О праве кризиса на самоопределение
статья опубликована в газете «Белорусский рынок» № 35 1994 года под псевдонимом Александр Соколов
Как много дается нынче советов по выводу Республики Беларусь из кризиса, сколько людей желает помочь молодому государству и молодому Президенту. И это отрадно.
Но, увы, за последнее десятилетие мы стали гораздо конкретнее в изложении фактов, но не в изложении мыслей и идей.
Понятие «рынок» по-прежнему обозначает цель развития, а понятие «административно-командная система» – мрачное прошлое. Работа мысли сводится к сортировке фактов под этими двумя рубриками. Причем рыночное рекомендуется к укоренению, а административно-принудительное допускается лишь как неизбежное зло. Изначально постулируется, что наша судьба в наших руках и все негативное есть проявление чьей-то глупости и произвола.
Парадокс в том, что, проповедуя рыночную свободу и самопроизвольность рынка, абстрактные теоретики не признают за огромным общественным организмом право на независимое развитие, законы которого следуют мудрым рекомендациям не более чем законы природы.
Умные головы пытаются придумать свои схемы развития и призывают оказать всяческое сопротивление тому, что в эти схемы не укладывается. Для составления советов и рекомендаций используются совершенно отвлеченные, абстрактные понятия, способные обозначать слишком разные (порою диаметрально противоположные) явления.
При этом мы не только не знаем «куда несет нас рок событий», но и готовимся к чему-то иному, чем происходит на самом деле. Мы верим, что станем делать не то, что станем, а то, что нам очень хочется.
Можно ли не упасть в пропасть
Как легко и безапелляционно преодолевается кризис в теории – пришел, увидел, искоренил.
Все видят падение производства – все пытаются его остановить. Средств предложено много, и все они носят искореняющий характер.
Конечно, если бы кому-нибудь в мире был нужен сборочный конвейер бывшего СССР, и если бы этот кто-то нашел источники для воспроизводства обветшавшей техники, была бы объективная необходимость и объективная возможность наше производство спасать и восстанавливать.
Но глубина падения нашего производства как бы задана уровнем производства в передовых странах. Все, что недотягивает до этого уровня, будет разрушено в неравной конкурентной борьбе.
Падение производства требует сверхусилий, но не для прекращения этого процесса, а для налаживания на развалинах того, что абстрактно называется современным производством. Чтобы это абстрактное понятие приобрело конкретные очертания, серьезные люди должны, по крайней мере, перестать выдумывать универсальные средства по преодолению неизбежного падения и заняться наконец-то поиском своего места в неизбежном подъеме.
Что такое хорошо
«Инвестиции», «приватизация» и другие понятия, призванные обозначать положительные моменты экономической реформы, слишком абстрактны.
Инвестиции вообще являются благом только в том случае, когда знаешь, куда их вкладывать. Если это неизвестно, то инвестиции могут оказаться напрасным расточительством, независимо от того, частные они или нет.
Считается, что стихия предпринимательства сама проторит дорогу в будущее и спонтанно выберет самый правильный вариант применения сил и средств. Но эта стихия не исключает, а предполагает напряженную и творческую работу ума, как предпринимателей, так и государственных мужей. Чем меньше мы думаем о необходимом, тем глупее оно воплощается в действительности.
Приватизация же обветшавшего производства есть перераспределение утильсырья без установления четких гарантий того, что из этого утиля будет создаваться какое-то производство. Энтузиасты приватизации как будто не видят, что использовать изношенное оборудование по его прямому назначению вовсе не обязательно, а зачастую и бессмысленно ввиду неконкурентоспособности продукции. Утиль можно сдать по назначению, а вырученные деньги пропить.
«Кто не работает – тот ест»
Во всех рекомендациях по выходу из кризиса трудолюбию и активности населения отводится едва ли не первое место. Много сказано слов о великой силе личной заинтересованности.
Конечно, если достижение личного богатства возможно только через развитие производства, то желающие обогатиться будут это делать, но если есть более легкие пути, то выберут именно их.
Надежда на потребительские устремления человека неоправданна, поскольку личная прожорливость ведет не к созиданию, а к разорению производства, поскольку любые производственные ценности в глазах необузданного потребителя менее значимы, чем пачка импортной жвачки в собственном кармане.
Для созидательного труда необходимо не стремление насытиться, а механизм подчинения потребительских интересов конкретным производственным задачам.
Это называется «инфляция»
Хотя об инфляции говорят, как о чем-то самодовлеющем, она все же не имеет самостоятельного значения, как не имеет такого значения летняя жара. Уровень инфляции, как уровень температуры, показывает лишь степень разбалансированности и неуправляемости экономики.
Если вместо того, чтобы спасаться от жары бросить все силы на борьбу с ней и на охлаждение термометра, то может быть кому-то и станет легче, но многие вышедшие на борьбу схлопочут солнечный удар.
Падение производства ни при каких обстоятельствах не может быть плавным уходом со сцены неэффективного производства на фоне расцвета производства прогрессивного. Это борьба за существование, при стихийном обострении которой чаще побеждают не лучшие, а наиболее верткие и агрессивные. Это переход к совершенно новым пропорциям между отдельными отраслями производства и потребления. Это цепная реакция, задевающая не только тех, кто не может войти в будущее, но и тех, кто идет с ними в одной связке.
Государство призвано сделать этот процесс как можно более безболезненным, иначе обезумевшие от потрясений граждане сбросят любое правительство и потопчут друг друга.
Но добиваться безболезненности можно по всякому, в том числе уповая на сохранение прежних пропорций. Такой путь и ведет к инфляции.
Кормить слабого за счет сильного (т.е. за счет налогов) государство практически не может, ибо сильный заложил эти налоги в цену реализации. Остается единственный способ — накачать хиреющие части национальной экономики воздухом безресурсных денег, чтобы на короткое время эти части достигли прежних соотношений с более сильными частями.
Денег накачивается все больше. Товаров в связи с развалом производства становится все меньше. А потому в обороте на каждую товарную единицу приходится все больше и больше денежных единиц, предназначенных для немедленного насыщения. И это называется инфляция.
Инфляция, стой, раз-два!
И в качестве средств борьбы с подобной инфляцией предлагается установление паритета цен, финансирование потребителей вместо производителей, сокращение расходов и тому подобное.
Но ведь проблема в том и состоит, чтобы и государству, и предпринимателю как можно точнее узнать какие пропорции должны установиться, какие цены считать паритетными. Какие производства и виды потребления считать необходимыми (здоровыми) элементами экономики, сохраняемыми, во что бы то ни стало, а какие пора признать раковой опухолью и искоренять хирургическими средствами?
Таким образом, проблема инфляции сводится не к проблеме борьбы с ней, а к проблеме выявления производств будущего и исчисления пропорций между ними.
Чем лучше мы будем действовать в этом направлении, тем меньше средств нам потребуется. И сокращение инфляции подтвердит правильность наших действий.
Возвращенье на круги своя
С горьким сожалением приходится констатировать, что рассмотрение нашего государства в качестве независимого требует чрезмерного абстрагирования от мировых интеграционных процессов, зависящих от воли маленькой республики не больше, чем деятельность огромного завода от воли одного не самого лучшего работника.
И в сложившейся ситуации очень благоразумно было бы преодолеть детское самолюбие и думать не о том, что нам хочется, а о том, что от нас требуется. Только такой подход позволит надеяться на доступную свободу в рамках железной необходимости. Чем больше мы будем сопротивляться, тем короче станет поводок, на котором нас поведут, точнее, потащат в «светлое будущее».
Одним из таких поводков всегда была и будет задолженность сильным мира сего. Можно, конечно, воспринимать рост внешнего долга как признак собственной слабости, но можно и как признак силы «Старшего брата».
Сложно жить среди мировых гигантов на перекрестке геополитических путей.
Опасаясь обвинений в пессимистическом фатализме по отношению к спаду производства, инфляции и объединению государств, хочу уверить, что автор совсем не предлагает безвольно плыть по течению, а только призывает не строить бессмысленных плотин в надежде на то, что удастся повернуть вспять реки, которые нас заведомо сильней, но нам почему-то не нравятся.
Приложение
Истины абстрактные и конкретные
(первоначальный, более подробный вариант статьи «О праве кризиса на самоопределение», сентябрь 1994 г.)
В последнее время в рекомендациях по выводу Республики Беларусь из кризиса нет недостатка. Отрадно, что столько людей желает помочь молодому государству и молодому Президенту.
Но внушает опасение тот факт, что за последнее десятилетие мы стали гораздо конкретнее в изложении фактов, но не стали конкретнее в изложении мыслей.
Так понятие «рынок» по-прежнему призвано обозначать то положительное состояние, которого следует достичь, а понятие «административно командная система» – то мрачное прошлое, от которого мы отказываемся. При таком подходе оперирование цифрами и фактами превращается в несложное занятие. Все попадающее под определение рынка объявляется достойным государственной поддержки, а все напоминающее командно-административную систему обрекается на искоренение.
Подобных незамысловатых положительных и отрицательных штампов много. Их использование опирается на твердое убеждение, что положительное при всех условиях остается положительным, а отрицательное – всегда отрицательным. Спор ведется только о том, насколько правильно подведено то или иное явление под то или иное понятие.
Между тем, абстрактные понятия охватывают собой явления, совершенно противоположные по своему смыслу и значению.
1. Так, безусловно считается, что реформы надо проводить и нежелание проводить реформы объявляется одной из основных причин разразившегося острого кризиса.
Между тем понятие «реформы» ничего не проясняет при ответе на вопрос что делать? Ибо все зависит не от того изменять или не изменять нашу жизнь, а от того, что именно изменять и каким конкретно образом. Ведь принесшая столько бедствий перестройка тоже была реформой, нацеленной на преодоление замеченных недостатков.
2. Парадокс заключается в том, что, проповедуя, рыночную свободу и самопроизвольность рыночных отношений абстрактные теоретики требуют целенаправленных действий со стороны государства. За огромным общественным организмом не признается право на самопроизвольное самостоятельное развитие, законы которого подвержены нашему воздействию не более чем законы природы. Умные головы пытаются придумать свои схемы развития и оказать всяческое сопротивление всему, что в эти схемы не укладывается. При этом мы не только не знаем, «куда несет нас рок событий», но и готовимся к чему-то иному, чем реально происходящее. Мы верим, что станем делать не то, что станем, а то, что вознамерились.
Конечно, намерения каждого из нас оказывают воздействие на общественные процессы. А намерения государства в целом – тем более. Но надо отчетливо понимать: экономические процессы имеют самодовлеющее значение.
Так, мы пытаемся остановить падение производства и стимулировать инвестиции.
Конечно, если бы кому-нибудь в мире был нужен сборочный конвейер Советского Союза 70-х годов, и если бы нашлись источники для воспроизводства обветшавшей техники, была бы объективная необходимость и объективная возможность наше производство спасать и восстанавливать.
Но никакими усилиями не вернуть вчерашний день и не спасти отработавший свое конвейер побежденной в холодной войне державы.
Глубина падения нашего производства как бы задана состоянием производства в передовых странах, все отстающее от уровня их технологий подлежит разрушению и будет разрушено в неравной борьбе с этими технологиями.
Нам нужно четко знать, какое производство мы строим, и как можно скорее направить туда все силы средства и государства, и отдельных граждан, прожигаемые в бесполезной борьбе с прогрессом. Если же не знаем – уступить все средства тому, кто идет в первых рядах технического прогресса.
Резкое падение производства требует сверхусилий, но не для прекращения этого процесса, а для налаживания совершенно нового производства.
Рост инвестиций вообще может оказаться благом только в том случае, если знать, куда их вкладывать. Если же это неизвестно, то инвестиции могут оказаться напрасным расточительством.
В связи с этим полубесплатную приватизацию обветшавших государственных производственных мощностей следует признать фактическим перераспределением утильсырья без всяких гарантий, что его используют для нового производства, а не распродадут мусорщикам, а вырученные деньги пропьют.
Необходима не столько приватизация старого имущества, сколько государственное стимулирование прогрессивных производств (причем каких-то конкретных, а не вообще «прогрессивных»), независимо от того, частными или государственными они являются. Тогда не только за рубежом, но и у нас в стране будут потребители утиля, способные его перерабатывать.
Говоря о развитии производства, большие надежды возлагаются на науку. От подвизавшихся в научных учреждениях ожидают эффективной деятельности. Под научную деятельность выбиваются «огромные ресурсы». При этом избегают анализа реальных способностей действующих ученых. Хотя беспристрастному наблюдателю очевидно: нет более заскорузлой и малоэффективной сферы деятельности, чем официальная наука. В любом случае необходимо очень внимательно отслеживать, каким специалистам достаются доплаты за их научную деятельность. И расточительней всего — доплачивать за одно лишь наличие научных чинов и рангов.
3. Что касается активной деятельности, столь необходимой для создания нормального производства, то она рассматривается, как феномен, никакими внешними законами не предначертанный. Дескать, никто не спешит к нам на помощь, и спасение утопающих – дело рук самих утопающих.
Во всех рекомендациях по поводу выхода из кризиса добровольному трудолюбию населения отводится едва ли не первое место. А для пробуждения должной активности принято уповать на личную заинтересованность, где безусловный приоритет отдается материальным стимулам.
«Крупные теоретики» до сих пор уверены, что личная заинтересованность снимает проблемы достижения высокой производительности и качества, что для собственного блага (преимущественно обогащения!) человек способен творить чудеса недостижимые в условиях административного принуждения.
Конечно, если достижение личного богатства возможно только через развитие производства, то люди, преследующие такую цель (а это далеко не все люди), станут энергичнее развивать производство, но если обнаружатся другие - более легкие пути, то корыстные люди (склонные ублажать, а не истязать самих себя) пойдут другим, более комфортным и выгодным путем.
Надежда на потребительские устремления человека внутренне не состоятельна. Именно потому в реальности рыночная ориентация людей, движимых личной прожорливостью, сводится не к созиданию, а к разорению производства. Ведь любые производственные ценности в глазах потребителя менее значимы, чем пачка импортной «жвачки» в собственном кармане. Поэтому не случайно все, что можно, так легко и массово обменивается на примитивный ширпотреб.
Стимулирование личной заинтересованности есть тот абстрактный лозунг, под которым в большинстве случаев скрывается эгоистическая прожорливость. Искренним приверженцам развития общественного производства следовало бы стремиться не к торжеству личных интересов вообще, а к торжеству тех интересов, которые способствуют развитию производства.
Конечно, потребительские инстинкты развить не трудно, ибо их развитие не требует дополнительных усилий со стороны тех, в ком они развиваются, ибо потребителей не надо искать, не надо определять, кто из них более прожорлив. А стимулировать трудолюбие непросто, ибо трудится вообще не просто, ибо непросто отличить специалиста от пронырливого приспособленца, ибо для этого необходимо не только взвешенное поощрение, но и разумное принуждение.
4. «Абстрактное» значит «отвлеченное», вырванное из конкретного контекста действительности. Именно такой подход применяется при изучении инфляции и изобретении средств борьбы с нею. По нашему же мнению, инфляция не имеет самостоятельного значения, как не имеет такого значения зимний мороз. Уровень инфляции то же самое, что уровень температуры: она показывает лишь степень разбалансированности и неуправляемости экономики.
Если вместо профилактики обморожений, отопления помещений
С одной стороны, инфляции способствует падение производства и замедлению товарооборота, которые, как прояснялось выше, неизбежны по объективным причинам. С другой стороны, безудержная эмиссия своими темпами роста значительно опередила темпы падения производства и стала основным локомотивом инфляции.
Можно ли обойтись без этой эмиссии? Конечно, можно, если позволить сельскому хозяйству падать с той же скоростью, что и промышленное производство. Можно, если снизить расходы на социальное обеспечение до реальных возможностей государства собирать налоги. Можно, если пренебречь экономической ролью государства и допустить неуправляемый экономический взрыв.
Все вышеперечисленные и иные более незначительные расходы, покрываемые в значительной части за счет вливания денег, естественно, можно сократить. Но не путем примитивного сокращения («секвестра»), а путем кропотливой, тщательной селекции, направленной на то, чтобы инфляционные деньги способствовали в первую очередь развитию современного производства в республике, чтобы выживали и процветали лучшие высокорентабельные сельскохозяйственные предприятия, чтобы социальную поддержку получали только те, кто не имеет объективной возможности заработать на жизнь.
Но такие трудоемкие задачи сводятся не к борьбе с инфляцией и сокращению расходов, а к целенаправленному совершенствованию всех сторон общественной деятельности. А сокращение инфляции придет само собой вместе с преодолением кризиса.
На время же инфляции следовало б разрабатывать не антиинфляционные механизмы, а механизмы приспособления к инфляции. Если же будет индексироваться потребление, а не производство и накопление, если инфляция будет вести к недостатку средств по всему народному хозяйству, то она останется не только признаком кризиса, но и дополнительным фактором расширения и углубления такого кризиса.
Инфляция только тогда подрывает (истощает) производство, когда дополнительные (необеспеченные ресурсами) деньги достаются потреблению, а повышение цен касается в первую очередь производства.
Между тем, теоретически безупречно можно смоделировать ситуацию, когда инфляция способствует производству, разоряя паразитирующих потребителей, уменьшая их долю в потреблении за счет закачки дополнительных денег в производство.
5. Сколько бы мы не гордились независимостью своего государства, но рассмотрение Республики Беларусь в качестве самостоятельной требует изрядной доли абстрагирования от мировых интеграционных процессов, зависящих от воли маленькой республики не больше, чем деятельность огромного завода от воли одного, не самого лучшего работника.
Чем искренней заблуждение по поводу своей самостоятельности, тем горше разочарование, когда внешние факторы доказывают свое подавляющее превосходство.
В сложившейся ситуации было бы величайшим благоразумием преодолеть детское самолюбие и думать не о том, что нам хочется, а о том, что от нас требуется, только такой подход позволит надеяться на доступную свободу в рамках железной необходимости. Чем больше мы будем сопротивляться, тем короче станет поводок, на котором потащит нас за собой всемирная интеграция. Одним из таких поводков всегда была и всегда будет задолженность сильным мира сего.
Нельзя сделаться самодостаточной страной, будучи перекрестком геополитических путей среди мировых монстров.
6. Абстрактно сочиняются и идеи преодоления экономического кризиса. Поскольку изобретаются именно радикальные и чрезвычайные средства. В то время как большая часть кризиса составляют не крупные преступления и громадные недостатки, а многочисленные мелкие упущения и отдельные недоработки. Речь должна идти не о том, чтобы поставить с головы на ноги всю экономику, а в том, чтобы отладить, гармонизировать работу разрозненно работающих частей, требующих не прожектерства, а конкретной работы.
Время от времени всплывает вопрос о том, что именно мы строим, какое общество. Предлагаются и разные названия. Но ни одно из этих названий не подсказывает никакого ответа ни на один узко практический вопрос.
По нашему мнению, вопросом об «измах» пытаются упростить до одного слова всю сложность экономической ситуации.
7. Конкретный подход требует учета всей гаммы взаимосвязей, требуется кропотливо соотносить собственные мысли и подходы. Но если и скопление нереализованной продукции и наличие посредников объявляются одинаково подлежащими искоренению, то остается только «надеяться» на то, что оба негатива отомрут одновременно с прекращением всяческого производства.
И вообще нет ничего более абстрактного, чем считать «трудом» только «имеющее осязаемый материальный результат». Подобный подход значительно упрощает решение вопроса о том, какую деятельность искоренять. А между тем неэффективное и расточительное производство приносит обществу гораздо больше вреда, чем по-настоящему талантливое, профессиональное посредничество.
8. Для того чтобы принести пользу обществу и государству недостаточно знать, что производство следует развивать – нужно иметь конкретный список таких производств, недостаточно знать, что инфляцию нужно искоренить – нужно так жить в условиях инфляции, чтобы она уничтожала лишь то, что подлежит уничтожению и способствовала становлению вышеназванных производств.
И, наконец, хотелось бы напомнить известную со школы истину: «познание движется от абстрактного к конкретному». Жаль только, что знания этой абстрактной истины недостаточно, ибо для ее реализации на практике необходима еще известная развитость и чуткость ума, способность элиты отличать абстрактное от конкретного.
Поэтому есть лишь надежда, что мы научимся думать не хуже, чем говорить.