагнувших радостно в огонь.

Я брат тем заживо сожженным,

В борьбе растерзанным слепым.

Но я не тот, я прокаженный

Мышленьем тщетным и пустым.

Надев очки, глаза слепые

Таращу в мир и все твержу:

«Я отыщу пути прямые,

И поведу, и покажу!»

Евангелие от Матвея гл. 5, ст. 28

Она тебя любила,

А ты ее при том

Хлестал немилостиво

Словами, как кнутом.

Она тебя просила,

А ты, от страсти пьян,

Помалкивал учтиво

И мямлил, как болван.

Она искала встречи,

А ты, от страха груб,

Бежал, как от картечи,

От сладострастных губ.

Она тебя жалела,

Грустила горячо,

А ты дразнил умело

И требовал: «Еще!»

Она…

             Она какая?!

Есть многие «она» –

Душа твоя больная

От них утомлена.

Их просьбы так приятны,

Их чувства так милы

Пред жаждою разврата,

В предчувствии игры.

Еще приятней чувство:

Игра не стоит свеч –

И, подавившись грустью,

Невинность уберечь.

Приятно каждый вечер,

Ложась в свою кровать,

Их сладостные речи

И плечи вспоминать;

Их бедра, губы, руки

И прелесть завитков,

Превозмогая муки,

Усилием мозгов.

Отрада мазохиста –

Родня таких отрад.

Смешно казаться чистым,

Мечтая впиться в зад.

Досадно, коль рыгает

Горячей спермой плоть,

На после оставляя,

Себя перебороть.

Но жди, оно наступит,

Когда тебе в ответ

Отрежут неприступно:

«Уйди, поганый дед!»

Я рад: тебя сорвал не я,

Не я тебя поставил в вазу,

В угоду похоти ни разу

Не говорил: «Любовь моя!»

Не я скучал в твоей постели,

Не я глядел в твои глаза,

Когда они по дням тускнели,

Как пересохшая слеза.

Не я, устав от неурядиц,

Тебе в лицо плескал слюной.

Меня не видела ни разу,

И я тебя не видел злой,

Не слышал грубого упрека,

Открытой черствостью не сыт,

Ты не обманута жестоко,

И не накоплено обид.

Я рад тебе — своей надежде

На бескорыстную любовь…

И ты люби меня, как прежде,

Наедине сама с собой.

Неизъяснимо наслажденье

Прикосновения к тебе,

Я рад любому совпаденью

В движеньях, мнениях, судьбе.

И, если только рядом, близко,

Все загорается тобой,

Как будто, наклонившись низко,

Ты гладишь бережно рукой.

Немею и боюсь, что люди

Увидят искренний восторг,

Когда глаза, скользнув по кругу,

Тобой любуются в упор.

Как будто капельку, частичку

Тебя пытаются собрать,

Чтоб после долго, нежно, близко,

В хмельном восторге изучать.

Чтоб вырастало до экстаза

Сплетенье разума и чувств,

Чтоб перечеркнутою фразой

Пропала давешняя грусть.

Радостью тешусь своей:

Светлое, ясное чувство.

Я поклоняюсь тебе

Плохо, но безыскусно.

Я обожаю тебя жадно и неумело,

Только тебя любя,

                      тебя и свое дело,

Тебя и своих друзей,

                  маму, отца и брата,

Многих еще людей, но лишь тебя…

                                         Понятно?..

Как перескажешь страсть,

Нет у желаний формы,

Всю тебя враз обнять!

Душу тобой заполнить!

Тело нежное, как лепесток,

Губ нагих озорная свежесть —

Я увидел, что ты цветок,

Самый трепетный, самый нежный.

Я увидел, что ты весна,

Многоцветье и многозвучье,

Что тобою воплощена

Вся природа красою лучшей.

Ты вобрала полутона,

Всей вселенной покой и силу.

Я боюсь, не пойму сполна,

Не узнаю, как ты красива.

Любой закон неизъясним:

Он есть закон, на этом точка,

Но мы с тобою так хотим

Тянуть и должить нашу строчку.

И нам с тобою очень жаль,

Что по закону все конечно:

И мы растягиваем вдаль

Минутно что и скоротечно.

Оно не минуло еще –

Оно по каплям иссякает.

И жажда сушит горячо –

Ее ничто не насыщает.

Усталый, обессиленный, упрямо

Спешу к тебе, тебя не находя,

Зову тебя…

                       И отвечает мама:

«Она ушла, оставила тебя!..»

Шипит в слезах огонь моих желаний:

Мне все дано, но только не любить…

Прощай, прости! И ты вошла в собранье

Моих стихов, что пробую забыть.

Во мне живут и имена, и лица.

Их не вернуть,

                           и память мне судья…

Стыд и вина на порванных страницах,

Позор и боль — бессонница моя.

И вся душа в узлах, рубцах и ранах,

Стремленье, связь, натянутость — разрыв.

Кончались чувства муторно и странно,

Как будто кто-то третий их давил.

Он жил во мне, он вечно будоражил,

И он любовь, как пищу, вымогал:

А я любил, как будто по приказу,

И быстро в этой роли уставал.

Не видя должных жертвоприношений,

Я буйствовал, захватчикам сродни,

И становились все опустошенней

Сердца, вначале полные любви.

Я жадничал, примериваясь, сколько

Вам уступить минут своих и слов.

Так пьяница в российской монопольке

Купил бы проституткину любовь.

Простые, добрые, прелестные, родные…

Они ушли…

                    Но кажется порой,

Они твердят: «Мы так тебя любили,

Но не нашли взаимности с тобой».

Простите все, хоть вы простить не в силах:

Я виноват, я каюсь, я смешон…

Вы жаждали так искренне, так мило,

А я искал попутчиц, а не жен.

Быть того не может,

Милая моя,

Чтобы ты, тревожась,

Повторяла: «Я …

Я всему причиной,

Вся моя вина!»

…Ест тебя кручина,

Но не съест до дна,

Потому что в сердце,

В самой глубине,

Все грехи навечно

Сложены на мне.

Мне за них ответить,

Мне себя казнить…

Ты забыла это?! -

Ах, не может быть!

Еда – картошечка с лучком.

Звезда – пятно под потолком.

Любовь – подушка подо мной.

Ах, черт возьми!

                       Ну, черт с тобой!

Моя любовь на расстояньи

Твоей протянутой руки,

Как неизбывное страданье

И истязание тоски.

Мне телефон доносит голос,

Воспоминания — портрет.

И я ласкаю нежный волос

Своих несбыточных надежд.

Когда мне бывает плохо,

Молюсь о тебе одной,

И плачет со мной эпоха,

И время скорбит со мной.

Как будто для резонанса

Искал не любовь, а боль.

Как будто претили стансы

Законченною строкой.

В больном государстве нашем

Какого конца искать?!

И чем любоваться скажешь,

Когда суждено страдать?!

И я не поставил точку…

И я не закончил мысль…

И страсти порвали строчку

И точками полились…….

Полно!

       Я столько помню,

Что через десять лет

В тридцать девятом томе

Памяти дам ответ.

Каждый забытый случай

Выйдет неумолим…

Лучше не помнить,

Лучше –

          после поговорим.

Дергать страницы глупо:

В памяти нет страниц.

Стыд наведен сквозь лупу,

Страшен и ядовит.

Дни выступают строем,

Ржа их не ест и тлен.

Выйду на бой с душою,

Выйду и сдамся в плен.

Только всего, что знаю,

Я не скажу врагу:

Самую злую память

К смерти приберегу.

Явился в мир необъясненный

Неизъяснимый человек.

Ополоумевший, бессонный

Пытаюсь твой предвидеть век.

И вижу: выросла до мамы

Моя усталая жена,

А я, малюсенький, упрямо

Тянусь к груди и пью сполна.

Но я не ты, мне очень страшно:

Она больна – я болен с ней…

В тебе живет мой день вчерашний,

А впереди лавина дней,

В которых я лишь где-то сбоку,

Терзаясь, мучаясь, любя,

Пытаюсь (только б не жестоко)

Направить правильно тебя.

Малыш, я здесь,

                      я глажу, глажу

Рукой ли, взглядом…

                                И еще

Я обнимаю нашу маму

За обнаженное плечо.

Мне больно от обилья счастья,

Мне грустно от избытка чувств,

Я, раздираемый на части,

Повсюду тщетно суечусь –

Ищу в мозгу, в душе, в карманах,

Что завещать?! — исхода нет:

Ты мной ниспослан в мир обманов,

И не укрыть тебя от бед.

Владей, Владимир, я дарую

Тебе весь мир – бери его.

И маму милую, родную,

Да и меня бери всего.

Бери всю жизнь, но не за глотку,

Как крутят нищего раба,

А так бери, как самородки

Берет тончайшая резьба:

Кружась и очищая грани

От бесконечных тусклых плям.

Расти большой на радость маме,

Умней меня назло ослам.

Я чувствую, как капают минуты,

Как дни летят и тают в кутерьме.

Есть многое, что дорого кому-то:

Мой новый кто-то рыскает во мне.

Их внешний спрос рождает предложенье,

Весь отдаюсь, но после не пойму:

Откуда грусть, обида, озлобленье –

Такой, как есть, не нужен никому.

Года текут, как очередь за водкой:

Цель впереди и давка все решит…

Меня влекут, прихватывая глотку,

И учат жить…

                           Я не умею жить!

Да будет так!

                          А я уже не буду:

Рыхлится жир на месте прежних мышц,

Пью спитый чай из треснувшей посуды,

И, призывая, вякает малыш.

Кому служу? Чем это обернется?

В чем воля их? И что мне до нее?..

И с каждым днем

                        все меньше остается

Надежды на иное бытие!

Три мечты: наука, сын и ты;

Три любви, сведенные в едино.

Я мечусь меж них, как середина

В бесконечность брошенной черты.

Ты и сын, как две влекущих силы,

Тянут поперек, и тесен круг

Тот, который вечность очертила

Для моих беспомощных наук.

Ты одна, в глазах твоих глубины,

Не достать до них, не долететь…

«Будь, — твердят, — слугой и господином!» –

И сулят моей науке смерть.

Я в нуле — и ноль подобье круга,

Ноль во мне – и это круг наук…

Пустота, скользящая из рук,

Нежность и любовь заполонила.

Люблю природу и погоду,

Люблю пшено на молоке,

Люблю тебя, когда по году

Ты пропадаешь вдалеке.

Люблю поспать в конце недели,

Люблю ходить по городам,

Люблю тебя в своей постели,

Когда не спится по ночам.

Я весь такой любвеобильный,

Что даже кажется порой,

Что я люблю свое бессилье,

Свою нечастую любовь.

Я слегка философичен,

Но пред чувственностью слаб.

Я б завел себе привычку

Соблазнять красивых баб.

Эти бабы тоже люди,

Любят нежные слова,

Я б не даром тискал груди,

Я б уважил их права.

Я бы их морил ночами

И стихами, и собой.

Щупал всюду,

                            и, случайно,

Как бы, молвил про любовь.

Не скажи, что это похоть,

Не брани мой аппетит,

Я и так питаюсь плохо,

Я и так на всех сердит.

Я с единственной, с женою,

Переспавши ночь в году,

И разделавшись с собою,

Философствовать иду.

В.С. Высоцкий

Страна ученых и поэтов,

Мечтателей и дураков.

Страна, укрытая от света,

В тени ржавеющих замков.

Ее прошли в настенных картах,

По сказкам выучили суть,

И осязаемое завтра

Плакатом тычет в нашу грудь.

Ее великие триумфы

Встают громадами могил.

В ней поклоняются безумцы

Тем, кто казнен и изгнан был.

Ее бранят легко и гордо,

Торгуют ею с молотка,

А в ней растут хмельные орды,

Мужают думы и тоска.

Мне любить тебя стыдно и горестно,

Но тобою одною живу,

Наша Русь, наша грязная Родина,

Наша лодка без дна на плаву.

Мы читали, замечали,

Отмечали на полях.

Очень многое узнали,

И забыли прежний страх.

Мы значительно смелее

Громогласим обо всем.

Все орем о нашем деле,

Но неслаженно орем.

В общем хоре нет порядка:

Каждый хочет запевать –

Можно к списку недостатков

«Беспорядок» приписать,

Можно свой возвысить голос:

Все орут, и я ору –

Намарать газетных полос

И развесить на углу…

А потом стоять за мылом

И бранить за это строй.

Не работать — так красиво,

Если треплешься с душой.

(сказка)

Сказка ложь…

Помет бывает в каждом деле,

Помет, по сути, – вездесущ,

Помет, по форме, – беспределен:

Всему и каждому присущ.

Но в тридевятом государстве

Его особенно полно.

Король заметил: «Как ни царствуй,

А все равно одно г…»

Заметил правильно, конечно,

И академики сполна

Обосновали бесконечность

И «акциденции» дерьма.

Поэты многими стихами

Пронзили сумрачный помет:

Один ревет: «Говно!!! под нами…»

Другой: «Да здравствует!» – ревет.

Но оптимизму не помеха

Дерьмо, лежащее кругом:

Любой остряк не без успеха

Смешное выкопает в нем.

Любой герой, расправив плечи

И разухабясь на виду,

Кричит: «Побьем помет картечью!

Я сам вас в битву поведу!»

Любой хитрец и прощелыга,

Когда других доходов нет,

Спешит создать такую Лигу,

Что хочет строить туалет.

За проходимцем и героем

Все время следует народ,

Готовый новый мир построить,

Чтоб только вычистить помет.

И каждый раз кого-то ищут:

То тех, что гадят втихаря;

То тех, что принимают пищу;

То злых министров и царя.

Всегда находят и карают;

Всегда прощают опосля;

Всегда успехи воспевают,

Но не всерьез, а пользы для.

А он лежит, благословенный

И чахнет прямо на глазах.

Ему бы спрятаться под землю,

Его б истратить на полях.

Послы заморские в пакеты

Пакуют пачками дерьмо

И повторяют: «Вам же это

Не пригодится все равно».

Но с них берут двойную плату

И покупают на нее

То автомат-сертификатор,

А то пурген и мумиё.

Порою вражеские силы

Пытались властвовать в стране,

Но очень быстро уносили

Следы величия в дерьме.

Страна живет,

                     помет воняет.

И дух, и запах – все при ней.

Как хорошо, что разделяют

Нас целых тридевять земель.

А. Огуреев

Шел вчера по городу

И увидел бороду —

Понял: революция

Вскорости получится.

Если выбриваются –

Значит, не скрываются.

А как только скроются,

В тот же день не «броются»,

Потому что скрытому

Глупо шляться бритому.

Ходит бритолицею

Верная полиция.

Трудно с бородою

Преданному строю.

Тем, кто предан мало,

Бриться не пристало.

Тем, кто против строя,

Не пристало втрое.

Да еще и нету

Времени на это.

И еще причина –

Краше с ней мужчина.

И, конечно, с нею –

Выгодней — теплее.

Где хотят свободы –

Там растят бороды

И стальною бритвой

Естество не щиплют.

Где хотят развиться –

Не желают бриться.

Бородою личность

Может отличиться.

Бритые, бесспорно, –

Точно в униформе.

Только им приятней:

Чище и опрятней,

Проще и свежее,

Если шерсть побреют,

Если не дикарством,

Не пустым ухарством,

А простой работой

Сделают чего-то.

Мы не догадывались:

                                       бесы

Таятся в черепе Земли.

Они в безлунном поднебесье

Мертвящей тишью проросли.

Они пришли и невесомо

Дрожат, рыдают и скрипят,

Идут, как будто все знакомо,

Как будто знают, говорят.

Еще живыми их послали

Родной страны государи

Сжигать соседние державы,

Топтать чужие алтари.

Они вернулись и устало

Качают клочьями голов.

О чем жалеют? — Крови мало?!

Или впервые жаль врагов?!

Или впервые очень стыдно

За то, что их во цвете лет

Так одурачила Отчизна,

Сгубив за то, в чем толку нет?!

В виду стихии стихает разум

И молча смотрит ее разгул…

Когда-то после поймем не сразу,

Зачем летели войска в Кабул.

И похоронок летели груды,

Взрывались люди, горел песок,

И злой мальчишка, кусая губы,

Мальчишке целил в седой висок.

И череп сбитый белел пустынно,

Пустея с каждым военным днем,

Союз и Штаты готовят мины

И караванным везут путем.

А караваны везут обратно

Осколки в теле и на броне…

Кто посчитает, почем солдаты?!

А нефть с ураном в большой цене.

Но нам сказали: «Довольно! Хватит!» -

По праву джунглей, сильнейший прав.

Сегодня волю диктуют Штаты,

А мы уходим, себя поправ.

В.Р. Цой

Мы продули битву –

Вот она, тоска:

Прут через границу

Битые войска.

Надо разговором

Заглушить тоску.

Оградясь забором,

Вывесить доску,

Что под этим камнем

Русский дух почил,

Глупо и бесславно

Голову сложил.

И гуляет ветер

Над моей страной;

И едва заметен

Вдов и мамок вой.

Вой, моя Россия,

Бабами навзрыд:

Головы сложили

И нажили стыд.

Пишутся отчеты,

Даровали льгот.

И смеется кто-то –

Беспардонно ржет.

Это ж надо, братцы,

Битву проиграть,

И еще смеяться,

И еще продать

В розницу и оптом

Преданный народ.

Кто там разберется

В мареве свобод?

Продается слава

Ради барыша,

И тебе, держава,

Кинут два гроша

На воду и водку,

Чтобы ты могла,

Промочивши глотку,

Не упомнить зла,

Чтобы ты умела,

Позабывши стыд,

Наплевать на дело,

Клянчить и просить.

В.В. Маяковский

Мы дивились культуре Франции,

Поклонялись германским гениям,

А они приходили с танками

И расистскими сверхидеями.

Мы хвалили владык Монголии,

Мы сдавались на милость польскую…

Им казалось: руками голыми

Нас раздавит большое войско.

А теперь на валюте западной

Мы помешаны, как влюбленные,

Восхищаемся супер-Штатами,

Чудо-Западом, сверх-Японией.

И ликуют они, и хвастают,

Что с Союзом давно покончено –

Приходите ж, американцы,

Приводите с собой японцев.

Соблазните собой беспочвенных

Диссидентов и кооператоров.

Приходите – мы Вас попотчуем,

Приходите – мы Вас облапаем.

Мы проверим, чего Вы стоите.

Мы прочувствуем, что Вы значите.

Мы Вас оставим Вас для Истории,

И тогда заживем иначе.

И тогда заживем по-своему,

Разуверившись окончательно,

Что варяги — куда достойнее,

Что царьградцы — куда богаче.

Восхищение заграницами

Не случайно, но преходяще,

Потому что ума величие

Может малостью обольщаться,

Потому что любой в начале

Любит то, что ему по силам,

Но в итоге перерастает,

Точно шведов Петра Россия.

опубликовано с искажениями в газете «Советская Белоруссия»
22.11.1997. под псевдонимом Николай Пономаренко

Тридцать лет беспробудного сна,

И продолжились долгие годы.

Расцветает кругом бузина,

Засевает собой огороды.

Заблудилися старцы в лесу,

Пересохли святые криницы.

Муха спит у Ильи на носу,

Муха спит – ничего не боится.

Ночь тиха –

                       над окраиной ночь,

Та же темень над княжеским градом.

Соловьи разлетаются прочь,

И разбойники рыщут за садом.

Кто поверит назло тишине,

Сказкам детским, наивным в угоду,

Что под Муромом дрыхнуть Илье

Может, год, может, менее года.

Спи, детинушка, баюшки-бай…

Ухнул сыч, и сова пролетела,

Слышен дальний заливистый лай –

Встать до света последнее дело.

Жизнь, убери свои соблазны,

Иди ты прочь!

                      Старуха, прочь!

Меня томит святая жажда,

Мне предстоит большая ночь.

Прочь, падаль жалкая желаний,

Несет счета моя тщета –

Служанка всех очарований,

Моя наивная мечта.

Мне тяжело, и я не скрою,

Что так хочу любви и благ,

Но я разделаюсь с собою,

Я сам себе заклятый враг.

А почему? Да потому что

Мне надоело быть рабом

У своего любого чувства

И наслаждения потом.

Я был когда-то сердобольным:

Болел над каждою душой,

Не мог выдерживать спокойно,

Когда не следуют за мной.

Мне так хотелось, в самом деле,

Зажечь себя и всех вести,

Но все бессмысленно гудели,

И все не видели пути.

Одни нахально усмехались,

Другие лезли пожалеть:

Я не прощал любую малость,

Не для таких хотел гореть.

О, как бесился я, однако…

И так терял своих друзей,

А после льстился, как собака,

Пока не выгонят за дверь.

Они, обиженные люди,

Не понимают, почему

Я всюду лез, везде паскудил

И не открылся никому.

Я не открылся?!

                        Я бездушен?! –

Я только жалок и смешон:

Я в вас пихал нагую душу,

А вы ее пихали вон.

Простите впрочем, что я, право,

Опять пытаюсь повторить.

Живите так, как вам по нраву,

Я сам собою стану жить.

Я легкой поступью шагаю,

Всего мудрей и проще я.

Земля разделась и нагая

Скабрезно просит бытия.

Но я не внемлю зазыванью –

Есть целый мир в душе моей,

Его с надрывным придыханьем

Я пересказываю ей.

Теперь она уже не внемлет –

Земле земное подавай.

И я отталкиваю Землю – лети

И дальше улетай.

Я потерял в толчке опору

И повалился на плечо,

Спугнул комет большую свору

И солнце выпятнал еще.

Я легкой поступью шагаю,

Звучит вселенная, как плац,

А на упреки отвечаю,

Как злой насмешливый паяц.

Г. В.Ф. Гегель

Я мозг!

           бестолковые праздные руки

Терзают друг друга, дурея от скуки.

Я мозг!

           бессловесное хилое тело

Давно одряхлело, давно ожирело.

Я мозг!

             беспрерывно болтает язык –

Отбился от рук и от мыслей отвык.

Я мозг!

      на глазах многократные стекла

От грязи бесцветны,

                                 а уши оглохли

От шума и визга при общем молчаньи,

Безропотном, злобном, тоскливом мычаньи.

Я мозг!

                     на ногах стопудовые гири

Всю кожу содрали, и раны погнили.

Под слезною коркой, как в панцире звонком,

Живет, задыхаясь, чудная душонка.

Я мозг!

              живота недовольно урчанье:

Он хочет все больше, все лучше питанья,

Но от несваренья последняя пища

Зловонно и звонко сквозь задницу брызжет.

Я мозг

                  в организме больном и усталом,

В котором гармонии вовсе не стало,

В котором все органы ждут перестройки,

Друг друга терзая и мучаясь только.

Я мозг!

              Я разумен,

                                   смогу непременно

Добыть им спасенье из бездны сомнений.

Я мозг!

              Я холодный.

                                   Я трезвый.

                                                     Я сильный.

Я мыслю свободно,

                                 объемно,

                                                  обильно.

Мне страх неизвестен –

                                       успеть бы, и только,

Сказать им, какая нужна перестройка.

Я – натиск мышленья,

                                Я – мощь без предела,

Сошедшая с неба для главного дела.

«Он спасет людей своих от грехов их»

Евангелие от Матвея гл. 1, ст. 21

Ищет Родина таланты –

Нет талантов у нее:

Очень много важных франтов,

Много предавших ее.

Много глупых и бахвальных,

Много нытиков вокруг,

А простых и гениальных

Не рождает слабый дух.

Но она долготерпяща —

Перетерпит — не впервой —

И родится настоящий,

Замечательный герой.

Зацелованный, как заплеванный,

И разжеванный до цитат,

В Мавзолее замаринованный,

Посещаемый, как театр.

Что ж, любуйтесь на эти мощи

И на стулья, что он протер…

От религии только мостик

До свержения всех богов.

Я не с вами: все ваши боги –

Бред кошмарный души слепой.

На пустынной моей дороге

Он мне встречный, попутчик мой.

Но, когда вы рванетесь «бога»

Растоптать за свои грехи,

Я сорвусь со своей дороги

И на вашем взорвусь пути.

В.С. Высоцкому

Чем дольше молчанье,

Тем шире признанье.

Ты предан огласке

За годы терзаний.

Ты к славе причислен,

И важные лица

Знакомством с тобой

Полюбили гордиться.

На каждой витрине,

За каждым прилавком,

Тобою торгуют,

И к ценам надбавки.

Ты вышел в тираж,

В трафаретные лица –

Сквозь их изобилье

К тебе не пробиться.

Приливы восторга

И глупые речи

Мешают к тебе

Докричаться при встрече.

Я плюнул на это –

Беседы не будет,

Пока между нами

И годы, и люди,

Пока между нами

Твой глянец портретный –

Он смерти смертельней

И строже запрета.

Когда я умру от голода,

Или умру от жажды,

Вспомни меня по-доброму.

Вспомни меня однажды.

Но не спеши покаяться:

Будто могли мы встретиться –

Это на дне отчаянья

Счастья осадок мечется.

Сердце все тянет-тянется

С болью давно знакомой,

Вызванной тем, что чаянья

Жрет изнутри саркома.

Встреча на век отложена,

Жизнь на полвека ссужена,

И тишина помножена

На осязанье ужаса.

Знаю, помру от голода…

Раньше помру – от жажды…

Память дается дорого –

Ты позабудь однажды.

Во мне безумство все нахальней:

Сулит спасенье от всего.

Все блекло, все не натурально,

Некстати все, ни для чего.

Мне мало бритвы, мыла, яда,

Я что-то требую еще…

И разливается досада,

И растворяется лицо.

В моем лице косою пляской

Сошлись предчувствие и рок:

Быть может, болен я опасно,

А, может, выживший пророк.

«Свет есть смысл, и ум есть смысл»

Плотин

Я лаборант единой мысли,

Ее единый лаборант.

И, так как все таланты скисли,

Я предлагаю свой талант.

В тиши моих лабораторий,

Вдали от броской суеты,

Я проникаю вглубь теорий

И раздвигаю их пласты.

Идите все, зажгите свечи,

Да будет светлым мысли путь!

Где голова прошла и плечи,

Там все пролезет как-нибудь.

Маска Гегеля взором тусклым

Озаряет меня искусно.

И туманным своим абрисом

Служит рампою и кулисой.

Он внимает моим усильям,

Но не знает мое бессилье.

Гегель умер — его не будет:

Я вам – ГЕГЕЛЬ,

                 а вы мне – судьи.

Я воплотил бы силу духа

Без упований и надежд,

Да вот болит пустое брюхо,

Тошнит все время от невежд.

Мне надоела эта бочка,

Мне опротивел солнца свет.

Все мироздание порочно:

В нем ничего, по сути, нет.

Я думал: «Так просто! Берешь свою душу

И плещешь словами все чувства наружу…»

И вот я обучен искуснейшей речи,

Но каждому всплеску несется навстречу

Волна роковая противного чувства,

И волн не вмещает абстрактность искусства.

Мне быть бы кретином,

                                    желательно полным –

Тогда пропадают душевные волны.

поэтам и рок-поэтам

a la Б. Гребенщиков

Какие символы, о диво! -

Из кабалистики значки.

Поют поэты так красиво,

И так от прозы далеки.

Вникай в чудное содержанье:

Здесь нужно грезить и мечтать –

У них такое дарованье,

На них Всевышнего печать.

Не возноси в своей гордыни

Неровно кроенную мысль:

У них в мозгу одни святыни,

Они такими родились.

А ты своим умом и речью

Ломаешь грамотность и строй…

Ты погоди еще далече,

Еще не слали за тобой.

Г. В.Ф. Гегелю

Как бога племянник, как чудо-механик,

Философ рисует чудной многогранник.

Сквозь серые, длинные, трудные схемы

Всплывают отрывки грядущей поэмы.

В пыли, в солидоле своих категорий

Он разум формует, безмерный, как море.

Он сжатым горючим обильного знанья

Эфирное потчует это созданье.

И слаженным гулом взорвется, стеная,

Земля, из объятий свой дух выпуская,

И смолкнет все разом, и в дивном полете

Незримо сияет невиданный кто-то.

               (любовь к мудрости)

Философия – бедная девушка:

Кавалерам не видно числа,

Очень часто подарки ей делают,

Очень много несут барахла,

Очень звучно дают обещания,

Очень жадно за телом следят,

Но не знают ее. На свидания

Приглашают соседских девчат.

Неприкаянно бродит бездомная

И взирает с портретов без рам,

Накопила приданое скромное

Прихотливым своим женихам.

Очень много рассказано всякого

О ее несказанной красе,

Но поройся в словах одинаковых –

И ее не узнаешь, как все.

Философия вся наизмышлена,

Только мысль в измышлениях спит.

Кто разбудит сокрытую истину,

Поцелуем ее оживит?

Вся российская философия

До сих пор разрасталась вширь.

На одеждах ее потрепанных

Очень много прорех и дыр.

Треснул тесный сюртук из Франции,

Маловат пиджачок английский,

Расползается фрак германский

На широких плечах российских.

И портная культура Запада

Обучает: «Не надо жрать,

А не то ни сукна, ни штапеля

Нам не хватит на вашу рать».

Как не жрать, если очень хочется,

Как сдержать неуемный рост? –

И российская философия

Порождает российский спрос.

Ведь в костюмах, на вырост кроенных

По шаблонам и меркам их,

Не поместится, не укроется

И российских найдет портных.

опубликовано в газете «Знамя юности»
20.02.1992.
под псевдонимом Н. Пономаренко

Поговорим, как мужики,

Нам ни к чему «труды» Гулыги,

Я понимаю с полстроки

Твои охаянные книги.

Я понимаю, как смешно

Являть законопослушанье,

Когда безмозглое дерьмо

Не видит смысла в прилежаньи;

Как тяжело себя держать

В любви к Отечеству и трону,

Когда стремятся оплевать

И государство, и корону;

Как трудно моде вопреки

Читать классические строки

И ненавидеть как грехи

Все новомодные пороки;

И в тишине библиотек

Корпеть над пухлым фолиантом,

Когда она – одна из всех –

Бежит к реке за адъютантом.

Но из абстрактного добра,

Неисполняемого сроду,

Мы вырастаем и тогда

Глотаем с жадностью свободу.

Но нас свобода не пьянит:

Крепка, здорова сердцевина,

И в мельтешении обид

В нас формируется мужчина.

Он прорастет, он будет тот,

Кто всем страстям укажет место,

Кто все рассудит и поймет,

И даст ответ прямой и честный

На каждый вычурный вопрос,

Рожденный поиском в тумане,

Реальность вылущит из грез

И сыщет истину в обмане.

Ему привычно отличать

Добро от зла и «есть» от «нету»

И, не натужась, выбирать

Служенье благости и свету.

У Сократа адвокатов

Никому не сосчитать.

Лишь Христос, вотще распятый

Мог бы первенство отнять.

Не спрошу, а где ж вы были? –

Что без толку вопрошать:

Так же мнят они, что в силе

Осудить и оправдать.

В.Р. Цой

Скорбим без желанья мести,

Без робости за душой:

Погиб не «невольник чести»,

Не пьяница, не изгой.

Никто не убил, не предал,

Не вымарал, не разнес.

Случайно в момент победы

Он вылетел под откос.

Ах, если б…

                  Если бы…

                                 Если б…

Так много возможных «Ах!» –

Навек заблудилась песня

В усталых его мозгах.

Оборвана нить событий,

Надежды наполнил мрак:

– Безмерно любимый Виктор,

Ну, как без тебя?!

                                Ну, как!!!

Не повод ищу, не тайну,

Но все же спрошу:

                               – Жена,

Как думаешь, он случайно

Помчался домой без сна?

Неужто его не ждали,

Готовясь сразить без стрел

За малое опозданье,

За то, что опять посмел?!

Упреки мои ни к месту,

Но другу скажу:

                          – Ответь:

В машине четыре кресла –

Как мог он один сидеть?

А после надменным тоном

Невыжившего до слез

Я миру всему напомню,

Что он засыпал всерьез;

Напомню политиканам,

Дразнящим мою страну:

– Не слишком ли это странно:

Клонило его ко сну?

Не слишком ли откровенно

Должно за себя сказать:

При нынешних переменах

Поэту охота спать!?»

Не жду, не хочу ответа –

Не знаю ни слов, ни глаз,

В которых бы горечь эта

Приелась и утряслась.

Ф.В. Ницше

Все повторяется по кругу:

И времена, и города,

Но нам, сменяющим друг друга,

Не повториться никогда.

Народы толпами проходят,

За гробом гроб, за часом час,

В их бесконечном хороводе

Судьба выискивает нас.

Мы точно версты вековые

Торчим у Бога на виду.

Для нас историю лепили

И преходящую среду.

До вас доходят наши годы,

Но вы уверены, что мы

Лишь выразители народов,

Лишь верховоды кутерьмы.

Желание славы ало,

Пунцовы его глаза,

А сердце под ним устало,

На нервах своих дрожа.

Кроваво желанье славы:

Народы ему трава,

И время ему отстало,

И вечность ему мала.

Желания славы мало

Желанию самому:

Оно на себя напало

И взяло себя в тюрьму.

У обители святой

Бог слоняется скупой.

Только ты такого Бога

Не суди излишне строго –

Поневоле станешь скуп,

Если жадины вокруг.

Каждый молится о многом,

Каждый первым хочет в рай –

Так что ты скупого Бога

За неблагость не шпыняй!

У бездонного колодца

Под названьем пуп земли

Три великих полководца

Три сраженья провели.

Ни победы,

          ни обеда,

             ни красавицы жены

Не добыли и бесследно

Провалились хвастуны.

Три историка великих

Трижды врали в эту честь,

Три писателя маститых

Искажали все, что есть.

Три политика примеры

Почерпнули для борьбы,

Но смеются

           маловеры,

                  идиоты

                         и жлобы.

Мы входили по срокам

В первозданную тьму.

Нас качала жестокость

И учила уму.

Мы мужали на службе

Беспощадному злу,

Мы зубрили натужно

Чепуху и муру.

Нас несли, точно кони,

Ледяные сердца,

Мы не ждали агоний,

Не боялись конца.

А теперь остановка –

Перекрыты пути.

Оценив обстановку –

Невозможно идти,

Невозможно увидеть

Ни просвета, ни зги.

Засиделися сиднем,

И друзья, и враги.

Все лениво внимают,

Все в преддверье конца,

Равнодушия заводь

Укачала сердца.

Мы, согревшись на солнце,

Не ослепли едва.

Что же нам остается,

Если снять покрова.

Накопилась усталость,

Истощился запас.

Нас ничтожная малость

Перед толщею масс.

Мы не дрожжи пивные –

Нам не вспенить народ.

По дорогам России

Созреванье цветет.

Мы цветы полевые,

Мы отрада глазам.

Молодые, живые

И полезные вам.

Судьба не вписана в скрижали:

Ее не трудно преступить.

И тем, которые урвали,

Запишут: «Так тому и быть!»

А кто утрачен и развеян,

Кому не сбыться никогда –

Тот не великая потеря,

Тот не записан никуда.

И зла достаточно, и Богу

Оно угодней, чем добро.

Под этим солнцем все убого

Все неумеренно подло.

Поросла Россия

          каменной травой.

Паруса стальные

       хлещут над Москвой.

Ветром перемешан

          мраморный запас.

И под чей-то лепет

            вырубают нас.

Под секирой бедствий

        крошится песок

Без причин и следствий,

     попусту, не впрок.

Ходят одичало

         воплощенья грез,

Варятся в отравах

           коклюш и понос.

На холмах могилы.

         Под холмами мгла.

Толщи ледяные

           пачкает зола.

Солнце точно дырка

             в бублике сухом.

Сжался до пробирки

             животворный ком.

В нем белки и радий,

                  а еще жиры.

И таращат взгляды

                 чуждые миры.

Их логичной схеме

           не вместить хаос.

Вкривь гарцует время —

              тощий водовоз.

Время эпох прошло.

Вечность взяла отсрочку.

Жалкие одиночки

Пыжатся всем на зло.

Не распознать истоки

Речек текущих вспять…

Если себя менять –

Значит, принять пороки.

Глупо менять других –

Их не свернуть с дороги.

Нужно просить подмоги,

Если охота жить.

Молит Христос Отца,

Просит Христос:

                  «КРОВИ!!!» –

Сводит Отец брови –

Нет у него лица.

Распорют истину ножом,

Осмотрят все ее запчасти,

И скажут нам: «Какое счастье,

Что мы зарезали ее!»

Словно сагу на бумагу,

Точно сажу на песок,

Я вытряхиваю влагу

Из невыцеженных строк.

Дождик капает по лужам,

Капля канет, канет круг…

Нужных слов не много нужно –

Получается не вдруг.

Перебором, перемолом,

Перекуром, пересном

Из натуры, из культуры

Извлекаю перезвон.

Словно сажу на бумагу,

Точно сажу на песок,

Я вытряхиваю влагу

Из невыцеженных строк.

«Я дал им вид, но не дал им названья».

М.Ю. Лермонтов

«Я дал им вид, но не дал им названья»,

Я взял слова помимо существа,

Я даровал свободу пониманья

И уходил, и высилась молва.

Я видел то, что позже опознали,

Я отыскал стихи, но не изрек.

Меня посмертно полностью издали,

Снабдив нелепым именем «Пророк».

Морщинится планета –

Ей очень тяжело:

У мрака и у света

Загадочно число.

Чело насквозь изрыто,

Еще, еще наморщь.

Артерии копыта

Толкут с мозгами борщ.

Суммирует восходы

Вечерняя заря

Приметами погоды,

Ветрами февраля.

Убито столько истин,

Схоронено во мгле.

Планета тихо ищет

Гармонию в числе.

– Над знакомым пепелищем,

Не смотря на ранний час,

Бог любви, кого ты ищешь?

Кто сражен на этот раз?

Бог — не мальчик –

             в этом Боге

Опостылевшее нам:

Радость — грусть,

         тоска — тревога

И тому подобный хлам.

Но по мордочке румяной

Догадаться тяжело,

Что заигранная гамма –

То, что на сердце легло,

Что поношена изрядно

Предстоящая судьба,

Что под праздничным нарядом

Цепь и плети для раба.

Баюшки-баюшки,

            Тонечка — Тонюшка!

Малые зверюшки спят

             в ночной глуши.

И твои подружки,

           Оленьки, Катюшки

Засыпают дружно.

         Спи, малышка, спи.

Баюшки-баюшки,

        не кричи, не нужно,

Ночью слишком грустно,

        Ночью нужно спать.

Мамочку-мамушку

       не серди, дочушка,

Мамочке-мамушке

           надо отдыхать.

Баюшки-баюшки,

     ручки под подушку,

Книжку и игрушку

           завтра подарю.

Тонечка — малышка,

        вот твоя пустышка,

Кукла, Вовин мишка,

            баюшки-баю.

Сон идет из сказки,

       закрывает глазки,

Закрывает ушки,

        манит за собой.

Сонная резвушка,

         баюшки-баюшки,

Будешь самой лучшей,

      вырастешь большой.

SUUM CUIQUE1

«Пожелай мне удачи!»

В.Р. Цой

Земле – земное,

         Богу – вечность,

Садам – цветы,

         блаженным – рай.

Тиранам – кнут,

     певцам – беспечность,

Кретинам – счастье,

              юным – май.

А мне – удачи, а иначе

Мне не дожить до торжества

Моей поэзии бродячей,

Моих разгадок естества.

Заморские вина – мимо!

– Мало! — кричит страна.

– Надо искать повинных, –

Шепчет стране шпана.

Долг платежами красен –

Запад зовет:

                   – Ко мне!

Выплати долг вчерашний

В нынешней сверхцене!

Ездит по белу свету

Русский халиф на час.

Вслед халифята едут

Клянчить и ныть за нас.

Дружной сварливой стайкой

Ельцин, Собчак, Попов…

Едут за новой пайкой:

Денег, еды, шприцов.

Мимо и снова мимо,

Но протрезвевших нет.

Очередь в магазинах

Делит последний хлеб.

Иуду сослали в сибирские дали,

Но будет обрюзглый зэка

Потомкам болтать, как сатрапы распяли

За тридцать копеек дружка.

Стала тусклой философия,

Будто плесень или ржа

Покрывает философины

Горделивые глаза.

Стало трудным словопрение,

Будто полон рот слюны,

Будто сверх обыкновения

Жизнь – подобие игры.

И не хочется, не хочется

Продолжать чужую роль.

Стала чуждой философия

Обернулась мишурой.

Мне предложили вместо духа

Чужое брюхо –

                             я не взял.

И кто-то въедливо, но сухо:

– Убить мерзавца! – приказал.

Три года голодом морили,

Меня, жену, моих детей,

Но почему-то не убили

И вот мы здравствуем досель.

Но до сих пор во мне всплывает:

«Убить мерзавца!» – До сих пор

Душа повсюду ощущает

Над ней повешенный топор.

Хлопать в ладоши плохо,

Если твои же руки

Знают: прошла эпоха

Рукоплесканий глупых.

Встанешь и утром хмурым

Будешь скитаться где-то.

Знает твоя фигура,

Как одиноко это.

В парке темно и сыро,

В мусор сметают листья.

То, что с тобой было,

Давит с тупым бесстыдством.

Где-то твои девчонки?!

В куцей своей шубейке,

Бабка идет сторонкой

Мимо твоей скамейки.

Полно пинать корни,

Полно терзать кроны:

Много идей вздорных,

Многие к ним склоны.

Мало людей умных,

Логики чуть в мире.

Ветер течет с шумом

Сквозь небеса дыры.

Пишу не то, что понимаю.

Что понимаю – не пишу.

Я все на свете принимаю,

Но я ничем не дорожу.

Мне все равно:

                повешен, изгнан,

Я ни воскресну, ни вернусь.

Я б сам расстаться с этой жизнью

Давно бы мог – но обойдусь.

Я б мог ласкать червей и гадов,

Но не ласкаю и жену,

Меня не мучает досада –

Как только лягу, так усну.

В любых преградах вижу щели

И протекаю, цел и сыт,

Мои глаза везде смотрели –

Нигде не видели обид.

Во мне довольство и блаженство,

Воспоминания чисты.

Так могут грудь сосать младенцы,

И греться жирные коты.

Было время любви, было время удач,

Было время тоски и горя,

А теперь не догонят ни в плавь, ни вскачь

Славословия и сквернословия.

Было так, что казалась любовь моя

И несбыточна, и смертельна,

А теперь по складам сочиняю я

Пошловатый роман семейный.

Было все, а теперь на ходу рукой

Не ловлю фонарей прохладу,

Я не сплю с женой, я лежу больной,

И всего, что хочу не надо.

Кто ходит светом,

                    тот не знает тьмы,

Умы других иным поглощены –

И я один над бездною проблем,

Совсем один, а сильный не совсем.

Сгорю ли я? — Надеюсь, не сгорю:

Я сам себя люблю, себе я верю

И забываю каждую потерю

Назло врагам, назло календарю.

Мои друзья настолько далеки,

Что крик души никто не принимает.

Скупое эхо звуки собирает.

Я умоляю:

                     – Эхо не молчи!

Идет ответ… Но как узнаешь ты,

Кто из двоих воистину безумен:

Я или мир, который многошумен

И многолик в обличье пустоты?

Кто видит свет – не замечает тьмы,

Меня во тьме в упор не различает,

А мне всего полшага не хватает

До правды, до сумы и до тюрьмы.

Приходи сегодня вечером,

Приходи и не жалей,

Что на стол поставить нечего

У супружницы моей.

Приходи без опасения,

Что больная детвора

Будет ныть до помрачения,

До рассвета, как вчера.

Приходи сегодня к ужину:

Будут бублики и чай,

Разговорчики досужие…

Только встречу обещай.

У крыльца тебя не встречу я,

И прощаться не приду.

Приходи сегодня вечером,

Я тебя все время жду.

Ночью только псы и воры

Нарушают тишину,

Их взаимные раздоры –

Минус отдыху и сну.

Ночью лишь грудные дети

Просыпаются поесть,

Будто все,

          что есть на свете, –

Это голод их и есть.

Прислушиваясь к бреду

Своей души, я вас не отпугну.

Я одержал Великую победу:

Я обеспечил миру Тишину.

Во мне молчат сто тысяч объяснений,

Миллионы слов во мне растворены,

И угасает россыпь словопрений

В глубинах первозданной Тишины.

Как будто здесь, как будто проходящим

Легко достать и дернуть за полу.

Но я не я, не тот, не настоящий…

Я САМ не внемлю благости и злу.

Я – Тишина: меня не режут звуки,

И рай, и ад немеют предо мной.

И глас небес, и трубный глас науки

Раздавлены ВЕЛИКОЙ ТИШИНОЙ

опубликовано в газете «Знамя юности» 06.02.1992.
под псевдонимом Н. Пономаренко

«The time is out of joint»

W. Shakespeare

Холодный ум не требует участья,

Он сам себе слуга и господин…

А время распадается на части,

И части распадаются за ним.

Лавина дней, застыв, окаменела

И камнепадом рухнула на дно.

Сплошная пыль – все то, что было телом,

Различия разъяты. Все – равно.

Вне времени скольжу напропалую,

Но одолеть микрона не могу.

Распалось время, вечность торжествует

И клячею пасется на лугу.

Какой-то бред, но бред неодолимый,

Нестихотворный выворот строки.

Порвался миг. Пространство не едино.

Свелись в ничто и кончились пути.

Закрой глаза, проникнись и увидишь,

Как память сокращает горизонт.

Безвременье наткнулось на бездвижье,

И растеклось соитие времен.

Скорбный опыт мирозданья –

Это боль без состраданья,

Это смерть без сожаленья,

Это рабство без презренья,

Это чрево с мертвым плодом,

Это дело без свободы,

Это муки в кущах рая,

Это рок в соглядатаях,

Это скука без надежды,

Это вечные невежды,

Это фразы вместо истин,

Это Кришна,

                      это Вишну,

Это бред восточных сказок,

Это узел без развязок,

Это сон неразличимый,

Это пытка, это схима.

«Что длиннее дерево или ночь?»

Мо Ди

Что длиннее древо или год,

Свод небес, земное испаренье?

Что похоже больше на мгновенье:

Смерть, рожденье, встречный паровоз?

Что прочнее: вкус и цвет земли

Или монотонность мирозданья?

Горше что: горчица ли, рыданье

Или зло, мелькнувшее вдали?

Что спокойней Вечной Тишины?

В чем измерить пагубность последствий

Перед тем, как время происшествий

Нагадают злобные волхвы?

Речь без смысла встретят без вопросов,

Смысл родит сомнение и брань.

Если можешь думать перестань

И молчи, как истинный философ.

«Я никому не хочу ставить ногу на грудь».

В.Р. Цой

«Мне отмщенье, и я воздам»

Милосердием за бесчестье,

Не кусаться моим зубам,

Мясо пробуя человечье.

Я прощаю себя и вас

За жестокость былых событий.

Выплывая из бездны фраз,

Ненавидящих возлюбите!

Никому не дано с мечом

И в кольчуге на свет явиться

Каждый праведник отомщен,

Если кровь перестала литься.

Я прощаю себя и вас

Не из страха суда и ада.

Мне отмщенье на этот раз,

Но отмщения мне не надо!

Одним движением руки

Перемещая небосводы,

Скажи, умеешь видеть ты

Несостоятельность природы?

Скажи, бывает ли смешно,

Да и обидно в то же время,

Что на логичное «должно»

Всегда бывает исключенье?

Что вопреки самой себе

Природа вечно строит козни

И, непокорная судьбе,

Скользит на грани преисподней.

Молчишь?! — Мудрее промолчать,

Когда понятно без ответа:

Природа логики печать

Сживает медленно со света.

Природа — склочная жена

Хитрее мудрого супруга.

Не покоряется она,

Не попадается под руку.

А ты и так ее, и сяк

Творишь, меняешь и калечишь –

Она меняется никак,

Она скрывается далече.

Ей все равно – расторгнуть брак

Она давно уже готова.

Грядущий суд напишет так:

«Природе – Сын, а Богу – слово».

«Я шел прямой дорогой в короли»

В.С. Высоцкий

«Тяжела ты, шапка Мономаха»:

Век неси и выбросить не смей.

Пропиталась царская рубаха

Потом и слезами площадей.

Но в пути не будет остановки,

На обновки неча уповать –

А в такой тяжелой обстановке,

Как не выть и к Богу не взывать?!

И когда повсюду осмотреться –

Мигом закружится голова.

Тяжело ты царственное сердце,

Тяжелы великие слова.

Век неси – и нету избавленья!

Век спеши, не чувствуя земли,

По пути к окраинам Вселенной,

По прямой дороге в короли.

Не иди к погашенной свече,

В колокол поверженный не брякай

И пером в пергаментном листе

Не рисуй таинственные знаки.

Ретро нас уводит в мир иной,

Где холмы могильные и камни.

Ретро увлекает тишиной

И берет обеими руками.

Ретро – наслаждение души,

Лежбище читающей элиты,

Только ей милы и хороши

Старые загаженные плиты.

Ретро – мир, и тысяче миров

Он один повсюду параллелен:

Мир остановившихся часов,

Мир неосвещенных подземелий,

Мир любви истраченной вчера,

Мир страстей, разложенных по полкам,

Мир не убивающего зла,

Мир фантазий всяческого толка.

Не идти к погашенной свече,

В колокол поверженный не брякать,

И пером на выцветшем листе

Не строчить бессмысленные знаки.

Слово имеет тайну –

Даже дурак отборный

Может сказать случайно

Так, что душе просторно.

Слово имеет бездну

В каждом своем значеньи –

Даже Творец Небесный

Вряд ли ее оценит.

Стихи застыли строем

И жмут педали «газ» –

Сейчас я им устрою

Крушение пространств,

Сейчас им будет кочка,

А, может, целый риф:

Родилась чудо-строчка

Без ритмики и рифм.

И пусть стихи случайно

Наедут на нее,

И позабудут стайно

Призванием свое,

И выпустят педали,

Кроша себя и всех,

Над строчкою случайной,

Дарующей успех.

Сократу

Осмелился думать против –

И те, которые «за»,

Смотрели, как он отводит

От чаши своей глаза.

Осмелился думать против

И правдой поправить ложь…

Платон, Аристотель, Плотин

Продолжили это…

                                Что ж?!

Вставали на перепутьи

И падали имена.

Копали до самой сути –

Не видели ни рожна,

Не видели то, что рядом

Вопила толпа: «Убей!!!»,

Топтало людское стадо

Осмелившихся людей.

Осмелимся думать против…

А как же еще,

                            а как?!

Со всеми бежать на площадь,

Со всеми сжимать кулак?

Плачет горькими слезами

Наша Русь под дураками.

Орды метких кулачат

По спине ее стучат.

Вспоминают ей долги

Закадычные враги.

Все в укор.

         И в хвост, и в гриву

Лупят подло и красиво.

Сто щенков, разинув рот,

Вымя тощее сосет.

Сто воинственных сучат

Сквернословят и пищат.

Их подонков очень мало

Русь кормила и ласкала,

Им паршивцам очень гадко

Жить при нынешних порядках.

Цыц, тупые недоноски,

Вас кормить вообще не просто:

Рвете вымя на куски

И кусаете соски.

Мама Русь желает спать –

Тише, черти, не пищать.

Утро вечера мудрей –

Отдохните вместе с ней.

Бухгалтер Всевышний

На косточках звезд

Запасов излишки

Считать устает.

Небесный загашник

По крышку набит,

А я неудачник

На Бога сердит.

Сердиться излишне –

Не жадина Бог:

И, если случится —

Достанутся в срок.

И лучшие годы,

И денег сума,

И признак породы,

И призрак ума.

«…и было утро…»

Библия, Бытие, гл. 1, ст. 31

Между холодом и светом

Появляются глаза,

Как горячащая комета,

Как летящая слеза.

Хаос кажется абсурдным,

Космос кажется немым.

Вечер путается с утром

По расщелинам глухим.

На коленях бьют поклоны,

Умоляют: «Сохрани!»

Обещают похороны

Неродившиеся дни.

Но Творец легко и споро

Разделяет хлябь и твердь,

Раздвигает дни и горы –

Любо-дорого смотреть.

А агония гармоний

Все пленительней и злей.

Узнаваем из симфоний

Вездесущий Чародей.

Звук несется –

                  сердце млеет.

Хаос дыбит резонанс.

И осмысленность капелью

Вытекает из пространств.

Непросеянное просо

Попадает в решето,

И в историю заносят

Расщепленное Ничто.

Обомлевшие брахманы

Из нирваны восстают.

Им приятно, хоть и странно,

Видеть льющийся уют.

А натруженные руки

Вытирают липкий пот –

Перерыв извечной муки

Воскресение идет.

Под лапой восхода

Сгибается тьма,

И краски исхода

Обходят дома.

И старые совы

От чистой души

О прежних основах

Стенают в глуши.

Но серая птица

И слабый цветок

Приветствуют в лицах

Кровавый Восток.

Спокойнее ночью,

Но утром видней –

И сну остается

Огарок свечей.

Велоавантюризму посвящаю

Открывая время года,

Закрывай календари.

Начинается погода

Откровением зари.

Звезды тают постепенно

Под напористым лучом,

По окраинам вселенной

Кровь играет с молоком.

Как тяжелая ракета

Поднимается заря,

И по пояс голый ветер

Убегает за поля.

Как пружины две педали,

Как по маслу легкий спуск.

В запрокинутые дали

Без печали окунусь.

В высоком небе

              благодать такая,

Ни облачка таранящего синь.

Я растворяюсь, бездну поглощая

Расширенным сознанием своим.

На самом дне глубокого колодца

Лежат мои открытые глаза.

Мои глаза и ось литая солнца,

От глаз до солнца

                       льются небеса.

Все при мне, но мужские гормоны

Будоражат озябшую кровь:

Это то, что по нашим канонам

Называется словом «Любовь».

Я иду, опуская ресницы,

Я могу обезуметь весной:

Это то, что на лучших страницах,

Называется словом «Любовь».

Я не жду откровенья и чуда:

Все, что нужно, случилось со мной,

Но неведомой силы причуда

Называется словом «Любовь».

И собой, и судьбою закован,

И подавлен сплошной суетой.

Только то, что срывает оковы,

Называется словом «Любовь».

И пылают душевные чащи.

Раз за разом, и сразу, и вновь

Налетает минутное счастье,

Называется словом «Любовь».

Солнце под елкой,

Слон на сосне,

Грустной и колкой

Снилась во сне.

Небо в тюльпанах,

В тучах ручей,

Много пространных

Лилось речей.

Сны оборвались,

Хлынул рассвет –

Мы обнимались

Грезам в ответ.

Мы упивались

Счастьем нагим.

Солнце над нами,

Сердце над ним.

Слон Африканский

Как муравей,

Перед пространством

Страсти моей.

Люби меня без упованья,

Не жди, не трогай, не зови.

Люби меня на расстояньи,

Как землю любят журавли.

Своей любовью и печалью

Не возбуждай и не дразни.

Люби, как свет планеты дальней,

Как детства прожитые дни.

Не вспоминай, для ласк не требуй,

Не требуй также для венца

Смотри в меня, как смотрят в небо,

Не видя смысла и конца.

Из грез твоих с моею фальшью

Я все равно не состою,

Но ты люби меня и дальше,

Как будто я тебя люблю.

Вкус любви и радужные речи,

Как же вы далече, боже мой…

Почему я помню эти встречи,

Если были встречи не со мной?

Почему бессонными ночами,

Вспоминать и помнить устаю

То, что было где-то и не с нами,

То, что любят, если не люблю?

За окном при свете фонарином

Пустота, в которой никого.

Почему я вспомнил это имя,

Если я не выучил его?

Надо спать – иначе на работу

Будет мама долго поднимать…

Почему мне вспомнилось про что-то,

Что нельзя словами передать.

Каждый шаг в порядке алфавитном

И в обратном можно разложить.

Почему же за полночь не спится?

Что меня до боли теребит?

Вкус любви, не еденной ни разу,

Жил во мне, прорезался, и вот:

Галатею выдумает разум,

Влюбится и требовать начнет.

Но у Бога нет ему ответа,

Будто нету в мире Божества,

И душа, затеявшая это,

Изведется в аде естества.

Но судья, расстроенный и нервный,

Завтра утром встанет по звонку,

И стихи, расстроившие нервы,

Потеряют прежнюю тоску.

Суд откажет образам вчерашним

В праве на любое бытие.

Почему ж я помню в настоящем,

Если нет и в будущем ее?

Так неразгаданно и странно

Вчерашним днем в моем окне,

Незаживающею раной

Ты просыпаешься во мне.

Врываясь в комнату пустую,

Не замечая ничего,

Ты что-то ищешь – я тоскую,

Не понимая отчего:

Так неожиданно и странно

Ты возвращаешься ко мне

Незаживающею раной

На растревоженной струне.

Орут шальные птицы:

– Пора, пора, пора!

И сыплются страницы

Струей из-под пера.

Так мало до рассвета –

Но я не стану спать.

И сыплются сонеты:

Тетрадь, тетрадь, тетрадь…

Я помню год и месяц,

Не путаю числа –

Писалось столько песен

С утра и до утра.

Воистину воскресну,

И, звуки возлюбя,

Придумывая песню,

Придумаю себя.

Придумаю такого,

Что станет хорошо.

Слова рождают Слово,

Еще, еще, еще…

Какой-нибудь критик мне скажет про это

Какое-то слово, которое ложь,

Что я не поэт, что не буду поэтом…

Не буду поэтом?! – Ну что ж…

Все это жестоко, и так одиноко,

Что хочется выть на луну,

Но вот появляются нужные строки

И нужную щиплют струну.

Сквозь бумажные грезы,

Сквозь песчаник чернил,

Пробиваются слезы,

О которых забыл.

Сам себя зарываю,

Забываю, губя,

И стихи извлекаю

Не из бездны себя.

И занятием лишним

Безразличной души,

Как вареники с вишней,

Поедаю стихи.

Я замучился ждать и бредить,

Я без нужной устал строки,

Между ужином и обедом,

Между Леною и детьми.

Перелистывая проблемы,

Пересматривая дела,

Я дурею от постепенной

Онемелости естества.

По амбарам и по сусекам

Сто старушек и стариков

Выскребают последний лепет

Недовыраженных стихов.

Выскребают, скребут заучено,

Как наждачкою по мозгам.

Все изгибы и все излучины

Препоручены дуракам.

Уходит все, но наши дети

Того не видят – дураки:

Они бормочут на рассвете

Свои незрелые стихи.

Они поют фальшиво ноты,

Меняют ритмику тонов,

Но их ведет незримый кто-то

Из детских грез, из детских снов.

Нам все доступно, все понятно,

Мы все изведали всерьез,

Но очень хочется обратно

В страну невыраженных грез.

Рвутся русские поэты

Оправдать надрыв строки

Под колеса, пистолеты,

На войну и в рудники.

И предсмертными глазами

Смотрят тихо и светло:

Мол, все то, что было с нами

И для вас произошло.

А жестокие тираны

Рады искренне всегда,

Что и их за боль и раны

Не забудут никогда,

Что за глупость и пороки,

За бесправие суда

Их бессмертнейшие строки

Сохраняют навсегда.

Так живем и твердо знаем:

Гений гибнет молодым

И злодеев оставляет

Рядом с именем своим.

Если к часу не успею –

К четырем, наверно, да.

Я немножечко балдею

От посильного труда.

Я, как слон, и даже больше

Обожаю вкус работ!

Кто согласен – пусть продолжит.

Кто не понял – идиот.

Я – распятая идея

Над пространством тишины,

Пусть значительно слабее,

Чем великие умы.

Только мне всегда охота

Перед вылетом в трубу

Осознать себя осотом

На пологом берегу.

Мне приятно, в самом деле,

Быть и птицей и конем…

Я – великая идея

В исполнении моем.

Я – сорвавшаяся капля:

Миг полета – бытие,

Но вселенная компактно

Помещается в нее.

Принимая в ладони город,

Разгоняя туман речей,

Я тебе говорю:

                     – Не скоро…

А себе говорю: «Скорей!»

Разводные мосты уходят,

Открывая пути ко дну:

Если выбросят с парохода,

Я, наверное, утону.

Я еще не умею плавать,

Несмотря, что желаю жить.

Если шкура не станет главной –

Значит, станут ее дубить.

Но не рвите ее на части,

Лучше сделайте плащ-пальто:

И безумцам бывает счастье –

Не при жизни оно за то.

Беззастенчивей Иуды,

И задумчивей Христа,

Я в себе увидел Чудо,

Суетливая тщета.

Я величием отменным

Пренебречь не захочу:

Быть святым или священным –

То и это по плечу.

Только право душновато

От работ и от забот.

Я хотел бы быть богатым,

Жрать бананы круглый год.

Я хотел бы куролесить,

Сытно есть и сладко спать,

Я хотел бы новых песен

Целый тюк нарифмовать.

Мне бывает одиноко,

Если месяцы в подряд

Очень плохо льются строки

Или льются невпопад.

Сплю и вижу те же книжки,

Дрянь читаю, чушь пишу

И себя для передышки

В туалеты отвожу.

Не до дела, быть бы целым

И не тронуться умом.

Я хотел бы быть примером,

Отрицательным причем.

Tabula rassa – чистая доска.

Судьба доски – такое же мученье,

Как это неизбывное стремленье

Изведать неизвестное пока.

Чего хотеть, когда предрешено:

Коты и те в душе не заведутся,

Тем более, они не заскребутся,

Тем более что это все равно.

Чем-тем, то-если, там, конечно, — где…

Доска пуста: ни рожи — ни словечка…

Прости, Господь, пустого человечка,

Который не узнает о тебе.

Нет, я не жду чуда:

Будто, прервав речи,

Скажут:

         – Тебе трудно! –

И соберут вече.

Нет, я не жду друга,

Нет, не ищу милой.

Будет всегда трудно,

Речи всегда лживы.

Будут у вас в святцах

Даты моей жизни…

Я же для вас, братцы,

Чтобы меня грызли,

Чтоб из меня пили

Силу моей плоти.

Есть у меня крылья,

Есть за душой что-то.

Есть у меня цели.

Музыка есть в генах.

Это мое дело –

Ставить себе цену.

Я продаюсь, словно

Шлюх молодых матерь.

Лакомый, безусловно –

Жрите меня! Нате!

Я видел так часто:

Идеи мои

Крошили на части,

Топтали в пыли.

Какие-то парни,

Разбавив водой,

Как добрую память,

Несли за собой.

Чудовищно рано

Постылый закат:

По мусорным ямам

Идеи лежат.

Сменялись лозунги и даты,

Паралепипедел квадрат.

Мои последние солдаты

В сетях Мамониных лежат.

Их не спасти:

              на нашей суше

Дышать без денег тяжело.

Заткну душе глаза и уши

И позабуду ремесло.

И сам себе позавещаю

Дожить до будущих времен,

Когда опять смогу составить

Квадрат из треснувших имен.

Ко мне приходят настроенья,

Но я от каждого устал:

Все то, что требует горенья,

Едва ли выдержит накал.

Я им кричу, как малым детям:

– Ложитесь спать, идите прочь!

Но трудно им противоречить:

Они украли эту ночь.

Ко мне приходят настроенья

Тогда, когда я мало сплю,

И погружают в исступленье

Обеспокоенность мою.

Ах, если б им хватало меры,

То мне бы доставало сна,

И я бы жил, как хочет верить,

Я заживу еще, жена.

Я безумен, я вижу иные миры,

Хоть не вырвется свет из-под черной дыры,

Хоть не видит никто, из сидящих вокруг,

Хоть гласит приговор докторов: «Близорук».

Яркий солнечный свет, бледный отсвет луны

Не мешают смотреть превосходные сны.

Я давно наблюдаю и знаю давно,

Что бывают иные миры все равно.

И каких бы и кто бы не выдумал врак,

Я отвечу: «Не так!»- и услышу: «Дурак!»

Не дурак, а безумец, свирепый причем,

Ради грез я б разрушил отеческий дом,

Перед грезами все, вся вселенная – хлам.

Я безумен: я предан незримым мирам.

Не доходит их свет, непонятен их зов,

Я последний поэт неоткрытых миров.

Средь наиболее великих

Я наиболее велик.

Эй, мадонна с дивным ликом,

Узнаешь ли мой язык.

Не узнала?! Ну, и дура –

Я по всем приметам Бог:

И душою, и фигурой

Я по-своему не плох.

Мы б с тобой могли наладить

Даже грешные дела…

Почему же ты, не глядя,

Мной самим пренебрегла.

Холодным выдалось лето,

В нем нет ни тепла, ни света,

И мерзнет душа при этом,

И мерзнет моя душа.

До времени опустело,

Без солнца устало тело,

Без сил угасало дело,

И мерзла моя душа.

Змея имела жало,

Змея давала яд.

И тот, кому попало,

Конечно, был не рад.

Восточные приправы –

Услада всех услад:

И слава им по праву,

И тысячи наград.

Но люди доказали,

Сомнения поправ,

Целительность отравы,

Губительность приправ.

Живу по погоде,

И мало сомненья:

Год от году вроде

Судьба современней.

Готовлю телегу,

И сани, и сбрую,

Причем ни обедом,

Ни сном не рискую.

Случится ненастье,

Случится засушье:

Кому-то несчастье,

А мне только лучше.

Капризы погоды,

Разгулы стихии

Мне кажутся добрым,

Отцовским насильем.

Живу по погоде

И вроде доволен:

Повсюду пригоден,

Вполне подготовлен.

Весна врывается, как звезда,

Когда на небе еще ни точки.

Весна является как — когда,

Но знают время ее листочки.

Весна не в силах, и месяц Май

Еще прохладен и непривычен,

Но мечет листики календарь,

И солнце щурится со страничек.

Весна приходит, как поцелуй:

И ждут, и грезят, но все внезапно.

Весна из тонких, прозрачных струй,

Весна – томленья пьянящий запах.

Весна весною, люблю ее,

Ее погода такая ласка.

И так, и этак, и все, и всё,

Всего помногу, повсюду праздник!

Станок истории верстает

Брошюры в тысячи страниц,

На кон не каждый жизнь поставит,

Но каждый вывалится ниц.

Здесь не для каждого поэта,

И не для всякого посла

Отводят место для портрета,

Находят место у стола.

Не проиграет лишь однажды

Слепой фортуны властелин,

В единый миг его возжаждут,

И станет он непобедим.

Но не у всякого народа

Найдется праведный пророк,

Но не для всякого свобода

Дороже смысла между строк.

И не у каждого пророка

Найдутся нужные слова,

Не все в руке слепого рока,

Не всюду истина права.

И тот, которого узнали,

Чтоб неминуемо распять.

И те, которые распяли,

Ни жизнь, ни смерть не смогут дать.

Одних встречают по одеже,

Других встречают по уму.

Но кто Пришедший, кто прохожий,

Кто проходимец не пойму.

Кто лижет зад, кто лижет раны

Не вмиг, не сразу разберешь.

Бывает правда очень странной,

Бывает искреннею ложь.

Иду вперед на грани фола

На перехват своей судьбы.

Господь помилует сурово

И беспощадно наградит.

И.В. Сталину

Трус раскается беспечно:

Мало дела и греха,

И в раю отыщут вечность

Одуванчик и блоха,

И раздавленной собаке

Отжалеют пару слез –

Только мне придется плакать

И подолгу, и всерьез.

Не простят меня, конечно,

Ни потомки, ни родня,

И не пустят в царство вечных

Или выгонят меня.

С моего же Мавзолея

Буду трижды заклеймен,

И затеют к юбилею

Очернение имен.

Ни заранее, ни после

Не раскаешься вполне,

И никто меня не спросит,

Как не просто было мне…

Очень сильно виноват

Тот, кто правил год назад.

Кто сегодня держит вожжи,

Очевидно, будет позже.

Счастливые дети счастливой страны –

Мы долго смотрели счастливые сны.

Под лозунгом чистым великих годов

Мы все – коммунисты, и каждый готов.

Мы видели лично Великих вождей,

Мы чтили привычно величье идей.

Не знали сомнений.

                                И ядерный щит

Спасал населенье от бед и обид.

Гарантией мира, оплотом труда

Союз нерушимый считался тогда.

Но крепости пали, погиб гарнизон,

И подлые смяли полотна знамен,

И бросили в хаос разрухи и зла –

Но Русь оставалась, и сила росла.

Мы снова, как прежде, но дети – не мы:

Мы трижды воскресли под натиском тьмы,

Мы снова лучисты, и в новом лице

Мы все – коммунисты, и ленинцы – все.

Люди глину замесили –

Люди сделают Мессию:

От горшка два вершка

Люди вылепят божка.

Люди будут день и ночь

Умолять Его помочь.

Отлетит секир-башка

Посягнувших на божка.

Люди будут долго ждать:

Чем сумеет Он воздать,

Но божок предмет простой,

Потому горшок пустой.

Мой ум и люди против,

Но я в твоих глазах

Ловлю улыбку плоти

И выступаю за.

Никак из хаоса страстей

Не строится очаг.

Любить тебя, назвать своей –

Никак, никак, никак.

Упущен срок, пропущен час,

Потеря не нова –

Любовь упрятана от Вас

Под нужные слова.

Я чист пред Богом и людьми,

И не за что судить,

А то, что чувствую – увы,

Того не может быть.

Иду на цвет твоих волос…

Былое сделалось прошедшим,

Но я хочу, как сумасшедший,

Того, что раньше не сбылось.

Я ждать устал. И, может, даже

Устал сильнее, чем любил,

Устал, исстрачивая пыл

На чьи-то волосы и фразы.

Но я иду на цвет волос

Не потому, что сумасшедший,

А потому что память шепчет

О том, что раньше не сбылось.

Цветы висят, как будто под ногами,

Плывет земля в обнимку с головой…

Я думаю, расстанемся друзьями,

Когда совсем расстанемся с тобой.

Тебе, конечно, мало показалось,

И ты уже заранее грустишь.

«Дождись меня!» – Но ты не дожидалась.

«Прости меня!» – Но вряд ли ты простишь.

Ты сумрачна, молчанье изобильно,

Крадется ночь, по улицам юля…

«Люблю тебя!» – звучало очень сильно

Под сводами слепого фонаря.

Ты куце отвечала. Это слово

Рождал язык усилием ума.

Ты понимала это, безусловно.

Ты умная – ты видела сама.

Но вопреки искусственности родов,

Но вопреки надуманной любви,

Я отдавал желание свободы

За поцелуи трудные твои.

Бендику Г. А.

Солнце прерий валилось навзничь,

Два ковбоя скакали в степь,

Топот был им последней каплей,

Разорвавшей сомнений твердь.

Прорываясь, ворвались мысли,

Память сдернула покрова.

Но Фернандо, ругаясь, киснет,

Изливая себя в слова:

– Нет смешнее девчонки глупой,

Лишь умеет себя подать…

………………………………………….

Жизнь проходит… Ковбои глухо

Продолжают во мне скакать.

Вы соскучились, возможно…

Но, отсчитывая мили,

Я считал неосторожно,

Что меня Вы полюбили.

Слишком много интереса

Было в Вашем отношеньи.

Я задумался над этим,

Но не выдумал решенья.

Мне хотелось быть любимым

И любить хотелось тоже.

Жаль, что мы не сочинили

Как начать, и чем продолжить.

Как заранее разведать?!

И, отсчитывая мили,

Я не знал, что буду делать,

Но считал, что Вы любили.

Тяжело таранить дали,

Но понятно и доступно.

Жаль того, что мы не знали

Наших будущих поступков.

Мы немного поскучали.

Что-то бредили – не помню…

Мы, конечно, прозевали

Наш лирический двухтомник.

Гляди на нее без дрожи,

Спокойно лови слова.

Ну, что же?! Скажи: ну, что же

Ты выискал в ней сперва?!

Казался великой тайной

Наружный притворный блеф –

Ты робок за тот случайный

Нелепый ее успех.

Ты мямлишь, глаза потупив,

Такая в глазах печаль.

Она навевает скуку,

И юности первой жаль.

Любовь эта – злость

                            или мания тела,

Которое много и долго терпело.

Я не раз устраивал засады,

Очень часто затевал бои,

Чтоб иметь известную награду:

Капельку восторга и любви.

Я прошел с боями полдороги

И хочу к истокам повернуть,

Чтоб обнять родную недотрогу,

Чтоб в глаза родные заглянуть.

Пусть рассвет появиться не скоро:

Я хочу тебя избаловать,

Я хочу сердечности, которой

Невозможно силой отобрать.

Я тихонько трогаю ресницы,

Пью из глаз ответное «Люблю» –

Мне до спазмов хочется забыться,

Окунаясь в искренность твою.

А когда гремящие оковы

Принесет суровый Гименей,

Я не буду мужем образцовым,

Ты не станешь пленницей моей.

Но опять когда-нибудь однажды,

Выйдя на семейную войну,

Я припомню нынешнюю жажду

И в тебе, как в море, утону.

Если хочешь – будь душою!

Если можешь – сердцем будь!

Только рядышком со мною,

Только ближе как-нибудь.

Не посмей меня оставить

В мире брошенных невест,

В мире вывернутых спален,

В мире жгущих память мест.

Не посмей меня угробить

Ни за деньги, ни за чин,

Ни на радости, ни в злобе,

Или вовсе без причин.

Обними меня, и лаской

Обогрей, и успокой –

Вот тогда начнется сказка

Вместо повести простой.

М.Ю. Лермонтов

День прошел, а ночи мало.

Переменчив облик мой.

Я весь день любовь искала

И не ведала любовь.

И теперь слеза искрится,

Придавая чудный блеск…

Я – панельная царица

Между фрейлин и принцесс.

В ресторанах полуночных

Отражают зеркала

Свет красавицы порочной,

Пламенеющей дотла.

И мажоры, и пижоны,

И лихие блатари

Застывают пораженно,

Обожженные внутри.

Их значительные тени

Полыхают за спиной,

И растут крутые цены,

Возбуждаемые мной.

Но сегодня это тело

Не позволю покупать –

Я всю ночь любви хотела

И не видела опять.

Лесть и грубость ресторанных,

Непричесанных речей

Пропускаю утром ранним

Мимо сердца и ушей.

Новый день меня излечит

Теплой ванной, крепким сном,

А потом наступит вечер

В ожидании моем.

В безысходности распутства

Боль и слезы утоплю,

Нерастраченное чувство

Прогуляю и пропью.

Страна моя, идущая в разброд,

Народ, жующий корку подаянья,

Я добиваюсь вашего вниманья

И долго жду у запертых ворот.

Страна моя, на оклик отзовись,

Не посылай людей за палачами,

Я предлагаю, выслушать вначале

И предоставить солнечную высь.

Я долго брел с душою нараспашку,

И мерз на бездорожии равнин.

Всегда один. А это очень тяжко.

Открой же, Родина, ты слышишь, это сын.

Горе тому, кто осмелиться

Выбросить белый флаг.

Люди сегодня делятся

На двое: друг и враг.

Горе сегодня лучшему,

Зовущему примирить:

Толпы идут ревущие,

Жаждущие убить.

Горе горе и дереву,

Выросшим вопреки

Лозунгу: «Что не делится –

Рубится на куски!»

Мир заключен в объятия

Подлых, шальных повес.

Горе, конец, распятие

Каждому, кто воскрес.

Лбы разбивая вдребезги,

Помните свой черед.

Горе тому, кто верует,

Горе тому, кто пьет.

Горе любому, всякому,

Трусу и храбрецу,

Вору и прорицателю,

Выходу и концу.

Где, скажи, тебя носило?

Где ты сам себя носил?

Почему тебе не мило

Возле наших милых рыл?

Почему воротишь рожу

От забытого дружка?

Почему не можешь тоже

Взять бутылочку пивка?

Почему тебе не спится?

Почему не до жены?

Почему из-за границы

Ты привез чужие сны?

Что такое, в самом деле,

Ты нашел за рубежом?

Неужели, неужели

Хуже некуда живем?

Вон березка и ракита,

И еще какой-то куст,

И заблеванный Никита

Под ракитой – будь он пуст!

Посмотри, какие дали

И какие рубежи…

Мы Америк не видали –

Если хочешь, расскажи.

Будем мы с тобою ахать

Мать-Россию материть,

Только нечего, однако,

Носом в облако ходить.

Мы не жили на Гавайях,

В Гонолулу тоже нет.

Нам нигде не подавали

Черепаховый омлет.

Мы бы тоже согласились

Рядом с гейшею часок,

Только надо и в России

Повнимательней чуток.

Видишь, баба лезет в двери,

Тащит внучку на руках,

Видишь девушка за нею

На разбитых каблуках.

Тут, конечно, не Европа,

Можно первому полезть.

Только все-таки попробуй

Джентельменистее здесь.

Капля меда в бочке дегтя –

Неприятна и горька:

И в лицо получишь локтем,

И под задницу пинка.

Но не надо, ради Бога,

Нас не ставить ни во грош,

Ты же все-таки до гроба

Вместе с нами проживешь.

Сыт ли, голоден – не знаю,

Но по-своему любим,

Но по-своему хозяин,

Если прост и не злобим.

Если русский в полной мере

От макушки до носков,

Если братьями по вере

Нас приемлешь — дураков;

Русь, как мать, не выбираешь

И не думаешь о том,

Что когда-нибудь слиняешь

За наваристым куском…

Если здесь тебе не мило:

Делать нечего – вали.

Только мордою унылой

Нас не пачкай и не зли,

Не ходи с суровой харей,

Как последний трибунал –

Не тебя судьей избрали,

Не тебя Господь послал.

Я даведаўся Iсус

Быў сапраўдны беларус.

Лёгка вывучыўшы мову,

Ён «Нагорную прамову»

Напiсаў амаль што сам

I даслаў беларусАм.

Але ж гэткiя зладзеi:

Затрымаць яе пасмелi,

Пераклалi на яўрыт

Пад расейскi каларыт.

Але ж ведайце, тыраны:

Нам таксама нескладана

Аднавiць спрадвечны рух

Беларускiх пабiрух.

Вы пачуеце ў Маскве:

«Беларусь амаль жыве!»

Павернiце, быдлы, твар

Крочыць ейны гаспадар,

Правадыр, Зянон Пазьдзьняк…

Назiрайце, быдлы, як

Выглядае Iiсус —

Дабрадзейны беларус.

Россия суть переменила

Из Московии злой набег

Ведет на Киевские нивы

Ордынец, чурка, печенег.

Еще чуть-чуть и брат на брата

Пойдет, мешая все в крови.

Россия умерла когда-то –

Москву Россией не зови.

Она теперь заговорила,

Как нечестивая орда.

И, если только хватит силы,

Вставайте села, города.

Доколе будет нам охота

Платить неправедную дань,

Россия умерла, но кто-то

Когда-то скажет: «Русь восстань!»

И Русь восстанет, и над миром

Миролюбивая душа

Покажет истинную силу

Свободно, мудро, не спеша.

И мир узрит иное диво:

Не печенегов, а славян,

И страны склонятся учтиво

Пред лучшею из лучших стран.

По слабому свету

По тонкому льду

Я топаю где-то,

Куда-то иду.

Мои дорогие,

Родные, друзья

Мне долго твердили

Так делать нельзя.

Что так невозможно,

Пророча беду.

Но я осторожно

По краю иду.

Иду на вы, и сердце плачет,

А разум требует: «Убей!»

И если можно жить иначе,

То вряд ли можно жить сильней.

Себе не вижу избавленья,

Себя нисколько не щажу,

И от любого преступленья

Своей щеки не отвожу…

Скрипнут ставни,

                скрипнут двери,

Пропуская светосмесь.

В неразбуженном апреле

Что-то искреннее есть.

Гонит стужу, сушит лужи.

И, взбираясь по спине,

Говорит, что он не нужен

Привередливой весне.

Так ли это, в самом деле,

Очень трудно угадать.

Блажь мальчишечья в апреле –

Мимолетная печать.

Обрящешь усталость, отыщешь беду,

Блуждая по летнему снегу.

К тебе молодую звезду приведу

По легкому, талому небу.

Взовьешься и вздрогнешь.

               Усталая прядь

Падет на седые ресницы.

Неужто она продолжает пылать,

А ты продолжаешь пылиться?!

Как будто, не много растрачено лет,

Не чувствует сердце подвоха,

Но длится и длится скитанье планет,

Но медлит и медлит эпоха.

Тревога откроет ресницы твои,

И ты вопросительно глянешь.

Неужто не будет ни звезд, ни Земли,

И нас постепенно не станет?!

А будет сплошная и вязкая тьма

Без нашего с вами участья.

Ни горького горя, ни вечного сна,

Ни боли, ни бденья, ни счастья.

В прямом опьяненьи сознанья,

В истерике рвущихся сил

Я видел твое изваянье

И Бога в тебе возлюбил.

Открылось прозрачное небо –

И не было небу конца.

Я жил, но желанием не был

И ждал рокового конца.

Но Боги и слепы и глухи.

Под чей-то безудержный смех

Рождаются пошлые внуки

Из чрева обрюзглых калек.

В опоре на полусознанье,

На блеск уходящих судеб

Я выбрал себе наказанье

Бороться за суетный хлеб.

И если раскаяться поздно –

То поздно душою прозреть.

Текут запоздалые слезы,

И льется искусственный свет.

И самую жалкую лепту

У двери святых алтарей

Крадут криводушные предки

Для сирых и жалких детей.

Если тебя искушают глаза

Брось их в бездонную пропасть.

Надо жестоко. Иначе нельзя.

И мы принимаем жестокость.

Если тебя искушает рука –

Меч начинает дело.

Надо смелее – иначе нельзя.

И мы начинаем смело.

Если враги искушают тебя –

Подставь им другую щеку.

Надо скорее – иначе нельзя

Идти по пути к Богу.

Если пушинка или репей

Лежат на пути рока –

Смети, убери, раздави, убей –

Очисти ему дорогу.

И если от боли взвоет земля,

И вспенятся реки крови –

Только вперед! Ни шагу зря!

Любым напряжением воли.

Все к одному. И одно во всем.

И это одно свято.

И если надо – иди в содом.

И надо – убей брата.

И это ужасом потрясет

И бумерангом сдачи

Душа не знает, куда идет –

Пусть знает, за что плачет.

Моя душа бродила долго

По пустырям материков

Ее преследовали волки –

Стада невыраженных слов

Она просила подаянья,

Стучась в извилины ума,

Она лежала бездыханно,

Вцепясь в пустые закрома.

Ее ничто не ожидало

И жало жалило насквозь.

Она до боли уставала

И часто мучилась всерьез.

И что теперь?! Какую душу

Я уступаю сатане?

Была душа светлей и лучше,

Но не по силам, не по мне.

дяде Коле

Мы придем утешением

На могилу твою…

Чуешь, ветры весенние

Раскисают в раю?

Чуешь, ласкою разума

Растеклась благодать,

И под каждою фразою

Роковая печать?

Ты молчишь… И не брезгуют

Ледяные уста:

Поцелуя последнего

Обнаженность пуста.

Есть тоска изначальная

В скрежетаньи лопат.

Тишина опечалена…

Опечален закат…

Догоревшими свечами

Истекаем, скорбя.

Мы придем этим вечером

И не встретим тебя.

Я проснусь не раз, а трижды,

И привидится: вдали

Волны гонят чей-то призрак,

Раздвигая корабли.

Между небом и волнами

Разогнаться бы еще –

Кто-то гонится за нами,

Кто-то дышит горячо.

Над туманом океана

И над тучами земли

Что-то следует за нами,

Погребая корабли.

Я гляжу, глаза потупив,

И не знаю, как начать.

Мысли мелют воду в ступе,

Продолжая измельчать.

Бархат ласкового слова

Сушит слезы на мели.

Что-то движется сурово,

Распыляя корабли.

Благодарные холопы

Строят радужный дворец,

Но бегут косые тропы

Мимо рвущихся сердец.

Как живот невесты верной,

Мерно дышит океан.

Кто-то движется безмерный

По просторам диких стран.

Остров встречи-расставанья –

Точно камень на мели.

Кто-то гонится за нами,

Поглощая корабли.

И сейчас его осколки

Рухнут волнами на нас,

Пожирая нас без толку

И идущих после нас.

Нет ужаснее мгновенья,

Но прекрасней тоже нет:

Кто-то с нами вечной тенью

Чтобы чувствам не стареть.

Две тыщи четвертого года

Взойдет молодая весна

Я сделаю шаг с парохода,

Очнувшись от долга сна.

Пред вами паду на колени,

И слезы прольются у век.

Я сделаю шаг в наступленье

Под хохот досадных калек.

Я буду жестоким и пылким,

Но очень понятным стране:

Злодеям свинцом по затылку,

Героям по толстой мошне.

Мне нет сорока, и, наверно,

Я молод и даже красив,

Но счастье мое переменно,

И я переменчиво жив.

В борьбе с бестолковою ленью

Сильнее себя напрягу,

И вздыбятся струны терпенья

И свалят меня на бегу.

И воем ответят экраны,

И бабы заплачут гурьбой

Над вашим последним тираном

Две тыщи десятой весной.

Сказано так – сделано так.

И нас не осудят за это.

Надо чеканить правильный знак

На каждой фальшивой монете.

В сторону стон, коленную дрожь.

Характер сожми железом.

Надо пройти, если пройдешь

Сбудешься человеком.

Нервы гранит, сердце скала

В воды текут годы,

Где-то гроза страстная шла –

Стали чисты своды.

опубликовано с искажениями
в газете «Советская Белоруссия» 22.11.1997.
под псевдонимом Николай Пономаренко

Иерихон – лунный город

Был в мире город Иерихон,

Иные в нем звучали трубы,

И рты рвались, немели губы,

Бежали псы со всех сторон.

Был в мире город Иерихон,

Его спасали чудо стены,

Но иудейские колена

Текли, как скопища ворон.

Я жил во времена Навина,

Я видел действия трубы –

Как рухнул купол и столбы

На болтунов недальновидных.

Теперь, когда разрушен он

И по камням шныряют крысы,

Я вижу все, а сердце дышит:

«Да будет Новый Иерихон!»

«Пишите письма мелким почерком»,

А мы не будем их читать.

И, если Вам в герои хочется,

То нам на это наплевать.

Опрезидентились кикиморы:

Кудахчут курами в пруду.

И если выборы надвинулись –

Туда вычеркивать пойду.

Что выбирать среди лишайников:

Лопух, репей, чертополох?!

И если мало вам начальников –

То нам начальников, как блох.

Пишите письма и воззвания.

Боритесь с кражей и враньем.

Мы с вами песни подвывальные,

Наверняка, не запоем.

Мы все опишем мелким почерком

И сами станем вам читать.

Когда в герои нам захочется –

Да будет с нами благодать!

Это я! Приходи – усни

На ладонях моих тернистых.

Надвигаются злые дни

Выжиг злых и козлов, речистых.

Это я. Впереди гроза,

И в сверкании небосвода

Я увижу твои глаза

Равнодушные, как природа.

За весною идет весна,

И за осенью будет осень,

Только я не могу сполна

Ни насытиться, ни отбросить.

Это я! Приходи – усни

На ладонях моих горячих.

В полусумерках зачеркни

Нерешаемые задачи.

И до утренней до зари

Между взрывами небосвода

Я задумаюсь: «Наши дни…»

Я подумаю: «Наши годы…»

Я почувствую, как спешат

Неопознанные мгновенья –

Это движется звездопад

Чтобы высветить вдохновенье.

Мани, мечта, меня мани

В скупые дни моих кошмаров!

Очаровательные дни

Нас очаровывают даром.

Все пересказано, и разум

Напрасно спорит без конца.

Все то, что плохо через фразу,

Легко идет через сердца.

Тащи республику из грязи,

Гони рычащее зверье:

Пришли бессовестные мрази

И обесчестили ее.

Не сомневайся, им однажды

Все прегрешения зачтут.

Тащи республику отважно –

Иначе лучшие умрут.

Умрут от смрада, от болота

И от укуса комара.

И ищет Родина кого-то,

Кому прийти давно пора.

Проси – и обрящешь, и сыщешь,

И будешь вовеки богат…

Грабастают чьи-то ручищи,

А чьи-то – терзают набат.

Над басом народного гласа

Шнурочком дрожит тенорок.

Фугасы, фугасы, фугасы

Дубасят по рифам дорог.

И топот, и шепот, и ропот,

Совсем непонятные мне

Играют таинственным соком

В березовой чуткой струне.

Я – хирург, но дрожит рука,

И от скальпеля мало толку.

Я – находка для дурака

И для висельника веревка.

Я обучен, но ремесло

Называется «живодерня».

Вам со мною не повезло,

Но и мне не везет, бесспорно.

Мы сошлись, но на вас халат

И смирительная рубаха.

Победителя гложет страх,

Да и жертва в объятиях страха.

И все время стучит в висок:

«Нам нужна лишь одна победа!»

Пульс истории так высок,

И весьма агрессивны среды.

Я – алхимик, на мне колпак,

Я ищу философский камень…

Я – начальник, а ты – дурак!

Я – дурак, если ты – начальник.

Иду по жизни, как слепой,

И думаю с тоской:

«А это чей еще фонарь

Пылает над рекой?»

И словно встарь,

Как будто встарь,

Над речкою фонарь.

И хочу к тебе, фонарь,

Спешу к тебе, фонарь.

И мысли, точно комары,

Проснувшись до поры,

Трубят: «Пылают за рекой

Карателей костры!»

Горит Хатынь, горят леса,

Пылает голова!

В дыму пылающей смолы

Рождаются слова.

Я сдохну в августе. И лето

Сотрет последнее «Не жди!»

Не жди меня ни здесь, ни где-то,

Где холодает и дождит.

От расставания до встречи

Сплошная вечность суждена,

В которой призрачные лета

Плывут в былые времена.

Они плывут, а я подохну

И перестану проходить.

И только треснувшие стекла

Слезами неба будет бить.

Просохнут слезы и печали,

Настанут новые века,

И представляется случайным

Непроизшедшее пока.

Но непрошедшее приходит –

Подохну в августе и я.

Есть много вечного в исходе,

Но вечность эта – не моя.

Здесь в Бозе покоится целый отдел:

Он право гражданское делать хотел,

Наивно считая себя мудрецом…

Земля ему пухом, и дело с концом!

День проходит, и в зыбком мареве

Спит сиреневый небосвод.

Сколько верст мы с тобой наярили

В недостигнутый горизонт.

Горной кручею между тучами,

Отрываясь от злой земли,

Мы шагали с тобой и мучались,

Что до облака не дошли.

А оно, увиваясь, стелется

Чистым пухом твоих волос:

Мне так хочется, что не верится,

Будто можно хотеть до слез.

Пусть любовь моя, как отчаянье,

Перемелется и сойдет –

Дивной сказкою излучается

Глаз сиреневый небосвод.

Нега волн и солнечного света –

Это лето…
                     Помнишь ли его?

Южным солнцем сердце разогрето,

Только ты заполнила его.

Излучалась искренняя нежность

Милым телом телу моему,

И морская дальняя безбрежность

Колыхала сладостную тьму.

Гасли дни, как радужные свечи,

Исчезали, зыбко иссияв,

И не лечит время! И не лечит,

Как бы я его не убивал…

Я проснулся в хмельном жару

И увидел себя любимым.

Быть любимым необходимо,

Чтобы выжилось поутру.

Я шагаю больной-больной

И от злобы шатает стены.

Это кровь раздувает вены

Беспробудностью холостой.

Я проснуться хочу вчера

И вернуть молодые годы.

Мне последним глотком свободы

Задохнуться давно пора.

Я проснусь – и вернется все,

И полюбят меня за нечто…

Я проснусь, и тогда, конечно…

Но проснусь ли хоть раз еще?!

Море ласковое трется

О прохладную ладонь.

Ты забрось меня на остров

Или сбрось меня в огонь.

Но прошу тебя не надо

Гнать в открытый океан –

Принеси конец, усладу

Или попросту отстань.

Если я сегодня в море,

Пусть со мной произойдет…

Пусть на суше сушь и горечь,

А в морях наоборот.

Сон ли это в томной качке

Или снова новый бред:

Мне пригрезилась чудачка –

Сорока неполных лет.

Не красавица, но все же

Солнце ласковое в ней.

Море-море, ты не отдых –

Ты тоска последних дней.

Человечище последний

Приползет к тебе в пыли

И с последнею надеждой

Разойдется на мели.

Я не мужик. Я тряпка в сале.

Меня под задницу пускали.

Потела задница – И это

Была неважная примета.

И все приметы означали:

Я — не мужик, я — тряпка в сале.

Я создал сам себе судьбину:

Я – не мужик, мне все едино:

Быть тряпкой в сале и мечтами

Парить с орлом под небесами.

Но к небесам не подпускали

И оставляли тряпкой в сале.

Меня держали там, где тошно,

Где быть мужчиною несносно,

Где все, что можно, все отняли.

Я тряпкой был. Стал тряпкой в сале.

И ночь приходит. Я с котами

Ору дурными голосами.

Меня же мною наказали.

Я не мужик – я тряпка в сале.

Мне по-прежнему не верится…

А повериться когда,

Что муку привозят с мельницы

Не для всех и не всегда?

Так в то лето урожайное

Привезли мешок с дерьмом

Мне совравшие нечаянно…

Все изгадили кругом…

И тащила кляча тощая

Мне мешок из-за горы.

Мир казался мукой пошлою.

Грызли сердце комары.

Я от голода и радости

Не проверил их мешок.

Запах был, но он не сразу ведь

Проявился, как душок.

А за горкою по-прежнему

Били мельницы крыла,

И корова очень медленно

Вдаль довольная брела.

Обещали твои глаза.

И, конечно, соврали – стервы!

Это может совсем неверно,

Но я верил еще вчера.

По утру мне казалось: вот,

Приближается этот вечер.

Миг тянулся так бесконечно

И казалось, что не пройдет.

Но холодный противный дождь,

И дурные дела и слухи,

Комары, и, конечно, мухи…

Да и ты-то куда идешь?!

Обещали твои глаза,

И твои обещали руки.

Эти ласки…

               Но эти муки

Я не ведал еще вчера.

По просторам всех материков

Бродит дух души моей усталой

Ищет он и не находит снов,

Снов, которых сердцу не хватало.

И сырая пошленькая явь

Утомляет до смертельной рвоты,

И несется треснувший корабль

В океан бессмысленной работы.

И куда-то тянется рука,

Силясь вырвать на поверхность тело.

А на берегу материка

Чахнет дух и погибает дело.

Уже настал сезон дождей.

Пошло смещение вождей.

Пошло смешение идей

В ревущем горне площадей.

Рвались признания в любви.

Текли кровавые ручьи.

Бряцая сталью, люди шли,

Ломали зданья и трясли.

Я в одиночестве стоял,

Нить находил и вновь терял,

Себя зачем-то уверял,

Что видел все и все познал.

И не нашел себя нигде,

Ни в облаках, ни на воде,

Ни в них, ни в ней и ни в себе,

Ни в произволе, ни в судьбе,

Ни на плывущих кораблях,

Ни на распаханных полях,

Ни на цветах, ни в тополях,

Ни в облаках, ни на морях.

И время шло происходить,

Чтоб всех стереть и все забыть.

Все продолжало проходить

И был ли я? И мог ли быть?!

Война!!!

         Каждое слово дышит сполна.

Каждому слову основа – «Война».

Снова фанфары. Вновь ордена.

Светятся фары. Фары – война.

Лязгают танки. Топчут полки.

На полустанках слезы тоски.

Нас спозаранку будит она.

Радиостанций стансы «Война!»

К небу знамена. Горны в зенит.

По батальонам смертью разит.

Четверть полушки — жизни цена.

Бухают пушки. Пушки – война.

Вечная память. Вечный покой.

Вечные раны Родины той,

Той, что небесной тайной полна.

Слышится песня — в песне Война.

Темные силы поднялись и бряцали

В души горячие, в уши незрячие.

Бывшее не было. То, что мерещилось,

Было коряво, в подтеках и трещинах.

Темные силы тянули и плакали

В бездну, покрытую тайными знаками.

Сердце кусочками мелкими колется:

«Мне не позволится, мне не позволится».

Сердце стекается мелкою лужею:

«Нужно ведь нужное, нужное нужно ведь».

С кем это все?.. Не поверить отчаянью…

Сердце куда-то нечаянно тянется.

Стоп! Это молча метнулась пощечина.

Стон. Это в сердце вошла червоточина.

Бездна разверзлась. И все поглотила

Темная, мутная, адская сила.

Много картин

В области сна:

Саша один,

Лена одна.

Давит до дна

Тяжесть перин.

Лена одна,

Саша один.

Ложе любви –

Снега белей,

Нас не зови,

Душу не грей!

То, что хочу,

Будет не здесь –

Сердце лечу

Комплексом средств.

Раны в душе,

Раны в мозгу –

Выжить уже

Вряд ли смогу.

Пришла весна к исходу ночи,

Но ночь не приняла весну.

И утро билось, между прочим,

И не пробилось потому.

Все потому что на исходе

Своей восточной красоты

Ночь вопреки самой природе

Вдруг отказалась от тщеты.

Мне так хочется жить, но подальше от рая.

Мне так хочется быть, но от рая вдали,

От любви до любви свою жизнь пролагая,

От рожденья до смерти поэмы мои.

А в раю все места зафрактуют барбосы.

Правды нет на земле, но и выше, увы.

Я люблю обсуждать непростые вопросы,

А за это в раю не сносить головы.

Мы близки, как дороги по горному склону:

Долетают шаги и звучат перезвоном…

Только это мираж, и бетонные чащи

Разделяют сейчас, как все чаще и чаще.

Не пролезть, не пройти. Только жуткие фары

Продолжают нести боковые удары.

Темнота так горька, так туманна и вечна.

И мечта далека, и тоска бесконечна.

То ли криком кричу. То ли телом слабею.

Я к тебе долечу, если только сумею.

Телефоны звенят, провода обрывая,

Не услышу тебя и опять потеряю.

Мы близки, как пути, пробежавшие рядом,

Но не можем пройти расстояние взгляда.

Но не можем свести торопливые пальцы.

Мы довольно близки, но все дальше и дальше.

Мы застынем, замрем, затаимся, замлеем.

Мы так близко идем, что дыханием греем.

Ночь густеет и ждет, звезды падают в бездну.

Нас ничто не сведет, нам дышать бесполезно.

Параллельны пути, несливаемы души,

Мы теченье игры никогда не нарушим.

Мы не сразу умрем. Мы умрем постепенно.

Мы куда­то идем и придем непременно.

Меня со всеми не хватает.

Порою кажется смешным,

Что это время точно память,

Что это время точно дым.

В нем нет нигде пустого места:

Оно само из пустоты.

Оно повсюду интересно,

Но нет какой-то полноты.

Ненаполняемое счастьем

Оно забито суетой.

И я все время непричастен

К тому, что делалось со мной.

Как бабьим летом тают птицы

Среди бессмысленных небес,

Так таю я, мечтая сбыться,

Тая предчувствие чудес.

Меня лишили личной жизни,

Лишили счастья личных снов.

Меня подвергли укоризне

И разрушению основ.

Меня лишенного доверья

Отмежевали от любви,

Прижали нос массивной дверью

И приказали: «Не живи!»

Я исполнителен до жути,

Еще до жути терпелив.

Но я не понял этой мути,

Как «Не живи!», когда я жив.

Я жив, и следует считаться,

И, если следует, добить.

Но я не стану притворяться

И трупом сам не стану быть.

Бог нам не дал ума,

Ничему не учил:

И пусты закрома,

И хозяин – дебил.

Здесь неведом уют,

Непонятно житье.

Всюду звери суют

Злое рыло свое.

Подзаборная брань

На народных пирах.

И какая-то дрянь

На рабочих столах.

Перекисшая жизнь

С перекисшим вином.

Лучше жить откажись

Или лучше убьем.

Ты будешь вскакивать ночами,

Строчить стихи. Потом не спать.

И торопливыми стежками

На сердце трещины латать.

И не показывая виду,

Любить не то, что любит дух.

И вместо модного «прикиду»

Носить облупленный кожух.

Ты будешь жить почти нелепо,

Надеясь все же на успех.

Но за зимою будет лето,

Хоть и для многих – не для всех.

И, может быть, когда-то после,

Еще до выдуманных строк.

Ты будешь слышать жаркой ночью

И поцелуй, и томный вздох.

Быть может, после на рассвете

К тебе пожалуют друзья

И спросят: «Как тебе на свете?»

А ты ответишь: «Счастлив я!»

О, нет, не после… До рассвета

На тонком девичьем плече

Ты будешь видеть отблеск света

Настой сиянья на свече.

Не здесь, увы, не в этом мире

В тебе от счастья загудит,

Увы, не здесь себя счастливым,

Не ты, не так, не ощутишь.

Боль и тоска, как море:

Слезы его питают.

Каждый мой шаг с тобою

Что-то обозначает.

Лаской тебя укрою,

Сердцем с тобой оттаю.

Каждый мой шаг с тобою

Счастье обозначает.

Я ничего не стою,

Если тебя теряю –

Каждый мой шаг с тобою

Близостью отвечает.

Есть безысходность горя,

Есть беспощадность стаи.

Каждый мой шаг с тобою

Нас от беды спасает.

Время сметет и смоет

Память в веках растает.

Только мой шаг с тобою

Вечность обозначает.

Я мечусь, как кошмар по комнате

И на окнах в полосках льда

Отражается то, что помнится,

То, что грезится иногда.

Я мечусь… Мне судьбой назначено

Обозначить победам счет.

И усталость моя горячая

По горящим щекам течет.

И рождается непорочное

Из порочно сплетенных тел.

Мне пригрезилось этой ночью

То, что я наяву хотел.

Нужна любовь иного рода,

Без баб и нежностей нужна,

Нужна любовь всего народа

И вся великая страна.

Необходим холодный разум,

Чтоб, попусту не тратя слов,

Сшибать обугленною фразой

Обуреваемых ослов.

Необходим интим сомнений,

Чтоб жить в согласии с собой.

Необходимо исступленье,

Чтоб не удариться в запой.

Нужна игра высокой фальши,

Чтоб в очевидном убедить.

И нужно жить, как можно дальше,

Чтоб наконец-то победить.

Просыпается с рассветом

Вся душа — душа поэта.

Вся душа — душа поэта

Вся предчувствием согрета.

Вся предчувствием согрета,

Встречи ждет и ждет привета,

Встречи ждет и ждет привета,

Шлет себя взамен за это.

Шлет себя взамен за это

Все пронизанное светом,

Все пронизанное светом,

Все большое, как планета.

Все большое, как планета,

Мчится к Вам в восторг одето.

Мчится к Вам в восторг одета

Вся душа — душа поэта.

Адский смерч в душе погас –

Снова можно видеть Вас.

Потом ничего не будет:

Остатки бетонных сил

Я бросил на блюдо будней

И плошку души разбил.

Душа догорает тускло

Полосками мелких бед…

Такой вот простой и грустный

Тебе от меня ответ.

Слова не забыть клянешься,

Свои не забыть слова…

Я выживу. Ты вернешься.

Но сбудется все едва…

Как долго продлиться безмерная власть

Ублюдков, стремящихся мир обокрасть?

Как долго в бреду сумасшедших идей

Мы будем растить сумасбродных вождей?

Насколько нас хватит под натиском лжи,

В пустынях, где бродят одни миражи?

В какую грозу под потоками вод

Величие разума в нас низойдет?

Нам вечность не светит, нам некогда ждать:

Дожить до рассвета и с мужеством пасть…

Ты чувствуешь летом биение света?

Ты знаешь, как трудно почувствовать это?

Под тяжестью зноя не стоит дышать.

Жарою и горем объята душа.

За зыбкой стеною дождей миражи…

Бывает такое с тобою, скажи?..

Я тебя не видел часто:

Ты бывала не со мной.

Эти тающие части

Называются душой.

Эти жалкие остатки

Сердцем бухают во мне.

Эти горькие осадки

Фимиамились во сне.

Так не скоро встреча наша,

Так ускорены гудки.

Пусть душа твоя прикажет.

Пусть направят каблуки.

Пусть по узким переулкам

Проведет тебя чутье.

Пусть забьется гулко-гулко

Мироздание мое.

Милая, где ты? Странное лето.

Мочит последние капельки света.

Мелко и нудно серые тучи

Сердце и душу градом канючат.

Чуждые люди, мутные взгляды…

Нам это нужно? Нам это надо?

Нам бы укрыться в дальние страны

Или хотя бы в недра дивана.

Но ненасытные люди и время:

Нас разлучают попеременно.

Нет ни денег, ни друзей.

Только жопа, как музей.

Я лечу. Но в этой скачке

Не догнать летящую вперед.

Ты мне зря поверила, чудачка:

Гибель не единственный исход.

Угождать бессмысленным химерам

Вовсе не простое ремесло.

Жаль иссякла искренняя вера,

И от вспышек сердце отошло.

И в таком пленительном эфире

Не летать, как не летать во сне.

И во мне заштопаны все дыры,

Все дела закончены во мне.

Я стою, примериваясь к трону,

Но до стоп царя не достаю.

Зря я видел царскую корону,

Стоя у обрыва на краю.

И теперь последняя потеря –

Бегом опьяненная душа.

Ты открыла ласковые двери

И сгорела холодом дыша.

В этом зареве красном

Белоснежных стволов

Пробуждаюсь от счастья

Обжигающих слов.

Ты вернешься не скоро

Я не скоро вернусь

Через меркнущий город,

Через чистую грусть,

Сквозь пустыню вселенной,

Через звезд миражи,

Через разум разменный,

Сквозь безволие лжи.

А бакланы надежды

Погибают от слез,

А над звездною бездной

Рассыпается мост.

Но ни язвы, ни голод

Не помеха сердцам.

Пусть не сразу, не скоро

То, что грезится нам.

Но безмерная радость

Беспросветную грусть

Одолеет и сразу

Я навеки вернусь.

Как жарко, милая, как душно.

Какие редкие слова

Смывают прозу равнодушья

И лжи тугие покрова.

Какие хрупкие печали

Живут в клокочущей душе.

Такие призрачные дали

На непостижном рубеже.

Какие пламенные встречи,

Потом холодная пурга.

И грудь болит. И ум не лечит.

И жизнь сурова и строга.

В душе такая стылая теплынь,

И месяц май не радует удачей,

Но мы с тобою все переиначим

И будем жить, как хочется самим.

В душе покоя нет, и маета

Грозит простудой голосу и телу.

Все изошлось желаньем до предела.

Но там, где ты, добро и красота.

Прозрачна зелень, пышная сирень

Вот-вот уже порадует цветами…

Да будет май! И наши чувства с нами.

И ночь любви. И сладострастья день.

Судьба меня любит,

Но колет и мнет:

То слева подрубит,

То справа прижмет.

Судьбою обласкан –

Истаскан судьбой.

Я – страшная сказка

Со светлой душой.

У меня не случалось иллюзий,

Я не жил в первобытной стране,

Где болотные милые люди

Хлеб и масло нарезали мне.

Я родился в другом измереньи,

Где поэзия выше колбас,

И не ведал истошных томлений,

От которых страдаю сейчас.

Раньше думал, державная мудрость –

Это то, что вовеки мое.

Я надеялся в поисках трудных

Мы навеки обрящем ее.

Но теперь, как бывает нечасто,

Я в иллюзиях нудных живу

И, как близкие и домочадцы,

Жру сухую солому в хлеву.

Тинейжерам

Утомленные солнцем

Полнолетние дети,

Кто из вас разберется

В перепутанном свете?

Кто стальными шагами

Эту Землю измерит?

Кто расправится с нами

Неумевшими верить?

Я с невиданной грустью

В ожиданьи сгораю…

Вы моложе и лучше…

Только как вас узнаешь?

Как помочь вам зеленым,

Невидавшим пучины?

Как душе окрыленной

Дать характер мужчины?

Как красивым девчонкам

Дорасти в королевы?

Как убогой сторонке

Стать Империей Веры?

Нескладен мир.

                      И в нем кумиры,

Как слизь на каменной гряде.

А я один, меня забыли,

Меня оставили нигде.

Найду себя, найду проходы

И выйду к солнцу налегке.

И государства, и народы

Зажму в решительной руке.

Согрею хлипкую планету

Дыханьем пламенным моим.

И будет дух, где духа нету!

И будет разум вместе с ним!

Я обесточен, я обесточен.

Будет анализ права не точен.

Будет анализ сердца не верен.

Я обескровлен. Я обезверен.

И по-пластунски ползают в душу

Змий искушенья, гад равнодушья,

Дьявол сомненья, демон желанья…

Я опустошен до основанья!

Мечта с мечтою быть на ты –

Всего лишь призрачность мечты.

С тобой всегда наедине –

Всего лишь призрачность вдвойне.

Жизнь трудна и бессмысленна,

И не верится мне,

Что высокие истины

Есть в далекой стране,

Что прекрасные странницы

Бесконечно мудры,

Что надежды останутся,

Чтобы ждать до поры,

Что в заоблачных звонницах

Хватит места богам,

И что мне не приходится

Доставаться врагам.

Я исчерпал… А что – не знаю…

Я все на свете исчерпал

И, безыскусственно страдая,

Тебя на муки обрекал.

Тебя судьба переломила,

Но ты несчастна и мила:

«Няма таго, што сэрцу мiла» –

Сказала тихо и ушла…

Как жаль того, что раньше было!

Оно по-прежнему во мне…

Но ядовитые чернила

На в горло впившейся струне.

Я так считал себя нормальным,

А это, видимо, не так.

В душе кромешной жил нахально

Злой беспощадный вурдалак.

Он выпил кровь и выел душу…

И все желания твои

Покрылись коркой равнодушья

От слез измученной любви.

Твое терпение иссякло –

Тупым осиновым колом

Ты пригвозди меня внезапно

Над этим чертовым столом!

Уходят годы. Линяют люди.

Тебя не станет. Меня не будет.

И в этой пошлой витрине жизни

Шелка скрывают пустые мысли.

И если щели сочатся глянцем,

То это куклы с густым румянцем.

Попасть не просто в зеницу рока,

А мимо – плохо и одиноко.

И все, кто выбрал простые цели,

Уже при деле, уже успели.

А мне не жалко. Я им не пара.

Я мимо давки усердно шпарю.

Вы же смыли всю кровь,

Слезы, вбитые в грязь,

Не скорбя, не печалясь

Богам не молясь.

Вы стояли стеной

Равнодушных зеркал,

Пока кто-то кого-то

Толкал и топтал.

Равнодушье погоста

Повсюду царит,

Правит бал уложение

Каменных плит.

И струится толпа

Истуканами тел.

И плохого никто

Никому не хотел.

Только немощный страх

Источают сердца,

И не видно горящего

Страстью лица.

Как растения здешних,

Унылых болот

Слой за слоем под грязь

Выпадает народ.

Когда откроется дорога,

И в путь построятся войска,

Тебя у самого порога

Пронзит глубокая тоска.

Как тля, изгрызшая капусту,

Такая малая напасть

Способна искренние чувства

Сгубить, изгадить, растоптать.

И ты откажешься от боя,

И сам с собой наедине

Поймешь, что не было героев

В тобою избранной стране.

И трусам будет избавленье,

И мародерам – весь обоз.

А ты высокие стремленья

В душе на фантики порвешь.

Рассвет крадется серой кошкой

И, распластавшись на окне,

Снует прохладною ладошкой

По замерзающей спине.

Я, злой бессонницей гонимый,

Верчусь и чувствую спиной.

Все то, что так необходимо,

Опять случилось не со мной.

Опять из царства сновидений

Ко мне не жалуют друзья.

И жаждой буйств и исступлений

Душа исполнилась моя.

И нет в истериках отрады,

И утешенья тоже нет!

И из окна сухой и смрадный

Ползет надменно серый свет.

Я вышел из жизни, почти прогуляться,

Чтоб круто вернуться и чисто прибраться.

Я ждал терпеливо, усердно и честно,

Подыскивал повод и нужное место.

Но годы, друзья и былые печали

Сходили на нет и меня не встречали.

Я видел сквозь сито и слышал вполуха,

Как таяло время под бременем слухов.

Душа оседала, как старая пена,

И все пребывало таким неизменным.

И нету причин для любого возврата,

И, кроме меня, – никаких виноватых.

Сижу в засаде и старею.

Шинель не греет и течет.

И подтверждаться не умеет

Мой безупречнейший расчет.

Я сам с собой играю в труса:

Мол, час не пробил – подожди,

Пока жара просушит души,

И совесть вымоют дожди.

Но время глушит год за годом,

Как алкоголики раствор,

Но ничего не происходит.

Что происходит – сущий вздор.

Как льву не нравится солома,

Так мне – мои проблемы дня.

Высокомерия истома

Сковала, скорчила меня.

Всему живому – непричастный,

Всему Великому – поэт,

Живу предчувствиями власти,

Которой не было и нет.

Мышей и блох рожают горы,

К дерьму сползаются глисты.

И никому не тешат взоры

Мои заветные мечты.

Сияла ранняя заря,

Цвела сирень на огороде,

И мне казалось жизнь моя

К какой-то радости подходит.

Но у бессонной головы

Всегда, увы, пустые бредни.

И сколь не мнится вкус халвы –

Нет даже запаха последней.

Я умираю, а погода –

Необычайно хороша,

Как будто греет тень ухода

Немолодого плохиша.

Я ждал случайного спасенья

От позаброшенных друзей,

Я ждал везенья, совпаденья…

Природа сжалилась быстрей.

Быстрее сжалилась стихия,

Даря прощальную теплынь,

А люди, лютые, чужие,

Безжалостно желали: «Сгинь!»

Я сгину. Ждать уже недолго

Паду на мокрую траву.

Но напоследок, адским долгом

Под ярким солнцем оживу.

Если песней стон зовется,

То по нарам и шестам

Лучше всех у нас живется

Яйценосным петухам.

Мы обновлённая партия класса,

Деньги которого пахнут прекрасно!

Соединяются сегодня

Кто с бабой, кто наоборот…

А нашей партии подходит

Для дела этого народ!

Рейтинг милому поднЯла,

Одеяло убрала.

Так бы партия стояла –

Я бы голос отдала!

У партейных у людей

Много мыслей и идей,

Но на выборы не ходят

Ради этаких б…огатырей!

«yankee go home»!

Уж сколько раз твердили янкам:

Мол, «гоу хоум», плохиши!

А янки ехали на танках

И загребали барыши.

Но мы не думаем сдаваться,

Никто сдаваться не привык.

Еще «гов хоум» раз пятнадцать –

Хотя бы выучим язык.

Былинный витязь, он же Бова^*,

Сурово смотрит прямо вдаль.

И Буш допрыгается снова!

Нам бедолагу просто жаль.

Свою решительную фигу

На радость нам, на зло ему

Сожмет в кармане тихо-тихо

И не покажет никому

_______________

* Не путать с Вовой, который гораздо круче

Младшему Бушу, точно мальчишке,

Взять захотелось Саддамовы вышки…

Пыхнуло пламя из самого ада –

Спите спокойно жертвы Багдада!

Стихи об антисоветском
прадедушке
(Василии Ивановиче Петкомяки –
Славе Капээсэс)

В.С.Высоцкий

        Марина Цветаева

                         * * *

     Какой-нибудь предок мой был – скрипач,

     Наездник и вор при этом.

     Не потому ли мой нрав бродяч

     И волосы пахнут ветром!

     Не он ли, смуглый, крадет с арбы

     Рукой моей – абрикосы,

     Виновник страстной моей судьбы,

     Курчавый и горбоносый.

     Дивясь на пахаря за сохой,

     Вертел между губ – шиповник.

     Плохой товарищ он был, – лихой

     И ласковый был любовник!

     Любитель трубки, луны и бус,

     И всех молодых соседок…

     Еще мне думается, что – трус

     Был мой желтоглазый предок.

     Что, душу чёрту продав за грош,

     Он в полночь не шел кладбищем!

     Еще мне думается, что нож

     Носил он за голенищем.

     Что не однажды из-за угла

     Он прыгал – как кошка – гибкий…

     И почему-то я поняла,

     Что он – не играл на скрипке!

     И было всё ему нипочем, –

     Как снег прошлогодний – летом!

     Таким мой предок был скрипачом.

     Я стала – таким поэтом.

Какой-нибудь предок мой был – мужик,

Другой – несомненно, баба.

Иначе б там получился пшик,

И я не пришел сюда бы.

Чем дальше в гены, тем больше их:

Мои праотцы, прамамы…

Но, всех распихав, вымогает стих

Прадедушка мой упрямый.

У всех их четверо, ну, а он –

Крутой, потому что пятый.

Ему генетика – не закон

Он с паспортом Петкомяки.

Где взял, не скажет! Прижмут – соврет!

Накажут – отвесит сдачи.

Его пытали примерно год

Фашисты, садисты, «мачи»…

Когда ж иссяк их кровавый пыл,

Позвали они поэта.

Поэт «Мариной» при этом был

И брал на испуг прадеда:

Мол, ейны предок – бандит и вор,

И мастер любви продажной!

Но прадед уши от рифм утер

И лыбился ей отважно!

Ему-то что – у него в крови

Такая сидит зараза,

Что хошь ты режь, хошь гранатой рви –

Он выдержит все – два раза!

Бывало так: и ножей, и слов

Совали в него без меры,

И предлагали свою «ЛЮБОВ»

И дамы, и кавалеры!

Слова – на ветер, ножи – на склад,

А письма козлов и кралей –

В макулатуру. Такой расклад

Для прадеда был реален!

И он подзуживал:

                              –Ты пугай,

Девица с цыганским носом,

Но тибрить ягоды прекращай!

Детишкам верни абрикосы!

А то повадились воровать,

Буянить, шуметь и биться

Чуть что: «Цыгане мы, нашу мать,

Такая у нас традицъя».

Здесь все не ваше, и я не глуп:

Я – Слава, КПСС – я!

Такой прадедушка дал отлуп

Цветаевой поэтессе…

И вот теперича он стоит

Отлит из трофейной дряни,

И грозно хмурится, и глядит:

Ну, где тут еще цыгане?!

Вскочу на цыпочки, гаркну: «Цыц!

Не смей обижать «ромалов»!

Все люди – братья! И нет границ!

А ты – старичок отсталый!