А я и не хочу объективности. Я хочу, чтоб пришел Лесник и расшугал «понтярщиков»: и в красных подкрашенных, и в белых подбеленных. Опостылели, как «тошнотики» изголодавшемуся студенту.

Искренности охота!

Ваш земляк Нестерка.

Введение-выведение

Говорят, мы могли бы лучше жить, если бы больше работали. А зачем напрягаться-то? Нам и так ничего.

Некоторые понапридумывали, будто бы мы истосковались по правде. Да знаем мы эту правду – тоска зеленая! Мы от нее устали. И все больше хочется сказок, чтоб жизнь заполнялась радостью, пышной да разноцветною…

Ведь интересно же слушать о том, как Иванушка-дурачок рубит головы мировой гидре. Махнет направо – и валятся снопами расхитители казенных гвоздей, пожиратели колхозных харчей, растратчики кирпичей. Махнет налево – и рассыпаются прахом упыри да шпионы заморские.

Разбегается нечисть, прячется по углам, шипит в бессильной злобе. А народ, подобрав уровень жизни, бежит к своему избавителю, бьет челом и просит на царство.

Достает богатырь скатерть-самобранку, и льется отборная брань. Сонно журчат молочные реки статистики. Сладко плещут волны экономического роста. Бескрайне расстилаются заливные луга бесплатного сыра. И текут аппетитные слюни…

Врут умники будто нам, кроме корыта с отрубями, ничего и не нужно. Не понимают, корыто – вторично! Нам милее ящурной жирнократии – эти прекрасивые сказочки, этот бессменный сказочник.

Разве ж еда или секс могут доставить то удовольствие, какое испытывают повсюду, заслышав Его – умелого, во многом поднаторевшего, мозгой своей не кичащегося – миленького Иванушку, родненького дурындыша, врунгеля да хвастунгеля? Он же – народу копия без новомодной приксеренности! Если чаво и слямзит – так с людом простым поделится. Честь ему и хвала!

Да и о чем говорить? – Любит народ ушами, как не дано любить всем немцерожим бабонькам из непристойных роликов и непотребных шариков.

Вот и не будем мудрствовать лукаво. Пусть им статуй свободы и севрюжина с хреном. А нам креативная сказочка по мотивам народной мудрости…

Стоит1 в поле Теремок. И слухом Земля полнится…

Жизнь без секса

В те стародавние времена, когда Теремок был скромным таким окраюшком Царского села. Завелись на селе Великие Идеи. И так сильно завелись, что в одну ночь оборотилось Село деревнею Мудрых Советов. И хрясь ему светлым будущим, как Ньютону, прямо в маковку…

Сильные энергичные люди, преисполнившись ума, чести, и совести, исступленно дрались и работали. Мир их за это боялся, да и сами они боялись, прежде всего, себя…

История ударно и ритмично отсчитывала пятисменки побед и свершений. Новостройки росли, как грибы после радиации. Напряженно вздымалась целина. Ветвились железные рельсы. Самолеты летели далеко. Спутники – высоко. А микросхемы так и остались самыми большими в мире.

С голоду никто не помирал, голым никто не ходил, какую-то крышу имел и на подвиги легко склонялся.

Голова была свободна от сникерсов, тампаксов, памперсов и прочих подкладышей. В любой столовой за рубль можно было так укушаться, что проблема кислотно-щелочного баланса во рту ни у кого не возникала.

Под сияньем серпа и молота крепкие трудовые династии рождались прямо на производстве. Секса не было, но природа брала свое, и населенье множилось не по дням, заполняя первичные коллективы детских садиков и огородиков.

Стриженные сентябрята шагали в школу. Первонеры убежденно дудели и барабанили, самозабвенно целовали знамена, дружно вскидывали руки, без лишних вопросов собирали тонны отходов, с небывалым энтузиазмом обласкивали старушек и вытаскивали из прорубей самых отмороженных утопленников. Названия лагерей «Тук-тэк», «Соколенок», «Быченок» вызывали восторг и желание совершить что-нибудь из рук вон выходящее, дабы оказаться среди делегатов очередного слета. Даже само слово «слет» несло в себе нечто божественное, по-своему окрыляло.

Теремольцы-подневольцы назло Фрейду и прочим изможденцам добывали руду и картошку, строили и прокладывали, защищали и закладывали, прилежно изучали и яростно громили.

Коммунальные кухни, места общего пользования и душевный общественный транспорт сплачивали крепче групповухи и надежней совместно совершенного преступления. В едином поту стирались грани между классами, расами и полами.

Очень мало тунеядцев и двоечников. Очень много передовых ударников, ударных передниц и просто отличников. Всем им вручались часы, значки и крайне полезные статуэтки. А вдобавок, точнее — в назидание окружающим их развешивали на почетных досках в самом приглядном виде.

В благодарность лучшие делали пятилетку за два дня. Самые лучшие – вообще ничего не делали.

«Стреляли»… только сигареты. Ну, и бандиты в фильмах. Зато ни один бандит не доживал до последней серии. Да и простой подлец до счастливых концов не дотягивал – даже до середины…

И никаких тебе аварий и катастроф, дефляций и простраций, нарушающих равновесие в душах прилежных тружеников.

Денег и тех – хватало. Все стоило копейки. Цены стояли насмерть, падая при уценках. Знания и здоровье вообще раздавались бесплатно в обязательном порядке.

Демонстрации были самыми массовыми, гуляния самыми классовыми. Все были счастливы! Никто и не думал, что три источника иссякнут, а три составные части разлетятся на тысячи изотопов. И вообще думать было некогда.

Дефицит в дефиците

После кукурузной оттепели, устав от яично-мясомолочных переобгонов Америки, развитой организм пожелал насладиться достигнутым. Мода на увлекательный труд сменилась модой на ударный отдых2.

Эфир наполнился передачами, пространство – кинотеатрами, дворцами, танцплощадками, ресторанами, культ-парками, санаториями и т. д. Сьехи, гибзоны, страхачевы, вагонаевы, рутары, карлудоты, спиногриды, как могли, веселили публику.

Телевизоры входили в каждый дом и дарили «Семнадцать дней без последствий», «Закат солнца вручную», «Шурики и жмурики», нескончаемые войнушки бледнолицых мемцев с краснозадыми пушкетерами. «А ну-ка, бабушки» сменялись «А ну-ка, внучками» и анукали, как по маслу. У путешественников был свой клуб, у животных – свой мир. Сказка ломилась в гости. Почта пела и плясала, а погода гремела маршами. Селекторные совещания временно разделились на «сельский глас» и «пузо смеха». Реклама стыдливо пряталась!

Передача «Часовой» добывала благую весть и в поле, и у станка, и в зале торжественных заседаний. Фигуристы вертелись лучше всех, шайбы сбивались в стаи, предвещая Великую эпоху ледовых побудовищ.

А в полночь любознательные юноши старательно выясняли, что делал РазПутин между восемнадцатью и половиной седьмого 29 февраля 1912 года.

Надоело суровое слово «Надо», и вслед за обалдевшей от счастья олимпийской толстушкой воспарило капризнейшее «Хочу»! Расцвела эпоха застолий, курортов, наград, мемуаров и пышных похорон.

В те времена гостей ждали, и гости плелись вереницами. В праздник за каждою дверью: миска оливье, тазик картошки, селедочка, сервелатик, стройные ряды бутылок, радостные компашки, орущие одни и те же песни о любви и измене.

Фильмы о героическом прошлом, типа «Кипящая сталь за шиворот» и «В запое — одни дудаки», сделались «антиутопиями», просмотрев которые, никто не хотел махать лопатой на морозе и в драных сапогах. Все предпочитали наслаждаться. А наслаждение предполагало большое разнообразие, и поиск новенького превращался в неутолимую манию.

На прилавках магазинов по-прежнему красовались килька в томатном соусе, колбаса из бывалого ливера, синяя картошка и зеленые помидоры, многосемейные трусы, угловатые масс-халатики, сорочки-косоворочки…

То есть одежи и провианту хватало. Но это уже не радовало! Очереди плодились, как вредные насекомые. А жажда необычайного становилась абсолютно невыносимой.

Для приобщения к самому модному, вкусному, полезному и удобному требовались Иван Иванычи, Сан Санычи, и прочие Петровичи, при упоминании которых светлели лица товароведов, широко распахивались склады и прилавки. При этом коробочки шоколадных конфет, переходя из рук в руки, превращались в набор окаменевших кусочков какао3, а бутылочки коньяка – в неприемную стеклотару.

В поисках большего все чаще заглядывали за забор родного колхоза, все внимательнее слушали рассказы о Большом городе, преисполненном дивных соблазнов: от очень дешевых девиц до очень дорогих лимузинов. А город, меж тем, все рос, и его радужные огни все плотней обступали ржавую изгородь «Мудрых Советов».

Конечно, о жизни горожан ходили разные нехорошие слухи. Конечно, бдительные блюстители вывозили за забор самых передовых засланцев, чтоб те воочию убедились: мегаполис чреват помойками. И вообще полагалось думать, что там абсолютный смердежь мучительных загниваний, что очень скоро трудящиеся негры и свободолюбивые индейцы возведут свои сижины и фигвамы на месте гнилых небоскребов, снесенных до котлована4.

Однако наступала ночь, и миллионы радиоприемников жадно процеживали треск и шорох Большого города. На центральной усадьбе колхоза все чаще крутили городские концерты и фильмы. «Ах!» – вылетало из окон и металось сдуревшею бабочкой. Количество и качество городских удовольствий казалось невероятным. «И главное – без всяких очередей, без блата и дефицита!»

Перевертышей, сбежавших из деревни, клеймили коллективно и яростно. При этом весьма завидовали. И чем ярче сиял город, тем гуще мрачнели колхозники.

Кто и как мог удержать этих людей, когда выяснилось: им хочется в город?! Опротивело «завтра», похожее на вчера. Невыносимо осточертели байки про «всеобщую сытость», про самую передовую реальность, данную в порядке еле живой очереди, выгуливаемой по струночке. Деревенские нервно осматривали себя и свою тусклую жизнь. Вспомнились все обиды, накопившиеся за годы расправ и унижений. Прорезалось самоубийственное неистовство мотыльков, рвущихся к фонарю. Реактор терпения вспучило.

И когда Председатель «Мудрых советов» под ручку с довольной супругой зачастил в город. Колхозники сообразили: «Началось!» И началось такое!!!

Домик-дурдомик

Жители Теремка ничего не делают постепенно. У них всегда все и сразу, да на всю катушку. И чуть что – ломятся всем скопом в одну дверь.

Каждый хотел полезного, вредного, свободы, порядка, власти, денег, новаций, традиций, культуры, попсы, крепкой семьи и продажной любви. Каждое одеяло тащили во все стороны. Все трещало, рвалось и рассыпалось бесполезным мусором.

…Заглохли победные барабаны, потухли гигантские горны, одичали дети. Разумное, доброе, вечное внезапно себя оценило, и его осоловевшие сеятели отваливали куда подальше за длинным-предлинным пряником.

Народ, между тем, затаривался. Дома проседали под грудой запасов. Черви и моль пришли человеку на выручку5. Мемориалы опустошенных прилавков напоминали о героическом прошлом. Груды талончиков и карточек пестрели названиями блюд, покидавших прилавки с боями.

Низы нервно ерзали. Верхи судорожно скукоживались.

Глядя на такие дела, Теремок подхватил свои курьи ножки и бочком-бочком выбрался из деревни. И уселся неподалеку, ожидая счастливой самостоятельности. Но она почему-то запаздывала, точно ее задерживали насильники или жулики.

Вспомнился медвежонок – тот, что не мог понять, вырвавшись на свободу, где же вся та еда, что злые-презлые люди не докладывали в кормушку. Жители Теремка и вправду не понимали: «Где же та сладкая жизнь, к которой не подпускали? Где же халявный мед, чтобы его черпать собственными горстями исключительно для себя?»

«Вот оно, вот оно!» – вскрикивали в разных местах. Но как только туда бросались остальные – там уже ничего не было. Лишь следы скоротечной драки. Аппетит нарастал, а сытых становилось все меньше.

Власть и оппозиция, все, кто с ними, и все, кто против них, устали говорить и слушать друг друга, а заодно наотрез отказывались думать о ком-нибудь, кроме себя и собственной семьи.

Но нашлись в Теремочке личности – знатоки тайных троп Халявы, сообразительные и способные позаботиться о народе с крупной выгодой для себя. Сначала теремусов «лечили и учили» Чвак, Стащировский, звездочеты и сыроеды. Потом появились Гэ-Гэ-Гэ и Хамурлоди, в совершенстве владевшие искусством превращения трудовых медяков в груды золота и бриллиантов.

Крепкие лбом и сочные телом братишки от имени Архитекторов Сияющих пирамид самозабвенно общались с себе подобными, мощно распальцовывали добычу и растворялись в городской дымке.

Впрочем, пора признать, что самые грандиозные пирамидальные кучи удавались официальным властям, практиковавшим магию компенсации вкладов и искусство орудования сберегательными банками.

Стойкий аромат концентрированной «зелени» притягивал полчища субъектов с крылышками. Так называемых, «политиков новой волны». Обещая комфорт и сухость, они выжирали нектар и летали кругами неотвязные, как мигрень. Среди них и выкристаллизовались самородки, жаждущие останавливать цены и посылать дожди грохотом волосатых лапок. Эти ни с кем делиться не хотели и хватали даже ненужное, объясняя собственную наглость и скаредность высшими астральными интересами.

Наконец, даже самые тупые и умалишенные теремусы почувствовали, что их держат за идиотов. Всем становилось ясно: места всеобщего благоденствия так и остались сказкою, пригодной лишь для того, чтобы вырвать кусочек сырка из простодушного клюва.

На смену простодушному доверию явилось дерзкое недоверие. Но ничего не изменилось. Раньше людЯм проповедовалось: «Верьте мне и во имя мое пожертвуйте». Теперь же повсюду выкрикивалось: «Как Вы можете, верить этим злыдням, будто бы я вор и убийца!»

А «особо честные» снова остались с носом. Раньше у них не было привлекательной правды, теперь не нашлось подходящих разоблачений.

Все в зад

Наступил новый век, пришло новое тысячелетие. А бедные дурдомяне кучкуются стайками и вспоминают милую сердцу деревушечку. И так им хочется назад…

– Выпьем водочки за 3−62, закусим килечкой за 0−40. И забудем этот бардак!

Рвется назад живое, обожженное сладкой жизнью. Но выдранные кудряшки не вставить ни в зад, ни в перед!6 Да и нет больше никакого «зада». Прошлое скончалось от старости и маразма. Нет прежней деревни. Нет поля, где стоял Теремок. Все вокруг застроили и заасфальтировали шустрые горожане.

Домик-дурдомик очнулся в самом центре большого города. И заметался направо, налево, назад, вперед, сикось-накось. Кругом одно и то же: фонари, проспекты, небоскребы.

– Ау!!! «Замуровали демоны»! (тьфу, ты – «демократы», конечно!)

Хорошо бы сейчас устроить всемирную революцию и снести к чертям собачим всю эту урбанизацию, со всеми ее наворотами. И тогда…

В 6 часов утра взревет старый гимн и миллионы теремусов окунутся в приятную муть «дальнейшего роста народного благосостояния», в бесконечную очередь к водопаду сказочных удовольствий.

…Но разве миролюбивым жителям Теремка нужна мировая революция?! Если раньше вместо оной революции у «Мудрых Советов» один «пшик» получался, то теперь разве что «пук» получится. Тем более, у отдельно взятых теремусов, вяленьких от природы, на глобализм не падких. И хорошо, если горожане над революционными дурдомянами попросту посмеются. А если под зад коленкой, чтоб воздух не портили. Этим городским только дай повод. Не посмотрят ведь, что Теремок доселе такой незрелый: глупенький да молоденький.

…Да и так ли назад-то хочется?! Вот Вы часто видели людей, бегущих из города в деревню? Приукрашивать прелести здоровой и безмятежной жизни на свежем воздухе все любят, а горбатиться над грядками сверх дачного «увик-енда» – только редкостные трудоголики способны. Даже самая сильная тоска по малой родине мало кого выталкивает из уютного мегаполиса.

Конечно, в любимой Деревне Мудрых Советов были свои прелести. Но не было даже теплого сортира со сливным бачком. Так что ж – опять облегчаться в обледеневшем скворечнике, как кочет на насесте?!

Ну, допустим, у некоторых был сливной бачок. Зато Фольксвагенов и Мерседесов, кодаков и поляроидов, американских боевиков и французских комедий, видеомагнитофонов и мобильных телефонов было до жути мало. В прошлом прокладки женские толщиной с надувной матрац, косметика на случай ядерной войны, автомашины-ломачины, блат, очереди, запреты, много изнурительного труда и мало приятного отдыха.

Нет, не полезут теремусы в коммунистический гроб к червям и вампирам. А куда полезут?! Куда ж они рвутся-то из своего дурдомика?!

…Ах, вот оно что! Им нужна колбаса за 2−20 и зарплата в тысячу долларов. Романтические костры и компьютерные игры. Курортные романы на свежем воздухе и фривольные джакузи в номерах. Долгие кухонные посиделки и быстрый разъезд на мощных лимузинах. Жители Теремка хотели б соединить прелести прошлого с радостями настоящего и надеждами будущего, но не знают как. Поэтому ждут чуда и мечтают о добром волшебнике. Или хотя бы о сказочнике…

Есть, разумеется, чудаки, которые ничего не ждут и куда-то едут. Ну, и спасибо им – сэкономим на смирительных рубахах.

Шалаш в раю

Приятно сознавать себя «венцом природы»‚ однако приходится признать‚ при всяческих «но» и «если» человеческое сообщество – слишком примитивная организация. И жители Теремка‚ увы‚ не исключение‚ а горькое подтверждение этого правила.

Тому, кто видал одни шалаши – рай представляется огромным шалашом из гигантских лопухов. Занимая в городе небольшой приусадебный участок‚ Теремок почти в лабораторных условиях продолжает ставить на себе замечательные опыты‚ так не вовремя погубившие Деревню Мудрых Советов.

Можно, конечно, считать жителей Теремка последним оплотом разума, участниками величайшей исторической миссии. Но, когда видишь этих продвинутых миссионеров‚ хочется сочинить хоть сколь-нибудь внятное объяснение их ритуальному издевательству над собой. Допустим, на примере теремусов всему человечеству открываются потаенные законы мироздания, мудро направляющие нас каменистыми тропами к лучистым горизонтам.

Подобными допущениями как раз и пробавляется уйма доморощенных аналитиков‚ заливая нас своими анализами. Но нормальному человеку плавать в этих анализах противно и неудобно. Ему хочется простых, понятных объяснений‚ а не сложноподчиненного одевания штанов через правое ухо.

Между тем, обычный житейский опыт подсказывает‚ что чаще всего истоки проблем лежат где-то в области живота или немного ниже7. Жизнь становится осмысленной‚ когда замечаешь: многие события‚ именуемые эпохальными‚ часто предопределены физиологическими влечениями конкретного индивида. Это кажется смешным и унизительным‚ но пустой желудок, ссора с женой‚ неудача в постели, другие не заметные для истории, весьма деликатные случайности могут до неузнаваемости изменить ландшафт планеты или вызвать вселенский катаклизм.

Как мудро заметил один певец незатейливой теремошной бытовухи: «Блажен‚ кто рано поутру имеет стул без принужденья. Тому и пища по нутру‚ и все доступны наслажденья»8.

А уж для тихих и зашуганных теремусов‚ которых может неизгладимо травмировать вид гениталий на телеэкране‚ личные проблемы любого нахрапистого и беспринципного члена (общества) грозят летальным исходом.

Чавкай и шваркай

В чем сила‚ спросите? Политические эстеты думают‚ что сила – в правде‚ но мы-то не такие наивные и хорошо знаем‚ что сила – в правильном питании. Хорошая еда и добрая выпивка занимают особое место в жизни каждого народа, каждого здорового организма. Традиции правильного питания передаются от старших к младшим, соединяя эпохи, освящая устои общества.

Мягкий и терпеливый народ подобрался в Теремке. Не прожорливый вовсе. Его аппетиты сильно преувеличивают, когда берутся соблазнять фастфудом Большого города. Зря городские гурманы уверены, что каждый хотел бы фаршироваться по их образу и подобию.

Конечно, неповторимый вкусовой букет блюд и напитков Гаити, Гавайев, Маврикия, Мальорки, Кипра, других диковинных мест и непроизносимых названий пронзает воображение, как бык овцу. Возможно, кого-то и тянет откушать лапки арахнидов с личинками червячков в термитной заливке, испить настой пальмовых листьев на изысканных сортах бамбука. Но, чтобы добраться до мест поедания этих и прочих прелестей, необходимы чемоданчики денежных знаков, изрядное терпение и свободное время.

Конечно, теремусечскому терпению многие просто завидуют. Но вот с деньгами и свободным временем, теремусам не подфартило. А потому они скромно довольствуются хлебушком с сальцем, водочкой да лучком! Впрочем, этого вполне достаточно, чтобы получить массу впечатлений и напитать тело сбалансированным составом белков, жиров и витаминов.

Водка – идеальный продукт с потрясающим эффектом. Гармония вкуса и запаха. При правильном употреблении бодрит, лечит, снимает порчу, согревает, утоляет жажду, тушит безответную любовь.

Однако нельзя проникнуть в сакральный смысл национального напитка, не пройдя определенной подготовки. Пить надобно грамотно, вдумчиво, с удовольствием. При неправильном наполнении как мужчин, так и женщин сильно колбасит, и они начинают нуждаться в постороннем уходе, страдать от недостатка витаминов, плохой экологии, политических проблем и психических расстройств.

Та степень удовлетворения жизнью, которая дается нуворишам только на престижном острове в тарелке навороченного салата за 10 000 баксов (как минимум!) – приходит к теремусу в спартанских условиях, в компании двух собратьев. Намного дешевле и проще! И быстрей – после первой же чарочки!

Нельзя сказать, что пол-литура (не путать с политурой!) лучше пьется за стойкой бара с двумя сэндвичами, чем на лестничной площадке с двумя рукавами. Все зависит от компании и вдохновляющей идеи. Поводом и основанием может служить встреча друзей, вечер в кругу семьи, любые производственные успехи, каждый новый год, день кого угодно… и даже – отсутствие повода!

Нет никаких оснований полагать, что бутылка на нос под аккомпанемент хорошо настроенной гитары повалит дружный коллектив. Отнюдь… Способность поглощать огненную воду пока еще плохо изучена.

Между тем, за чаркой и шкваркой самые серые жители Теремка чувствуют себя былинными витязями и библейскими мудрецами. В своих страстных, приправленных матерком рассказах они ставят на место козлов-начальников, тратят деньги кошевками9, любят шикарных баб, выигрывают по крупному в карты и в лотереи10, знакомятся с великими и знаменитыми, дают этим мнимым «гениям» по-настоящему дельные советы…

Изобретение колеса, открытие Америки, «Программа 500 дней» и т. д., и т. п. – всеми этими и многими другими достижениями недогадливый мир обязан скромным героям, рыхлящим грядочки на деляночках Теремка.

Трясущийся над каждым пенни Уоррен Баффет и пыхтящий над каждым мускулом Арнольд Шварценеггер никогда не ощутят того кайфа, каким упивается простой теремус, повествуя соратникам по бутылке о своих регулярных подвигах на разных аренах жизни. И это тем более приятно, что яркие ощущения приходят на теплой кухне в кругу «уважаемых личностей» после первой же стопочки, а не после изнурительного круиза в окружении странно булькающих туземцев под палящими лучами солнца и пронзительными океанскими ветрами.

Милые женщины, это предрассудки, будто бы «настоящие герои» должны побеждать зло и петь серенады. Ну, не носят вас на руках, потому что, пройдя все круги сорокаградусного ада, доблестные рыцари Теремка обессилено засыпают, а потом обреченно страждут под железной пятой Бодун-Бодуновича — Лютого и Нещадного. Между тем, каждый день теремуса – неустанный подвиг долготерпения. Каждая пьянка – абсолютная самоотдача. А вы: «мусор», «тупые ножи»… Оцените себя по Фрейду – секс у вас на уме. А подвигов не замечаете, слышать о них не желаете. Отсюда и головные боли в самых неожиданных ситуациях. Внимательней надо, барышни, – и вы проникнетесь животворной радостью необузданного геройства своих нетверёзых избранников.

Кстати, и женщин тоже тянет порой на подвиги. Тогда теремусихи могут и коня… того… уделать‚ и избу поджечь не хуже проворовавшегося завмага. Их речи в такой момент точно горящие скважины, а всадники-жеребцы прыскают врассыпную. Да и балуют бабоньки так‚ что невольно подумаешь: «Лучше б они по-нашему – по-мужски… в рамках каких-то рамок… общечеловеческих ценностей, так сказать!»

С другой стороны, выпивка – это не только величайший подвиг. Это еще и величайшее утешение. Желание напиться чаще всего спасает, когда любимая девушка ведет себя неправильно, когда жена забывает покормить, вымыть посуду, сказать ласковое слово, снять напряжение по правилам телевизора, а также вследствие проблем на работе, тупости начальства, милиции и других не пошли, Боже, органов.

Народ в Теремочке – утешенный! Поэтому без особых потерь переживает любые смерчи, грозы и прочие катастрофы, особо не вмешиваясь ни в дела власть предержащих, ни в бизнесы бабки постригающих. Раздражается теремус только тогда, когда натыкается на явное безразличие окружающих к собственным неприятностям. Тогда он может написать на стене – «Суки все!» или в газете – «Все холуи!» И опять хоть к ране прикладывай.

Буйные непоседы, любители острых ощущений, неспособные довольствоваться малым, в конце концов, выселяются из Теремка в виду невозможности совместного проживания. Поэтому в Теремке временами хлопают двери, нарушая спокойствие жителей, склонных к сладким домашним идиллиям и уютным застольным радостям. Впрочем, на общем фоне «чисто отошедших» так малО, что они нисколько не портят пейзаж сонного теремошества.

Да и с научной точки зрения, в Теремке все нормально – самый что ни на есть «естественный отбор». Созданы те же условия, какие заботливая природа-мать жалует стаду баранов и стае волков. Хищники зорко следят за состояньем паствы, добросовестно подъедая всякого отщепенца. В результате – ни одного слабого, ни одного больного, ни одного барана: самых хилых и непонятливых, всех отбившихся от стада обезвредили санитары.

Вот так вот в тоске и согласии, без особого визга и жалоб вершится круговорот белковых тел в природе. По крайней мере, именно так рассказали Дарвину его друзья теремусы. Жаль, не услышал правильно и многое недопонял – вот и выставил нас обезьянами!

Естественно, где-то меж чаркой и шкваркой имеют место быть и более глубокие, возвышенные, так сказать, социально-экономические и политические подоплеки. Но это уже «эксклюзив», мало кому интересный. В целом процесс простой – и нами описанный точно.

Искусство ушастой любви

Скромный народ Теремка любить выгодно и приятно, поэтому соискатели теремошьей любви многочисленны и драчливы, как женихи Пенелопы.

Конечно, бывали дни, когда народ никто не любил. Тогда он и вел себя соответственно – яко старая дева: шумел, капризничал, творил всякие непотребства. Но длилось такое недолго. Власть по характерному запаху обнаруживала бесхозный народец, ловила его за уши и любила с непосредственностью питекантропа.

Бывало, народ пошаливал и, заигравшись, кусался до крови. Однако потом от вида содеянного и наступившего одиночества скукоживался и искал себе хоть какую-то власть, дабы любить и жалеть властителя, как работящая баба своего непутевого мужа, прощая любые гадости ради редких минут взаимности.

Власти давно научились пользоваться народной слабостью, поэтому часто и прилюдно жалуются на свою тяжкую долю, на ужасных злыдней, стремящихся посадить правителя на кол, смешав бесценное желтое с трепетным голубым.

Однако жалобы жалобами, а править – не семечки лузгать. Любая случайная смута – и вот ты уже не нужен. Иди – управляй мышами на самой поганой даче.

Поэтому властвовать надо бережно, с предельною осторожностью, как отмычкою шерудить. Чтоб влюбленный народ не заметил, кто там таскает денежки исключительно для себя. Методика незатейлива: быстро-быстро, шустро-шустро на волне народного энтузиазма самым безмыльным11 способом пробраться к зияющим отверстия всеобщего благоденствия и закрепиться там. А чтобы поменьше трогали – чем-нибудь отвлекать: стишочек на табуреточке, песенку под баян…

Подобное лучше всего удается тем, кого долгое время обзывали «горлопанами», пока не придумали выражения покрепче, позаковыристей. Среди этаких «заковыристых» есть и такие ушлые, коим народ внимает, постанывая и млея. Зовутся они «мастерами большой и ушастой любви».

Их уникальные качества – ясное виденье светлого будущего под собственной мудрою властью и способность беспрерывно клясться народу в своей безграничной любви. Да и та лапша, что они на ушах развешивают, – намного сытней обычной, пищевой лапши. За такую феноменальность их всячески уважают и прижизненно не бранят.

Жаль только, что со временем каждый полновластный всенародный любовник охладевает в буквальном смысле: замолкает и лежит такой тихий, серьезный, ни на что не реагирующий. Сначала его оплакивают – чуть позже его оплевывают, сыскав себе нового хахаля, пригодного для утех.

Любовь ничему не учит! И каждый следующий краснобай кажется таким не похожим на прежних, таким обходительным и искусным, что хочется слушать его бесконечно, позволяя всякие вольности… и невольности в том числе. Вот тут-то новенький и овладевает народом: хорошенечко оттопыривается сам, и дружкам-холуям потворствует…

Бывали, правда, моменты, когда эпическую панораму «полюбовного властвования» пятнало смутное бурчание народа, требующего материальных доказательств любви, отчего власть мучили энурез, диарея и прочие недержания запихнутого в себя. В таких случаях народ приходилось обманывать и даже чуть-чуть насиловать, чтоб он — «гаденыш» почувствовал подлинную ценность ушастой любви по согласию.

Но как-то раз какие-то умники, видимо, не тем местом поднатужились и придумали «дерьмократию». И сразу же откуда ни возьмись появилось великое множество темных и подозрительных искателей народной любви. Их было так много, и все они были такие забавные, да так сладенько щебетали, что народ поначалу бросился водить с ними хороводы, любовался ими и слушал, слушал, слушал, не замечая ничего вокруг.

Всем возвышенным моралистам стало нехорошо: «А народ-то – не однолюб! Ишь, вертит своими «ушами», как шлюха своим задком!» И тогда вышел вперед один беспримерно отважный Лапшеплет12. И припал к народным ушам, как морзянка к большому локатору.

Ох, и остер был на язык13. Спасу никому не было. Беспощадно и неразборчиво крыл знакомых, и незнакомцев, особливо супротивников своих. Уроды, мол, импотенты, пьяницы, извращенцы, предатели, воры и тому подобное. Большим затейником оказался товарищ в этом вопросе!

А супротивники что? Только краснели бедные: носами хлюпали, глазами хлопали, а по-евойному не могли! Особенно досталось одному профессору за то, что якобы намеревался стибрить пару фантиков у грудных младенцев. Короче, еле выдюжил грамотей – до сих пор валится в обморок от одного вида фантиков или младенцев.

И еще много всякого знал Лапшеплет и говорил, не таясь. Бабы впервой познали, что они «жэнсчыны». Мужики невзначай почувствовали, как невыносим уровень ниже колена. Интеллигенция наконец-то разобралась, сколь элитным сортом дерьма и одновременно солью земли она является. Дояры и доярки не на шутку перепугались, что без запуска доильных аппаратов, придется доиться самим. Он учил колеса крутиться, кроликов плодиться, больных лечиться, инвалидов трудиться, профессуру учиться.

Вот таким вот образом новоявленный Орфей широко открыл глаза многим согражданам. Некоторые с тех пор и ходят с выпученными глазенками, как лошади после допинга.

– Во дает! – крякнул народ. И отдал этому всезнающему и всемогущему Голосу свои голоса. И зазвучал он во всю мощь, во всех уголках Теремка, во всех его закоулочках.

– Глядите у меня! – гремел он повсюду, хоть ничего и не показывал. А глаза народные продолжали вытаращиваться, посрамляя машинные фары и размером, и крутизной.

Больше всего обожал он демонстрировать, как любит свой народ. А чтоб приспособить народ к конструкции собственного организма, издал массовым тиражом книгу «Моя конституция», где описал множество изумительных способов всенародного соития. И хоть книга эта написана традиционным терьмократическим языком‚ понять ее и повторить на практике изыски автора никому не дано. Он так и сказал:

– Это только мое, никому такого не позволю! В могилу с собой унесу – хоть, честно сказать, бессмертный я…

Некоторые думают, что так любить свой народ вообще невозможно, что ушастая любовь противоречит классической «Кама-сутре». Привыкли, вишь, заваливать народ по-книжному, по старинке. Какое убожество фантазии! Кто ж им таким поверит — зашоренным, закомплексованным?!

Учились бы у Него! Поза за позой, поза за позой… А как сексапильно стонет! А как исступлен в оргазме! Уши сами собою вертятся: свернутся от черной зависти – от беленькой расцветут. Искусная виртуозность, достойная нашей сказки!

Опущенная целина

Известный герой анекдота все время думал о бабах14, даже когда целовал полковое знамя. Мы не знаем, думает ли столь напряженно о бабах власть Теремка, однако, несомненно другое – еда постоянно напрягает властителя, если, конечно, он не занят спортивной или политической борьбой с многочисленными врагами.

При этом у самих властей проблем с едой как бы и нет вовсе – разве что все меню по три раза в один живот не помещается. Поэтому руководящие размышления о еде носят исключительно академический и альтруистический характер. Понятно, что с такой точки зрения, думать о еде в одиночку – это то же, что заниматься сексом в том же составе. Поэтому власть любит собираться на многочисленные и многочасовые застолья, приглашая на них самых изысканных гурманов, преимущественно откормленных.

На этих застольях обжорство не предусмотрено, чтоб приглашенные думали, где взять, и как накормить народ. Кто бывал, тот знает: это сплошной пир духа, на котором играют, переливаются, пенятся, шипят, шкворчат бледные мысли участников. Лишь иногда кое-кто из посидельцев отхлебывает из стакана газированную воду, чтобы пузырек газа подтолкнул долгожданную идею, застрявшую в неожиданном месте.

У власти есть какой-то опыт личных наблюдений за произрастанием булок и прочих продуктов питания. Некоторым знатокам опыт кажется сомнительным, но ей самой его достаточно, чтобы уверенно рассуждать о важнейших продовольственных проблемах. Возможно, этому способствуют обширные энциклопедические познания Главного управителя во всех сферах жизни, что давно сделало его признанным авторитетом в разных профессиональных кругах. Добавьте к этому немного вздорный характер, и станет понятно, почему он тамадит-верховодит на любом застолье, и почему его стараются не оспаривать.

Нашелся однажды некий умник (из тех, кто помнил Самого еще в сперматозоидном состоянии), осмелившийся усомниться в некоторых властных сентенциях. Устало поморщилась власть, как будто могла сказать: «Какие они все-таки бестактные мужланы, эти старые ослы. Им бы о душе думать и радоваться, что их еще терпят, а они туда же – учат!» – и отправила старичка на несколько лет изучать в спокойной обстановке под присмотром внимательного персонала труды Ницше, Шопенгауэра и других душевных пациентов.

Лица, временно оставленные без постоянного присмотра, власть в основном слушают, а если говорят, то стараются ляпнуть что-нибудь тупое и состроить такую идиотскую рожу, чтоб самый главный похлопал по плечу и ласково пожурил «дурилку картонную». Все прочие при этом влажно сопят и довольно похрюкивают от взаимного понимания.

В горниле таких совещаний и зарождаются самые перспективные и жизнеутверждающие продовольственные программы, суть которых метко определил Главнейший: «Помирать собирайся – а хлеб сей!» От столь «комплексных» установок народ впадает в энтузиазм. Желая угодить властям, он пытается посеять и помереть одновременно. Суицидные15 настроения передаются даже скоту: коровы и быки ходят такие задумчивые, как будто дожевывают и долизывают текст своих предсмертных записок.

Тем не менее, даже в таких декадентских условиях голову посещают мысли о молоке и мясе, гремят речи о привесах и яйцах, всплывают бодрящие лозунги: «Выше знамя наших побед!». И вся полноценная жизнь все так же неспешно влачится. Часть жителей пытается произвести что-нибудь съедобное, другая часть напряженно ждет и посильно путается под ногами. Засеяли все, что хотя бы отдаленно напоминает почву – только наесться досыта покудова не смогли.

Просто остров невезения какой-то, с вечным недородом крокодилов, массовым падежом какаду, вымерзанием кокосовой пыльцы и потравой яровых бананов.

Когда ж становится совсем туго, власть объявляет еду невыездной и отстреливает ее на многочисленных блокпостах, как неисправимых участников террористических группировок. После чего еда становится такой патриоткой, что ни за какие деньги не хочет расставаться с Родиной.

Вражьи расчеты показывают, что земля и люди вот-вот иссякнут от военно-полевых операций и назойливого внимания всеведущих дилетантов, опустивших ниже колена все, кроме собственных яиц, бережно удерживаемых большими и ласковыми руками.

Ледяная хоромина

Никто ничего не делает из плохих побуждений. А все замыслы теремошных властей так и вообще – исключительно хороши. Поэтому не жалко никаких сил, денег и времени на их реализацию.

Прекрасные программы жилищного строительства существовали еще в Древнем Египте. А строили почему-то в основном храмы для жрецов, дворцы для знати и очередную самую высокую пирамиду для Самого Равного Богам. В конце концов, египетская цивилизация надорвалась, таская непосильные глыбы. Ее архитекторы вымерли. Но пирамиды стоят, потрясая размахом нечеловеческих замыслов.

Есть сугубо шпионское, исключительно лженаучное мнение, что когда вымрут теремусы, ледяные хоромины выстоят, чтоб через тысячи лет ученые археологи расшифровали забытые письмена и выяснили, как с помощью культовых сооружений Красноносого Молоха16 пытались спасти здоровье погибающей нации. Найдутся и чудаки, склонные приписывать теремусам знание космических законов оздоровления холодом. Знали, мол, бедолаги, но почему-то не смогли или не успели воспользоваться.

Бессовестное вранье! Халтура – эти хоромины. Тысячу лет не выстоят, сотню и ту навряд! Для торговли плохо приспособлены, для массового спорта еще хуже: хоккеистов помещается не больше, чем покойников в пирамиду.

Вроде б и изучили теремусы власть, как любимую лысину. Однако же многие верят в волшебную силу домиков изо льда. Глупо же, в самом деле, строить катки только для того, чтоб фараон сподобился ни в чем себе не отказывать.

А уж если кто-то не верит родной власти на слово, то пусть идет… и что-нибудь смотрит или слушает в часы наиболее интенсивного отправления информационных надобностей. Именно в это время простые труженики, утомленные актами высокой сознательности и трудового героизма, погружаются в состояние, близкое к гипнотическому. И тогда уж им все едино. Где народ, где власть – не различить: полное единение мнений и естества, все сплетается в чувственных наваждениях ласкающей полудремы… Народ добывается тепленьким! А как по-другому: кому он нужен холодненький?! Это ж не водка и, тем более, не каток.

Вечерняя сказка существенно укрепляет веру в чудодейственность льдивых избушек. А сегодня без веры никак! Без нее пришлось бы признать, что народ «отымели» до одури, на стылом дубаре, так сказать, ради обычной прихоти высокого руководства, не удосужившегося посчитать, сколько требует хоромин для всеобщего оздоровления повальной хоккеизацией.

Это ли не Египет Могучего Бога Ра! Вечный символ «абстрактного цинизма».

«Все течет, и ничего не меняется» – те же пирамиды, и те же наивные строители пирамид. Да власть, похожая на отца-сумасброда: в доме лишь хлеб да картошка, дети болеют, одежда в заплатах, а батянька себе на уме – гудит-развлекается на всю катушку.

…Довольная собой власть раскатывает по новеньким дворцам‚ довольный властью народ любуется тем, как ей хорошо. И пока, как говорится, сытый ссохнет, голодный мумифицируется.

Бич блохастых паразитов

Мы окружены в основном паразитами: от микробов до (иногда) собственного супруга или (упаси, Боже!!!) супруги.

Каждый из нас с рождения находится в состоянии перманентной конфронтации с этими вездесущими тварями‚ прибегая к немыслимым средствам защиты и нападения. Нельзя сказать‚ что мы преуспели в этой борьбе‚ однако паразитам все труднее проникнуть в нас или забраться на нас17.

Но что значит наша с вами бытовая возня по сравнению с той полномасштабной вендеттой‚ которую власть объявила своим так называемым «паразитам»?! У нас — крохоборство пигмеев‚ у них – эпохальные битвы Богоподобных атлантов.

Здесь очень уместно вспомнить, что греческим словом «παράσιτοι» (паразит) обозначают лиц, питающихся за чужой счет‚ а проще – нахлебников. Именно они и преследуют любую власть с незапамятных времен.

Почти сто лет назад18 в одной царско-сельской книге утверждалось‚ что враги у власти «есть унутренние и унешние». К первым тогда отнесли «францюзов‚ немцев‚ атальянцев‚ турков‚ ивропейцев, инди…» и вообще всех‚ с кем приходится вести войну‚ а ко вторым – «усех сопротивляющихся закону: бунтовщиков‚ стюдентов‚ конокрадов‚ жидов и поляков»19.

С тех пор много воды утекло‚ но мало что изменилось‚ может быть‚ только кровопивцев стало больше и называть их стали иначе. Паразиты по-прежнему гроздьями висят на власти‚ мешая ей с удовлетворением думать о народе. Иногда гады так густо облепляют правителя‚ что многие ошибочно принимают саму власть за колченогого таракана.

А последнее очень неправильно и несправедливо20. Наоборот, власть приносит большую пользу, поскольку борется с другими паразитами и не делится с ними ничем.

Если верить своим ушам и не слишком доверять глазам‚ то самых главных своих врагов власть растила сама, потом выпустила на волю и принялась побеждать одного за другим с неслыханным героизмом.

Это Бог не всегда всемогущ, потому что-либо не может создать неподъемный камень, либо не сможет его поднять. Власть Теремка Всевышнему ни чета, потому что гораздо круче! Она сама воспитала самых непобедимых врагов: отвязных оппозиционеров, разложившихся коррупционеров, мышковатых предпринимателей и других запаршивевших блох – и сама же их побеждает легко и неоднократно.

Эти чудовищные мутанты поражают воображение кровожадностью, жестокостью‚ коварством‚ подлостью, изворотливостью исключительной низменностью инстинктов и запахом изо рта. Они фантастически продажны. У них нет ничего святого. У них одна цель уничтожить народную власть, распродать Теремок и запить это дело кровью невинных девчушек. И только теремошная власть способна держат подобных выродков в железной узде под веником, несмотря на тысячекратное21 превосходство сил противника.

От такого геройства сердца простолюдинов переполняются радостью и верноподданнической гордостью.

– Хорошо‚ – нежно думают граждане‚ – что когда-то сделали правильный выбор и предпочли всем остальным засранцам такого видного мужчину‚ этого усача и спортсмена. Уж он-то никому спуску не даст, научит «их» Родину любить!

За беспримерное упорство и твердость, проявленные в борьбе со всяческими захребетниками, народная молва метко окрестила своего героя «Наш несгибаемый гвоздила». Или хотела окрестить, да слов подходящих не вспомнила…

Успехи власти на данном поприще, действительно, огромны! Их вынуждены признать даже так называемые «международные оборзеватели». На улицах стало чисто и тихо, как после дезинфекции. Лишь изредка суровая рука правосудия хватает и бьет разрозненные фантомы зарвавшихся «врагов чистоплотности». Да протоколы форменных натуралистов четко фиксируют смутные следы жизнедеятельности этих почти исчезнувших видов.

Некоторые паразитические особи сделались совершенно ручными и легкоуязвимыми, поэтому власть старается оградить их от случайных встреч с населением, неназойливо словом и делом внушая мысль о вреде вневластных связей.

Одновременно почти окультурены некогда бесчисленные полчища вшивых блох. После регулярных и изматывающих зачисток, прививок и пересчетов они стали тихими, покладистыми, отзывчивыми на любые руководящие инициативы и давно уже мирно посасывают в строго отведенных местах. Столь благоприятному результату сильно способствовало то, что особо завшивевших блох, не сумевших приспособиться к резкой перемене климата, отловили и рассадили по клеточкам, чтоб впредь негодяи не портили одомашненную породу своим «разнузданным» генофондом.

Конечно, выше перечисленных вредителей можно прихлопнуть – всех и одним ударом, но власть проявила чрезвычайно незаурядный гуманизм и теперь использует сохранившуюся экзотику в своей просветительской деятельности в качестве наглядного материала. Места вразумления еще неисправленных вширей и блохарей, привлекают путешественников и включены во все основные международные туристические путеводители.

Больше всего проблем было у власти с коррупцией. Собственно говоря, проблема в том-то и состояла, что пропала совсем коррупция! На свою голову, когда-то давно и совершенно случайно власть сманила всех видных коррупционеров к себе на службу. Вроде б, и слава Богу!

Но во всем мире только и талдычат об этой гадости, беспрерывно страдают и чешутся от нее. Дошло до того, что ни в одно приличное общество невозможно попасть, не подцепив коррупцию: сразу распознают чужака или примут за лицемера.

И наша смекалистая власть принялась понарошку чесаться, отчаянно закатывать глаза и художественно выть, пугая пролетающие самолеты и воздушные шарики. А чтоб окончательно избавиться от коррупционной девственности и заматереть, пришлось создать Специальный Комитет бандитизма и коррупции.

И теперь можно с удовлетворением отметить: «В самые кратчайшие сроки удалось породить, организовать и воспитать коррупцию в государственных масштабах – это чудо цивилизации, этот продукт мирового качества, эту гордость отечественного Взяткопрома!»

И если раньше каких-то пошлых «шоколадкодателей» приходилось выдавать за матерых коррупционеров, то сейчас в государственных учреждениях почти в тепличных условиях содержатся тысячи совершенно благонадежных продавцов Родины. Их мясистые лоснящиеся лица надежно освещают скользкую дорожку, по которой пробирается власть.

Где-то там («у них») коррупция дикая, хищная, неухоженная, а в Теремке – родная, скромная, неприхотливая, доверчивая, «толерантная», готовая пострадать согласно спущенной разнарядке.

Внешне теремошные коррупционеры очень похожи на людей, поэтому отличить их можно только по напряженному хмурому взгляду, косной речи, патриотической фразеологии и языку с пролизнями. Неспециалисты иногда путают этих особей с так называемыми «durakus vulgaris» (дураками обыкновенными). А фантасты и режиссеры отождествляют эти, вполне живые организмы с опасной разновидностью безвольных мутантов.

Питаются псевдомутанты в основном зеленью, однако в неурожайный год могут съесть все, что хотя бы по форме напоминает пищу. Сидят обычно тихонечко и так же тихонечко гадят, порою задаром, чтоб не утратить квалификацию. Размножаются незаметно, преимущественно семействами, в пределах родного дерева.

Своей доморощенной коррупцией власть очень довольна, и, если покрикивает на нее, то лишь так, для проформы, как мужик на лошадь: «Ну, балуй у меня!» Народ это ценит!

За сто баксов без «резинки»

Одному достаточно жены. Другому – жены и любовницы. Третий обходится продажной любовью. Но есть и такие властные натуры, кои зело страждут – чахнут без всенародной любви. И уж коли народ им попадается – любят его страстно, взасос, без резинки.

Кому-то22 это покажется странным. Но если есть народ, то значит его того… – в смысле, любят. И он того… – в смысле, позволяет себя любить…

На свете она одна такая – всенародная любовь, самая загадочная, возвышенная и трагическая. Ищут ее многие, познают единицы, а сохранить не может никто.

К сожалению, редко какая власть в момент сладостного соития думает о своем партнере, сдувает с него букашек, заботится на зависть всем прочим избранницам. Обычно же, когда власть ни с того ни с сего начинает на вас ласково посматривать‚ желая огреть какой-нибудь заботой‚ самое правильное – укрыться где-нибудь в безопасном месте и переждать.

Поэтому‚ выслушав очередное умопомрачительное признание в любви к собственному народу‚ желательно скромно так поинтересоваться: хорошо ли спалось накануне уважаемой власти‚ нет ли у нее жалоб по поводу интимнейших отправлений организма‚ нет ли проблем в семье.

Это, правда, не гарантирует безопасности. Зато успеете приготовиться.

Если власть желает разочек трахнуть – это одно, если поиметь по полной программе – совсем другое. Тогда мало просто предохраняться – надо ставить сигнализацию, прятать деньги и ценности. Иначе власть поимеет все.

Когда ж любвеобильная власть предлагает во время выборов горячо любимому народу сто баксов. Умники балаболят, что власть перепутала народ с валютной проституткой. Мол, сто баксов – цена палочки-извращалочки: «Заплатил – забил – забыл».

Только хрен им, наперченный! Поглядели б очкарики, как замирает Теремок в томительном ожидании, столь чуждом валютным прислужницам. И хоть на некоторых из теремчан так и не прольется эта «бакса небесная»‚ это щедрое благолепие изумрудного окраса – им тоже интересно: даст или не даст обещанный стольник прежде, чем снимет брюки и полезет в трусы к народу. Предвкушение «клубнички» заставляет учащенно биться сердца, и нежная истома растекается по натруженным членам…

Злопыхатели просто не понимают сущность происходящего и от чрезмерной учености «накладывают полную матрицу предвыборных технологий». Вот у них и получается «подкуп избирателей». Как же «равноудалены» такие‚ не побоимся этого слова‚ «господа» от народа и власти! Окститесь, шановные!23 Элементарно же! Власть любит свой народ и кормит его, как может. А добрый и нежный народ в меру сил отвечает властям взаимностью. Это ж такая связь‚ как у Ромео с Джульеттой, только по-взрослому, по-семейному, без яда, ножей и высокопарностей.

В конце-то концов, всякий народ имеет власть, которая его имеет. А народ Теремка кто только не имел. Часто бесплатно. «Жысточайше» насиловали, молчали прямо в ухо, зловонно сопели и харкали. После всех молчунов и извергов всякий болтун по телику – душка или отдушина.

Поэтому сто баксов – это не деньги. Это цветы возлюбленной. Это открытка с признанием на дорогущей бумаге! Это нежданная щедрость, рожденная страстью, подлинной и взаимной!

Однако любовь без секса‚ сами понимаете – как хороший обед без стопки. Не любовь‚ одним словом‚ а какое-то недоразумение и сплошная духовность.

Между тем, для постоянных и проникновенных отношений нужны силы‚ тут словами не отделаешься. Ведь требуются‚ простите за выражение‚ «средства». Причем, давно и не нами замечено‚ твердая валюта укрепляет потенцию лучше мягкой. Хоть некоторые и склонны доказывать обратное целую жизнь напролет… На то они – демагоги!

У самой власти проблем с деньгами нет. Это очевидно. У народа ж‚ наоборот‚ проблемы во всем‚ в том числе и с наличностью. А этот МужЧина (типа власть) все налетает петушком. Такой заводной, такой неутолимый.

– Давай-давай! – покрикивает. – Еще хочу!

Ненасытен до всенародной любви! А какая тут любовь‚ если язык у того народа еле-еле шаволится. Еще чуть-чуть – и можно остаться без, так сказать, партнера и выбирать между политической некрофилией и самовластною мастурбацией. Потому-то и не хочется, чтоб народ свял раньше времени. Кого ж тогда, извините, е. ето, как его, – любить…

Следовательно, не случайно социальная политика власти приобрела ярко выраженный «три Пе»-рный характер – «Подкормить, Приодеть‚ Припоить». Чтобы не так мучиться в момент интимных оправлений.

Легко сказать‚ но как глянешь на этот народ‚ так буквально все опускается. С него бы писать иконы или полотна о зверствах кровавых режимов‚ а не утолять с ним томленье властной плоти.

Хорошо бы‚ конечно‚ сменить народ на какой-нибудь более сочный да темпераментный. Да где же найти свободный? Пробовали – не сладилось…24

А, с другой стороны, если дать народу отъедаться самостоятельно25? Тогда от него не то, что секса – доброго слова не дождешься. А чуть живой, куда он денется?..

Поэтому когда вы слышите‚ что в Теремке политика проводится в интересах человека (ну‚ это тот самый мужчина с усами‚ вы помните)‚ так это чистая правда. И никаких предвыборных штучек. Просто нравится ему это дело: за сто баксов и без резинки. Вот и спешит насытиться, невзирая на длинную очередь заждавшихся конкурентов.

Спешка его понятна. Со временем надсадно попукивающая экономика сорвет грыжу и свалится без чувств. Брать свое нужно, покуда шевелится. А там или народ сократят‚ или пусть его другие того… – если смогут, естественно…

Банда развращенцев

Страшно в маленьком домике. Вокруг ревущий, клокочущий город. А Теремок такой маленький и потерянный среди особняков и небоскребов. Лают местные собаки на проезжающих горожан. Но спокойней от этого не становится.

Кто ж знает, что у этих городских на уме? Раздавят, как цуцика, и, небось, не заметят даже.

Кто раньше прохаживался вблизи Теремка? Мышка-латышка, лягушка-хохлушка, заяц-кавказец, польская киска, еврейская лиска, волк из Тувы, медведь из Москвы. Каждого зверя знали в лицо, характер каждого по сказкам изучили. А тут такое понавылазило!

К примеру, слоны – они кто? Какие-такие извилистые мысли бродят в их увесистой башке? Правду, небось, не скажут, а по морде не отгадать. Нет в Теремке настоящих слоноведов. Даже язык слонячий редкие ерундиты понимают – и то через слово. А ежели Слон наступит, то, что с Теремочком будет? Правильно – Тере-чмок или Тере-чвяк! Слон-то потяжелей Медведя из прежней сказки.

А дружок его — Осел Заморский? На наших-то ослов и не похож вовсе. Холеный какой-то, да и размерами, что твой слон. Недавно пытливые американские натуралисты посадили на одну чашу весов Слона, на другую – Осла. Полгода весы туды-сюды дергались.

У них даже Маньки Мойниками называются26. Типа, обмоет языком за милую душу. И, стыдно сказать, срамного места у них вообще нет. Ртом и платьем обходятся. Во как.

Или, допустим, приползает к Теремку кобра очкастая. И речи сладкие вышыпётывает. Местные гадюки так не делают. И под дудочку не танцуют. И что, поверить этой гадине?! Взять у нее горшочек с золотом?! То-то и оно: опасное дело с кобрами разговаривать. Сыграешь ей чой-то не то, так она ж надуется и куснет. Больно, ведь! И смертельно, кажется…

Но это еще что! Вы ж летающих крокодилов не видели27. А они есть. И не достать их ни простым ружьем, ни длинным копьем. А ежели этим крокодилам какой зоопарк не нравится, так они туда слетаются и швыряют грибы поганые, разящие смертью лютою. Это у них крокодилизацией называется. Можно ли с ними сотрудничать во имя мира?! Ведь они ж и сотрудничающих могут того – крокодилизировать за милую душу!

А эти сумчатые. Того и гляди, Теремок по сумкам рассуют и разбегутся. Им то что, им лишь бы сумки набить, да детенышей своих попристраивать.

А сколько нового среди привычного зверья! Надысь обнаружилось, что Медведи бывают и рыжие, и лысые, и евреи28. Не от каждого жди добра. Не каждый в Теремок поместится. Входят без стука – давят без звука! Ну что им здесь надо? Зачем их столько?

Говорят, мимо Теремка самые короткие дороги проходят. Вот они все и шастают. Да еще норку вырыть или берлогу устроить норовят. И их совсем не волнует, что у теремусов здеся огород, а не столбовая дорога. Еще и глумятся, гады: теремлохи, мол, – развели огород на дороге.

Ничего не понимают теремусы и кажется им, что окружен их домик бандой редкостных чудовищ-развращенцев, мечтающих растоптать Теремок, стереть его со своей дороги.

Вот и рядятся теремчане, какую бы такую «чучу» ответную зверюгам тем отчебучить, чтобы на место их наглецов поставить, от Теремка отвадить.

Но мыслимое ль дело? Шибко много их! А у Теремка один защитник: Петушок — зачесной гребешок. Да и тот в любой момент может докукарекаться.

Разве ж медведь или слон испугаются крикливого петушка? Заклюет он их что ли? Или, может быть, закукарекает?! Не любят енти мастодонтищи, когда им поперек кукарекают и вообще не живут по-ихнему. Да и кто ж это любит? Бьются только – и все!

Абы бы не было б войны бы

Теремусы не любят воевать. Очень не любят. Поэтому легко поддаются укрощению и дрессуре. Это давно усвоили местные цари, боги и воинские начальники.

– Ваааааа! – верещит укротитель. – Враги затевают войну!

– Ды-ды-ды-ды-ды… – дрожат саблезубые теремусы.

– Но я не пошлю на войну ни одного из вас, – сладко шепчет дрессировщик.

– Ой, правильно! Ай, хорошо-то как! – чистосердечно радуются теремусы, размазывая сопли и слезы благодарности.

Однако желающих поукрощать так много, что им приходится распугивать друг друга. Но не обычным матом, а гроссмейстерским матом в два хода. Ход первый: «Я не то, что эти подонки – никогда не пошлю воевать нашу непобедимую армию». Ход второй: «Во имя мира и благоденствия нужно хорошенечко поколотить этих мерзких поджигателей войны».

Потому и неудивительно, что «самый миролюбивый» всех прочим накостылял. Да так, что народу понравилось. Доверил ему народ «от ныне и до впредь» колотить слабых и матюхать сильных, чтобы ни те, ни другие не трогали Теремок в угоду своей воинственности.

Это пацан умел. Поэтому теремусы и признают его – «Самым главным миротворец». Впрочем, по давней традиции, еще со времен Пышнобрового всех главных здесь неизменно признают миротворцами29.

Хотя наш герой – случай особый. Весьма особый! Он так шустренько распродал оружие всяческим бандюганам, что прослыл миротворцем международного масштаба. Куда он дел деньги, никто не знал. Но войны не случилось – и это главное.

Когда признательные соседи придут благодарить за добрые слова и красивые жесты, за опасную торговлю и отмывание кровавых барышей – речистый торговец пушками, как истинный благодетель, естественно, убежит подальше от Теремка, к наторгованному – поближе30. И тогда теремусам придется самостоятельно объяснять, почему они так не хотели ни войны, ни оружия, ни долларов за оружие.

По какой-то презлой иронии все время бьют именно тех, кто совсем не желает драться! А те, что торгуют оружием или воруют денежки, как-то под руку не попадаются. Скользкие, верткие, незаметные. Не любит их справедливое возмездие. Или они ему вовремя платят?!

Посочувствуем теремусах, милым и обходительным. Не любят они войну, вовсе к ней не готовятся, прятаться не собираются. И нежно-нежно любят своего большеротого миротворца31. Не то, что войну. Ее и любить-то не за что – вот ее и не любят!

Всем колхозом

Точно саднящий прыщик торчит Теремок в центре Большого города и не желает жить по-городскому. Дерзит. Городские здания строить не позволяет. Мол, нашим колхозным пользуйтесь да оплачивайте исправно: пятьсот золотых – за проезд, тыщу – за каждую курицу, раздавленную случайно. А намеренно – милиён!

– Да ваши дороги гроша ломаного не стоят! А курям в городе не место! Держите их в курятнике – пусть под колеса не лезут, – возмущаются горожане.

– Не ваше собачье дело! – бойко шпарят колхозники. – Не будем под вас прогибаться. Наша земля, что хотим – то и делаем! А вы в гостях – так заткнитесь.

– Экие Вы, право, гордые. Земля, конечно, Ваша, но в городе она находится. Поэтому хочешь – не хочешь, а правила городские для всех одинаковые.

– Еще раз такое скажете – выставим в полчаса, как вредителей и шпионов. И больше не пустим! Окончательно оборзели, наймиты городские – учить нас — хозяев вздумали! Мы сами с усами, и все наши знания развешаны на усах!

Впрочем, и без того горожан в Теремочек пускают нечасто, да и то в наручниках и с завязанными глазами, «чтобы лишнего не увидели и последнего не украли».

Торговать с Теремком накладно. Хочешь в сельмаг товар подвезти – плати в колхозную кассу тыщу за каждую штуку. Можно, конечно, полтыщи, но Председателю32 лично по предварительной договоренности.

Хотя вообще-то Председатель против городских товаров. И повторяет частенько:

– У нас колхоз, и все должно быть свое, колхозное. Свой хлеб, своя песня, свой Мирсиндес, свой Голы Вуд, свои негры, своя Шинель с номером, свой мировой рынок, свой Ивропейски Курултай и ООНа всякая, свой Навернет точка Дай, своя флотилия в море и вторая флотилия – в космосе. И мы все сами сделаем! И лучше всех! И никто нам не нужен! И мы никому…

– Не хватит у вас сил то, – урезонивают его горожане. – Нас в Большом городе в тысячу раз больше, да и то ни средств, ни людей, ни знаний на всё про всё не хватает. Нам бы часть городских забот на кого-то перекинуть. На вас, например, желательно…

– Неча за нас решать! Что вы тут понимаете?! Это у вас малоумных – узкая спиц-лизацыя. А у нас каждый колхозник такой талантливый, такой всесторонний, что любого из вас обделает. Только малек подстегнуть его кнутиком по традиции… Делов-то!

Порядки городские в колхозе не нужны. Здесь че Председатель скажет, то и порядок. А кто с ним не согласен – про того Председатель такое скажет, что последние волосы прятаться побегут. Так что пусть городские законники катятся на все стороны (сколько их там?) и не мешают рулить Председателю.

И что из этого получится? А ничего путного. Надоест горожанам с Председателем ругаться – пришлют полиционеров с моргалками. Вмажут по ругательным органам и отвезут в Гаагский околоток.

Конечно, если бы Председатель хвастовству своему соответствовал. Он бы этих горожан дрозданул по самую маковку. А так, его живым брать будут, а прочих колхозников – как получится.

Но допустим, жители Теремка придумают какой-нибудь способ уговорить горожан не прибегать к насилию: мол, у вас свой путь, у нас – свой. Тогда городской прогресс покатится электричкой, а Теремочек клячею зашкандыбает следом по гравию да по шпалам. Потом прилетят этнографы и начнут изучать теремусиков, как одичавших кроликов, как редчайшую разновидность человеконесообразных.

А иначе – никак! Жить в большом мире, пользоваться его возможностями может лишь тот достойно, кто признает силу, уважает ум, любит красоту, ценит богатство и за самыми лучшими тянется. А тот, кто на каждом шагу кричит, что он и так самый сильный, самый умный, самый красивый и самый богатый, пусть засунет себе в свой прекрасный рот свою мускулистую руку и сосет, как мишка лапу. Попал в город – живи по-городскому. А гордость свою деревенскую спрячь под рубаху, чтобы в толкучке не обломали.

Решайся, целомудренный Теремок, либо тебя городские трахнут по любви и согласию, либо трахнут так, что полетят клочки по закоулочкам в назидание всем, кто не желает жить по законам Большого города и считает соседей бандою извращенцев.

Но имей в виду: договариваться придется с теми, кто вас сильнее. Намного-намного-намного! Предпочтете не договариваться?! Что же тогда готовьтесь!

Злоключение

Сексуальные извращенцы удовлетворяются тем, что пристают в общественном транспорте к беззащитным девушкам. Им так проще. Настоящую ж любовь заслуживать надо, а они не хотят — не могут.

Политические извращенцы делают то же самое. Виснут, брызжут слюной, цапают своими липкими ручонками, трутся потными чреслами. Кайф получить желают, ничего не давая взамен.

И, если свой собственный народ, как и свою собственную жену, можно мучить годами, то чужие – дают отпор, бьют, не жалея морд, выколачивают, как грушу. И плачут убогие политики, и жалуются собственному народу, что никто их нигде не любит.

– А сам-то ты кого-нибудь любишь? Свой народ или свою жену, к примеру? И что ты для них сделал по-настоящему хорошего? То, что холишь и кормишь, аки самый умный и работящий, – уже слышали. Что окружен врагами да тунеядцами – давно из ушей вываливается. А работать-то собираешься? Или так и будешь слоняться по Большому городу в поисках чистой любви и… халявного подаянья? Мог бы и заработать. Дел-то в городе – слава Богу…

Да, вот именно – заработать!

Конечно, не все так просто. Везде специалисты нужны. Деревенских умельцев, «башковитых да работящих», как-то не очень жалуют. Качеством недовольны…

…Похныкивают теремусы, посматривают на любимую власть, ждут ценных указаний. А власть и сама-то в городе жить не умеет. Не знает, как к его порядкам приспособиться. От того и бранится.

Однако горожане и не такую брань слышали. Этим их не проймешь.

– Либо, – говорят, – ищите дело по душе. Либо не загромождайте проход в центре города.

А ведь какой это кайф остаться в центральной части! В глуши-то совсем одичаешь! К примеру, явись в лесу немыслимый гений «хайтека», так может и не узнать о своих прирожденных качествах. А здесь ты хоть кем родись, хоть бездарнейшим пустомелей – найдется и для таких достойное применение. Полно же кругом сантехники, нисколечко не почищенной!

Конечно, не все позволено и многое неуместно. Атомные реакторы, грядочки и свинарники лучше держать за городом, чтобы не жить в грязи. И нелепо ж – коровы в сквериках, помидоры у магистралей…

Нам перечат патриофилы: нельзя, мол, теремусам в город – сожрут, мол, и косточки выплюнут. Эээ… трусов сожрут и так, если, конечно, в городе водятся людоеды!

Впрочем, к чему лукавить?! Множество злоключений уготовано Теремку. И шансы его неважные. Счастье, коль есть вообще!

Так пожелаем мужества, стойкости теремусам! Выживут ли, не выживут – лишь бы не осрамились!

Это ж волшебная сказка, а не обычная дрянь!

Благодарности

Авторский коллектив выражает свою признательность сочинителям слов, выражений, сказок, стихов анекдотов и рисунков, украсивших эту книгу, а также украшавших и намеренных украшать ее в будущем.

Клевета и оскорбления, задевающие честь и достоинство сказочных персонажей, вкрались в текст исключительно по вине наших врагов и завистников.

Приложение № 1.

Пирог изобилия

(доппаек для благосклонных читателей)

Порою так хочется крикнуть: «По щучьему велению!» и смотреть, как рвутся из чешуи водоплавающие исполнительницы…

Эх, мы б такое пожелали! Такое!.. Никакой Чудо-юдо-рыба-Кит не дотащит.

А пока еще одна сказочка для пущего оптимизма и мелкого раболепия.

…Жили-были в Теремке три богатыря: Синица Полоцкий, Булах Молодец и Горшар Попович. И все то у них было: дом полной чашей, жены красавицы, слава по всей земле, здоровье опять же – тьфу-тьфу. От девок и молодиц отбоя не было. Богатые заморские короли да купцы на службу заманивали.

Жить бы припеваючи. Ан, нет – не пелось им. Посмотрят, что в Теремке творится – сидят-горюнятся. Думу тяжкую думают.

И кликнул Синица Полоцкий рать несметную и молвил слово пылкое:

– Пошто мы, братья, как сыр в масле, катаемся? А люди теремуские на нас пялятся да преют от слизкой зависти. Не жить нам в нищем дурдомике. Позор нам, братия, коли народ свой от сирости да убогости не избавим.

И порешили они идти войной на Царя Поганина, змеев его да коршунов, волков да упырей. Чтобы отнять у нечисти пирог изобилия и отдать его люду теремусскому. Дабы и он насытился!

Но не поверили им люди добрые, не пустили к Царю Поганину.

– Больно вы ушлые да сытые. По рожам видать, не простые. Нечисть-то вы зашибете, пирог отнимете, да с нами-то не поделитесь.

Опять собралися ратники думу думати да совет держати.

– Не верит нам народ, – молвил Булах Молодец. – Надобно Емелю-Пустомелю на помощь кликать.

– Так ведь дурак-то наш Емелюшка, – возразил Горшар Попович.

– Дурак, не дурак, а народ его вона как слушает, – отрезал Синица Полоцкий и повел рать к Емеле-Пустомеле.

Лежит Емеля на печи, сухари соседские трескает да языком как пропеллером машет. А народу кругом тьма тьмущая. Открыв рты, слушают, как Пустомелюшка Царя и свиту его словами навозными пачкает. А поля-то кругом не сеяны, сорняки не полоты, да и на самом Емеле одежонка драна –не латана.

Бухнули челом богатыри да спрашивают:

– А желаешь ли ты Емелюшка на царство – так сказать, собственной персоной?

– А че, – отвечает Пустомеля. – Мужчына я – видный, вумный да руботящи. Шибко чэсный истчо. О людях простых завсегда забочусь. Вона, как они ко мне тянутся. Да токо у меня средствов нету, чтобы на царство хаживать. Нисчый я. И што делать, не знаю.

– Есть у нас средства. И делать тебе ничего не надо. Будешь, как теперь, на печи сидеть да людям про сладкую жизнь рассказывать. Только чтоб поверили они тебе. А уж мы все устроим. И на царство тебя посадим, и пирог изобилия раздобудем.

На том и сошлись.

Рассказал Емеля людям про сладкую жизнь, рассказал про дружину Синицыну. Мол, его Емели это дружина. И люди поверили, яко был Емеля такой же простой и нищий, как они сами.

Поднял Синица рать и пошел крошить нечисть. Испугалась нечисть – пардону запросила, кинулась Пустомеле в ноги и давай его умащивать да улащивать:

– Смилуйся над нами, Емелюшка! А мы тебе пирог изобилия отдадим и пользоваться научим.

– Ладно, – сдался Емеля и принял нечисть к себе на службу.

Роптали богатыри, однако согласились, что без нечисти первое время нельзя, ведь никто, окромя нее, не знает, что и где в Теремке припрятано. Сами прятали – пусть сами и достают.

Но наступила ночь темная, и началися дела страшные. Обобрали богатырей до нитки да и выбросили в чисто поле.

А утром Емеля объяснил людям, что богатыри всегда были ворами да проходимцами. И люди поверили, поскольку Синицу с дружиною и раньше подозревали.

И сказал Пустомеля нечисти:

– Теперича вы – моя дружина. Но пирог изобилия только мой. Будете служить преданно и просить жалобно – поделюсь. А нет – пойдете и вы за Синицею.

И грянула жизнь по-новому. Емеля днем людям про сладкую жизнь рассказывает и нечисть мордой в дерьмо тыкает, а по ночам с той же нечистью пирог изобилия хавает.

Сытый стал, ухоженный, на шестисотой печи с эскортом раскатывает, на золотом ковре-вертопрахе полетывает, яствами заморскими лакомится, ни в чем себе не отказывает. Четырежды в день на игрища, а после на девку ладную – все новую, все опрятную.

Мало ему Теремка стало, мечтает к нему всю деревню присовокупить с лужками ее да березами. Мало ему пирога изобилия, хочет рыбок златых в посыльных, а гусей-лебедей в солдатики.

А народ как был нищим, так нищим и остался. Однако ж верит, что черствый сухарь да чарка к празднику – Емелюшкина заслуга.

А что богатыри? Многих нечисть погрызла — повешала. Еще больше за три моря загнала.

И я б там был, кабы мед с пивом пил, а не вздорные сказочки пописывал самому себе в просветление…

Приложение № 2.

Тезаурус фольклора (тере-чмочный толковый словарь)

А-врал врунъё: ни «А», ни «Гэ», ни «Лэ» никода ни врот! Чтоб Вы знали… И другим, кстати, ни рыкамендуець.

Американцы беглые каторжники, засылающие воздушные шары для противоправных злодействий.

Армия у нас самая лучшая, самая дешевая, самая оснащенная защитница обездоленных, у них – очень дорогое орудие массовых злодеяний.

Бакс одна сотая всенародного оргазма

Баня вид Теремка, хорошее место для хороших людей, гиблое для плохих

Бардак порядок, который регулярно наводят в Теремке в качестве «дома терпимости»

Блин сальное ругательство, непереводимая игра слов

Вертикаль фаллический символ власти

Война награда за миролюбие

Вшивые блохи

(они же блохастые вши) педикулезные мутанты, сосущие кровь трудового народа

Газета 1) место прозябания селедок, «уток», проституток.

2) место отправления надобностей в особо печатной форме

Глава (адм.) мифический персонаж аппаратного эпоса

Дефицит болезнь небывалого роста народного благосостояния (вроде ихнего СПИДа)

Домострой основной закон проживания в Теремке. Краткое содержание: «Он всегда прав. Мы не Он».

Дом терпимости почетный статус Теремка, заслуженный долготерпением его обитателей

Защитник Отечества плоть от народа.

Калыханка правда для самых маленьких, с элементами нетрадиционной эротики

Карточный домик программа развития Теремка до самого основания

Колхоз прогрессивная форма коммунизма в одном отдельно взятом совхозе

Конституция местная Кама-сутра, описание дозволенных средств и методов всенародной любви

Любовь (франц.) секс на халяву

ОБСЕ те, которые нас обсе… за иудины деньги

Оппозиция (непримиримая) –шайка попрошайков, злобная и бесчэсная.

Оппозиция (карманная) сироты, призираемые государством

Пиар новая малоизученная форма СПИДа, передается при групповухе.

Порнография подрывная литература, возбуждающая одну часть населения на другую.

Президент круглый гений, красавец, спортсмен, философ, всеведущ, всемилостив, всемогущ. Одним словом, раритет – дорогая штучка. Такую, если повезет, разве что в мавзолее когда-нибудь удастся припрятать.

Публичный дом это заведение, а бардак – его система

Резинка твердая линия власть предержащего

Резонанс (панорамонормальное) информационный геморрой, последствие орального онанизма.

Речь (доклад, выступление) вид сексуального заигрывания с использованием макаронных изделий

Русь (миф.) сырьевой придаток Теремка

Секс небывалое воссоединение, неизвестная в прошлом форма виртуально-кувыркальных соитий

Совки новая общность советских людей, а равно загребные изделия произвольной вместимости

Сон пассивная форма супружеского и политического саботажа

Социализм мрачное прошлое, переходящее в светлое будущее

Сникерсы, тампаксы,

памперсы шпионские штучки для внутреннего употребления

Суд кладбище надежды

Сумасшедший дом неудачное сочетание гения и злодейства

Теремок скромная хатка в центре Большого города. До нашей эры – хутор на западной окраине Самой-самой большой деревни. Сравни: тюрьмок.

Теремусы жители Теремка, не имеют ничего общего с белорусами, только «усы» на том же конце. Они же теремчане, теремяне, дурдомяне и пр.

Тюрьмок место удаленного отбывания, самая густонаселенная часть Теремка

Целина нива, непорочная

Чарка и шкварка райское наслаждение

Эротика всенародная любовь, разрешенная для показа

Ягодицы ворота в светлое будущее (для входа и выхода).

Приложение № 3.

Тере-мощные анекдоты про Цуганько Абдулбая Гоунулаевича 33

Загадка: Под носом не кошено, на голове не сеяно, по уму не вспахано. Кто такой?

Отгадка: Пушкин без бакенбард и мозгов.

Примечание: Исправленному цензурой верить.

Хвастаются Вовочка, Святой Филопед и Цуганько, кто из них круче.

– Ко мне обращаются «Ваше Высокопревосходительство», – роняет Вовочка.

– А ко мне – «Ваше Святейшество», – отвечает Филопед.

— А меня, а меня, а меня – гоношится Цуганько, – как увидят, так сразу шепчут «О, Боже!»

Цуганько своему Правительству:

– Олухи, бездельники, проходимцы! Ничего не можете! Сам, своими руками придумал, как сэкономить миллиарды долларов.

– Фу, наконец-то, от чего-нибудь откажется!…

У Цуганько спросили:

– Как вы относитесь к Богу.

– Неглупый мужик, я ему Библию рецензировал, сотворение мира подсказал, хотя и молодой тогда еще был.

Те, кому за тридцать, вышли на демонстрацию под лозунгом: «Спасибо Цуганько за наше счастливое детство!»

– Его же тогда не было?! – удивляются прохожие.

– Вот за это и спасибо!

– Когда Цуганько стал Президентом, у него был один рваный костюм. А теперь у него миллиарды…

– Бедняга. Что же он делает с миллиардами рваных костюмов?!

– Абдулбай Гоунулаевич, почему Вы против частной собственности?

– Подумайте сами. Теперь у меня сотни коттеджей, спортивных залов и катков, тысячи разных машин, мильен разных шмотков, мильярды долларов на счетах. И все государственное! А представьте, если б все это я уворовывал для себя?

Спасибо счастливому Абдулбаю Гоунулаевичу
за нашу дорогую жизнь!

У Цуганько спросили, почему он не живет с женой.

– Она ж ко мне относится как к собаке!

– Как это?!

– Верности требует!

Цуганько ругается:

– Дешевой колбасы нет, дешевой водки нет, дешевого хлеба и то нет!

А тут Вовочка:

– И на кого ж это ты, дармоед, бочки катишь?!

– На коррупционеров, конечно, столько лет правили, а запасов не наделали.

Вызвал Цуганько летчиков и говорит:

– Вы знаете, что американцы высаживаются на Марс? Мы решили их переплюнуть: высадитесь на Солнце.

– Мы же сгорим!

– Вы кого здесь дураком считаете?! Ночью полетите.

Женщина в магазине:

– Дайте мне, пожалуйста, вон ту фаянсовую киску с пышными усами.

– Как вы можете! Это же бюст нашего глубокоуважаемого Абдулбая Гоунулаевича!

– Что такое рыночный социализм?

– Суматошная очередь на маленьком рынке.

В VIP-буфете стоит очередь за пивом, подходит Вовочка:

– Ты последний, придурок?

– Я же – первый! Я – Цуганько!!!

– Представляю, какие у вас последние придурки.

Выступает Цуганько в больнице. Все хлопают, кроме одного.

– А ты почему не хлопаешь?

– Я здесь санитар, а не псих.

Заплатил Цуганько Вовочке по долгам. Приходит Вовочка на следующий день и возмущается:

– Что ж ты, гаденыш, мне фальшивые доллары подсунул?!

– О, если б уметь настоящие!

Цуганько вызвал Сыщика:

– Немедленно поезжай в психбольницу.

– Зачем?

– Там пять человек выдают себя за меня. Надо выяснить, кто из них настоящий.

Цуганько жалуется Вовочке:

– Что делать? Многие считают меня идиотом.

– Не волнуйся ты так! Мы ж можем ошибаться. В крайнем случае, вали на дурную наследственность.

Как-то философа спросили:

– Почему всплыл именно Цуганько?

– А что еще могло всплыть в такой смердючей да жиденькой власти?!

Цуганько хвастается Вовочке:

– Я столько дам держал вот в этих руках.

– А, ты еще и в карты жульничаешь.

Загадка: Цуганько Абдулбай Гоунулаевич имел такой длинный член, что на него могли стать все богатые люди страны. А бедные – нет. Почему?

Отгадка: Бедности на конец не стало.

Читает Цуганько книгу и непрерывно повторяет:

– Во, накрутили.

Подходит Вовочка и спрашивает:

– Что, Абдулбай Гоунулаевич, детектив читаешь.

– Да нет, какой-то говнюк словарь подсунул.

У жены Цуганько спросили:

– Почему Вы не пускаете мужа домой?

– Так он же мне изменял с лучшей подругой.

– А что Вы сделали с подругой?

– С Милкой-то?.. Сдала на бойню.

– Абдулбай Гоунулаевич, Вы когда-нибудь ошибались?

– Ну, один раз, когда мне случайно показалось, что я ошибаюсь.

Привели к Цуганько проституток. Час проходит. Два. Три. Охрана забеспокоилась, ворвалась в спальню и видит: проститутки вывернули из шкафа все трусы вождя и что-то в них ищут. А тот лежит и приговаривает:

– Исчыце, жэнсчыны, исчыце – должон он где-то быть.

Чтобы скрыть недостаток – надо быть умным, чтоб достаток – Президентом.

– Почему Вы постоянно сравнивали Абдулбая Гоунулаевича с ослом.

– Извините, я не знал, что ослы читают газеты.

– Причем тут ослы. Вы обвиняетесь в «разглашении государственной тайны», а не в «жестоком обращении с животными»!

Вернулся Цуганько из Лондона. А «очередная» у него спрашивает:

– Ну, как там?!

– А, смог…

– Опять ты где попало смогаешь!

– Можно ли завернуть в газету слона?

– Можно, если в этой газете опубликована речь Цуганько без купюр.

Решил Цуганько изучить иностранный язык.

– Вы, какой хотите, Абдулбай Гоунулаевич: английский, немецкий, французский, испанский?…

– А какой самый иностранный?!

Святой Филопед говорит Цуганько:

– Это не очень хорошо, что Вы тратите столько казенных денег на распутных девок.

– Так нормальные ж не хотяць?

Посадили Цуганько в тюрьму. Зашел он в камеру и говорит по привычке:

– Здорово козлы?!

Зеки избили его до полусмерти, а потом объяснили, что «козлы» слово нехорошее.

– Дык, вы б сразу и сказали, а то налетели, как петухи.

Звонят Цуганько спросить, когда расстреливать непомилованных. А он отвечает:

– До обеда, а обед отдать пенсионерам. Очень я не люблю, когда люди ждут и мучаются.

– Абдулбай Гоунулаевич, по телевизору показывали, как Вы едите черную икру большой деревянной ложкой.

– Клевета. Это мамино черничное варенье. Просто килькой слегка пропахло.

В детстве Цуганько слегка хулиганил: стрелял из рогатки и срывал у девочек трусики. Причем последнее и за отдельное хулиганство не считается – так он добывал резинки для рогаток.

Приехал Цуганько в колхоз. Показали ему быка, который покрывает коров всего района.

– Немедленно сдать на мясо. Разврата не потерплю.

Идет Цуганько по городу. Вдруг заморский турист бросает свою бабу и бежит к нему.

– Скажите, Вы кто?

– Цуганько я, Абдулбай Гоунулаевич!

Возвращается мужик к бабе:

– Я тебе говорил, террорист какой-то, а ты – типичный абориген, типичный абориген…

Цуганько играл с Вовочкой в шахматы.

– Так ходить нельзя, – говорит Вовочка. – Я побью Вашего короля.

– Ничего, я проведу референдум о продлении полномочий и буду играть дальше.

Теремус покупает билет на самолет. Тут подходит Цуганько:

– И куда это мы от Всенародноизбранного?!

Мужик вываливает оставшиеся деньги и говорит кассиру:

– Ааа, давай на все.

Цуганько был в Церкви и поставил свечку возле картины с изображением Дьявола.

– Не туда! – вмешался Святой Филопед.

–Оставь: у меня многовекторная политика.

Цуганько – покудова желудь. Для дуба он все еще молод.

Цуганько мечтал превратиться в двух маленьких собачек, чтобы было с кем перегавкиваться по-настоящему.

Подарили Цуганько резиновую бабу. Наутро он ее выбросил:

– Не слушается, дура: ноги сдвигает, руки раздвигает…

Во время выступления Цуганько неожиданно спрашивает:

– Это кто ж тут меня постоянно передразнивает? Да так визгливо!

– Эхо, Абдулбай Гоунулаевич.

Цуганько приказал назначить своим батракам жалованье 100 золотых, а на следующий день всех уволил.

– Зачем же было жалованье повышать?! – спрашивают у него.

– Чтоб знали, у какого хорошего хозяина работали.

Цуганько заплатил проститутке десять баксов.

– А твой сын вчера заплатил мне сто баксов.

– Э, у него папа – Президент, а у меня кто?! – урезонил девицу скупой клиент.

Цуганько был сыном крестьянки и рабочих людей.

Встречаются два еврея.

– Зяма, ты знаешь, кто Цуганько по национальности?

– Не может быть!!!

Загадка: Кем лучше быть дураком или лысым?

Отгадка: Дураком – не так заметно, но лучше всего совмещать.

Цуганько – самый неимущий житель страны. У него даже жалкий стодолларовый памперс от поноса – и тот государственный.

– Избрав меня на очередной срок, мы станем жить еще лучше.

– А мы?!

«Чтобы ничего не делать, надо высоко сидеть». (А.Г. Цуганько «Из школьных тетрадей»)

Капитализм – жесткая дисциплина на производстве, свобода при распределении.

Социализм – свобода на производстве, жесткая дисциплина в распределении.

Рыночный социализм – везде бардак.

– Я слышал, как народ призывал меня взять власть.

– Абдулбай Гоунулаевич, это ж был внутренний голос.

Вызвал Цуганько Джина.

– Что желаете, господин?

– Сделай меня еще раз Президентом.

– Сто баксов, господин!

Каждый год Цуганько улучшал жизнь одного человека. Причем одного и того же.

У людей спросили:

– Как вы жили без Цуганько.

– Очень плохо.

– А теперь?

– Так же. Но очень ему благодарны.

Рассказывал Святой Филопед про десять заповедей. Видит, вовремя толкования заповеди «не укради» Цуганько заерзал. Но на заповеди «Не прелюбодействуй» мгновенно успокоился. Ну, и спросил потом, что случилось во время проповеди?

– Когда вы сказали «Не укради!», я обнаружил, что у меня сперли часы. А когда сказали «Не прелюбодействуй!», я сразу вспомнил, где их оставил.

Он творил неисчислимые и неслыханные чудеса: кормил одним хлебом тысячи голодных, смело ходил по воде, говорил исключительно правду, посылал дожди и урожаи, лечил больных, снимал коррупцию. Но на всякий случай запретил продажу гвоздей и изготовление распятий.

Бог пригласил к себе правителей и, здороваясь со всеми, вставал. Но Цуганько руку подал сидя.

– А чаво Вы ко мне не встали?

– Знаю я тебя. Только встань – ты на мое место кинешься.

Созвал Абдулбай Гоунулаевич торжественное собрание и говорит:

– Во, американцы запутанейшую головоломку придумали – «Лего» называется. Срок: от 4 до 6 лет. А я за полгода все собрал!

Южный курорт. Июль. Сорок градусов в тени. Цуганько прибывает на отдых. Из вертолета выгружают лыжи, коньки, клюшки. Начальство санатория в панике:

– Абдулбай Гоунулаевич, у нас морозов до декабря не будет.

– Не боись, снег и каток бомбардировщики тащат.

«Жилищная проблема — глупость, придуманная теми, у кого плохое жилье!» (А.Г. Цуганько «О наболевшем»)

Мужик принес в банк свои кровные сто баксов и спрашивает:

– Мне их вернут?

– Банк гарантирует.

– А если разорится?

– Госбанк гарантирует.

– А если ликвидируют?

– Цуганько гарантирует.

– А если сбежит?

– Так вам что, ради этого сто баксов жалко?!

Цуганько приказал генетикам скрестить корову с медведем, чтобы доилась, а зимой сосала лапу.

Вчера Цуганько принял французского посла за китайского и подробно проинструктировал его по вопросам стратегии развития сельского хозяйства Гренландии.

Цуганько вспоминает на многолюдном митинге:

– Был я в Америке. Гулял с ихным Клинтоном по Белому Дому. А вся евоная Администрация узнала меня и шепчется: «С кем же это Абдулбай Гоунулаевич гуляет?»

– Абдулбай Гоунулаевич, какие удобрения лучше?

– На мой вкус, дык натуральные.

Снесла курочка Ряба яичко, а тутушные хулиганы памятник Цуганько.

Цуганько достал на совещании страусиное яйцо и говорит:

– Учитесь, как работают австрияйцы!

Загадка: Чем Цуганько отличается от вздорной бабы?

Отгадка: Вздорной бабе можно доказать, что некоторые ее поступки неправильны или бессмысленны.

Однажды Цуганько посетил тюрьму. В одной маленькой камере сидели двадцать человек. Он поинтересовался, за что их посадили. Девятнадцать сказали, что ни за что, а один признался:

– За воровство.

– Прогоните этого, чтоб не оказывал дурного влияния на окружающих, – распорядился Цуганько.

Приводит Мент человека в суд:

– Вот, гнусно оскорблял Алдубая Гоунулаевича.

– А что он говорил?

– Ничего. Он глухонемой. Но плевался с таким видом!

– Абдулбай Гоунулаевич, вы сажаете за анекдоты?

– Не за анекдоты, а за решетку.

Встретились Сыщик и Святой Филопед:

– Чем занимаетесь, – спрашивает Филопед.

– Недовольными Цуганько.

– А что, есть довольные?

– Да, но ими занимаются иностранные суды и трибуналы.

После того, как Святой Филопед подтвердил, что Цуганько попадет прямо в рай, истинно верующие стали грешить, не каясь.

На официальном приеме у иностранного посла пропали часы. Цуганько его спрашивает:

– Может, вы заметили, кто мог украсть?

– Кажется, Ваш министр.

Алдубай Гоунулаевич отошел на минуточку и возвращается с часами:

– Ваши?

– Похожи! А что сказал Ваш министр?

– Он даже не заметил.

Пришли люди к Цуганько и говорят:

– Помогите, Абдулбай Гоунулаевич. Нужда совсем заела.

Посочувствовал Цуганько и приказал надеть нужде наручники и намордники.

– Цуганько подохнет без власти!

– Не, не подохнет! Хотя таким здоровым уже не будет.

– У меня в Правительстве одни идиоты, – жалуется Цуганько народу. – Что хотят, то и творят.

– Зачем же Вы, Абдулбай Гоунулаевич, держите их при себе?

– Мои идиоты, где хочу, там и держу!

Цуганько даже врал чистейшую правду.

Цуганько делает заказ для своей зимней оранжереи, но не может вспомнить название:

– Могу ли я… Хочу ли я… Говно ли я…

– Магнолия, Абдулбай Гоунулаевич, магнолия!

– О, эта лживая, вороватая рожа мне хорошо известна! Видел неоднократно…

– Абдулбай Гоунулаевич, это зеркальце, а не фото.

Загадка: В чем отличие Буша и Цуганько?

Отгадка: Буш разогнал чужую команду, а Цуганько свою.

Попросили писатели у Цуганько создать им европейские условия для творчества.

– Хорошо, – вздохнул Цуганько и разогнал их по всей Европе.

Цуганько выступает:

– За время моего правления в городе Л. построили больницу.

– Был я в городе Л. Нет там никакой больницы, – слышится из зала.

– За время моего правления в поселке А. построили детский сад.

– Был я в поселке А. Нет там никакого детского сада.

– За время моего правления в деревне Г. вырыли колодец.

– Был я в деревне Г. Нет там ни одного колодца.

– Слушай, Сыщик, выясни ты, в конце концов, за какие-такие деньги этот крикун шастает по стране.

Цуганько катался на роликах и грохнулся на канализационную решетку. Очнулся и давай ее трясти:

– Мужики, за что? Я ж неприкосновенный!

– Доктора настаивают, чтоб Цуганько срочно покинул страну.

– А доктора каких наук: медицинских или юридических?

Цуганько дал объявление: «Меняю жену, 46 лет, давно не б/у, на две по 16 и 30 соответственно в разных районах города. Можно б/у».

Цуганько собирался прорубить окно в Европу, а потом передумал, потому что не нашел надежных замочков и ставен.

Наша политическая система становится мягче. Даже обещания Цуганько стали не такими твердыми.

Цуганько говорил долго, часто перебивал сам себя и поэтому очень нервничал.

Пришел мужик в милицию с дымящимся пистолетом и говорит:

– Мужики, я Цуганько замочил…

– Мы не заказывали – платить не будем.

Спрашивает Цуганько у Святого Филопеда:

– Когда меня выгонят?

– Перед большим всенародным праздником.

– Это когда же?

– Какая разница – все равно будет праздник.

В конце концов, Цуганько выносили даже те, кто не выносил его раньше.

1 Это еще не порнуха. Так начинается сказка.

2 Да-да, ошибались небритые классики! Досуг (а не труд) стал первой жизненной необходимостью при социализме.

3 Это и была самая твердая валюта взаимных обменов любезностями. А самой конвертируемой неизменно оставался тот же пузырь «горючего».

4 Писано до 11.09.2001 (Примечание 2004 года).

5 В энный раз насекомые пожили при коммунизме.

6 Это наше творческое развитие бессмертных стихов Ильи Кормильцева: «Если ты выдернешь волосы, ты их не вставишь назад» (песня «Фараон»).

7 Соответствующее место потому и называется «причинным».

8 Пушкина, конечно, переврал! Кстати, это тот самый автор (Игорь Губерман), что очень удачно высказался по одной из важнейших тем нашей суръёзной сказки: «Навряд ли в Божий план входило, чтобы незрячих вел мудила!» Эх, опять, но на этот раз Христа, переврал.

9 Баксов 100, как минимум! Хотя бы…

10 На худой конец, в домино!

11 С мылом туда сующихся в сущности засмеют.

12 Да-да, тот самый, только выглядел в то время поплоше.

13 Типа Лукреций Кар!

14 Это жэнсчыны, если кто забыл.

15 Не животноводческий термин предвещающий падеж скота.

16 Нынешний «Дед Мороз». А Вы о ком подумали?! То-то же…

17 Особой похвалы за неустанное создавание глубоко эшелонированной обороны заслуживают многие женщины, особенно в США.

18 Писано в 2001 году, сейчас-то уже более ста лет (Примечание 2009 года).

19 Детали в главе XI повести А. И. Куприна «Поединок».

20 Если ж мы ошибаемся, то пожелаем столь благодетельной власти мучиться несильно и недолго.

21 Это как минимум!

22 Да эти «кому-то» просто не любят свой народ! Лживые изуверы!

23 Типа, «Пошли Вы …!» Посланные уже в курсе, куда именно их посылают и как туда добираться. А нам это знать ни к чему! Мы ж не они, в конце-то концов!

24 Чуть самих, кстати, не поимели! Или некстати…

25 Чужеземцы-сексопатологи так и советуют: выпустите, мол, народ на свежий воздух без намордника. Полный бред! Они хоть думают, что и о ком говорят?!

26 Манями они называют что-то вроде наших баксов.

27 Не путать с алигатофренами и алигатократами!

28 А, может быть, и семиты. Кто ж их поймет!

29 Даже если соответствующие брови под носом или под задницей.

30 Читатель! Об этом ни-ни – это ж военная тайна, знать ее не положено! Бди в оба! Чтоб враг тебя не перебдил!

31 Ох, как мало видов любви знают те, кто увидит в этом намек на неправильный секс.

32 Для совсем темных и иностранцев поясним: Председатель в Теремке – это такой видный хорошо одетый мужчина‚ с ухоженными усами‚ неброской шевелюрой и строгими глазами‚ его портреты есть практически во всех горницах и даже продаются. Увидите – не спутаете‚ других таких нету. Живет‚ правда‚ непонятно где‚ но это и не важно‚ потому что когда он вас захочет – сам найдет.

33 Никому неизвестный и неизвестно кем выдуманный персонаж теречмошного фольклора.