Наука традиционных, техногенных и постиндустриальных цивилизаций
(май 2012 г.)
Иллюзорная ретроспектива
Скорость интеллектуального развития человечества прямо пропорциональна количеству и интенсивности взаимодействия человеческих интеллектов. Чем больше людей общается между собой, и чем дольше они это делают – тем быстрее преумножаются их знания и умения.
По мере того, как численность населения на планете Земля возрастала – селиться приходилось гуще и сталкиваться чаще. Следовательно, простое размножение ускоряло познавательный прогресс. А тот, в свою очередь, способствовал размножению – изыскивались новые способы выживания для всё большего числа гомо сапиенсов.
Заодно – что гораздо важнее – росла производительность труда, высвобождая время для занятий исследовательской деятельностью. Кроме того, создавались и совершенствовались дороги, транспорт, письменность, искусство и прочие коммуникационные и информационные средства, способствующие распространению знаний и интенсификации общения.
В результате интеллектуальное развитие ускорялось все сильней и сильней. Разумеется, как и в любом человеческом деле, случались колебания и даже затяжные спады (типа «темных веков» европейского Средневековья). Но в целом наблюдался все более резкий подъем. Значит, во все времена имелись основания считать, что познание стало по-настоящему быстрым и плодотворным лишь недавно. А до этого оно плелось черепахой и слишком редко давало полезные результаты.
Так, вероятно, думали еще во времена неолита (нового каменного века), когда обработка камня и других материалов улучшалась с каждым поколением. Так должно было казаться и изобретателям металлургии, и первым скотоводам или земледельцам, и создателям письменности, и строителям первых городов. Архимед в III веке до н.э. был, безусловно, уверен, что только его изобретения сделали знания силой. Что, однако, не помешало родоначальнику современной прикладной науки Ф. Бэкону в начале XVII века объявить абсолютно новаторским собственный подход, выраженный словами: «knowledge is power».
Вот и нынешние ученые полагают, что только в наши дни познание, став наукой, сделалось по-настоящему быстрым и эффективным. А до этого, мол, тянулись долгие и монотонные тысячелетия первобытной протонауки (преднауки). Потом следовали века, когда ни шатко – ни валко развивалась примитивная доиндустриальная полунаука (типа алхимии). И только в конце XVIII века на основе слияния науки с техникой начался бурный индустриальный этап – подлинной научности. Впрочем, и ему далеко до скоростей и успехов постиндустриального – информационного бума последних десятилетий.
Не трудно предположить, что к концу XXI столетия наше время отнесут к как-нибудь названной стадии, длившейся пару веков и закончившейся лет 20−30 назад. Ну, а в ХХХ же веке, видимо, весь XXI век без всяких разграничений зачислят в некую недоразвитую стадию, предшествовавшую двум другим: развитой (длиною в пару сотен лет) и сверхразвитой (несколько последних десятилетий).
Хоть по своему прав Тойнби, писавший: «Передача человеческой речи по телефону или телеграфу не столь чудесна, как возникновение человеческого языка (без которого техника передачи звуков не имела бы никакого смысла). Паровой двигатель или огнестрельное оружие не столь смелые находки, как получение и использование огня нашими далекими предками. Изобретение огнестрельного оружия требовало меньших интеллектуальных усилий, чем изобретение первых метательных орудий. Первые лук и стрела – больший триумф человеческой мысли, чем «Большая Берта». С этой точки зрения колесо примитивной воловьей упряжки более удивительно, чем локомотив или автомобиль, каноэ поразительнее лайнера, а кремневое оружие – парового молота. И значительно труднее далась человеку доместикация животных и растений, чем господство над неодушевленной природой» (Тойнби А.Дж. «Постижение истории (сборник), М. «Прогресс», 1991 С. 226).
Всё это так субъективно! И правильней было бы не вводить жестких периодизаций по весьма условному критерию «быстро — медленно», а видеть перед собой непрерывный процесс со всеми его взлетами и падениями в реальном масштабе времени, где 20−30 лет не могут считаться стадией, равноценной периодам длиною в сотни, тысячи и десятки тысяч лет. Тогда б мы ясней осознали, что нынешний всплеск исследовательской активности далеко не первый и отнюдь не уникальный, – и были б готовы к предстоящему нам замедлению, кризису и застою познания.
Тем не менее, от иллюзий своих современников, склонных преувеличивать близкое и преуменьшать далекое, никуда не денешься. Поэтому каждый обязан знать и учитывать то, как современная философия, делит познавательный процесс по типам цивилизационного развития, и как различает функции науки в индустриальную и постиндустриальную «эпохи».
Наука и типы цивилизационного развития
Во многом благодаря академику
В принципе такой подход должен был раскроить историю каждого народа или каждой цивилизации на полосы, консервативно-застойные и прогрессивно-динамичные. Но, поскольку считается, что до промышленной революции «настоящего» - «стремительного» прогресса не наблюдалось, то к традиционному типу цивилизационного развития относится вся доиндустриальная история человечества. И, лишь начиная с последней четверти XIX, вслед за Великобританией страны гуськом потянулись к техногенному (еще называемому «западным») типу развития.
Поскольку традицию при таком походе считают синонимом постоянства (хоть бывают и иные традиции — даже революционные) – то в традиционном типе цивилизационного развития принято подчеркивать следующие особенности, не замечая противоположных:
1) низкие темпы развития производительных сил и окостенение общественных отношений;
2) цикличность (повторяемость) всех процессов, допустимость лишь тех новаций, которые укладываются в неизменное русло традиций;
3) доминирование трудноизменяемых, энергично противящихся переменам социальных институтов и соответствующих мировоззрений: религии, наследственной монархии, сословного деления, классовых привилегий, обычаев, авторитета предков и стариков
4) значительное преобладание косного сельского населения над более образованными и изобретательными городским;
5) слабость взаимосвязей между теорией и практикой, столь необходимых для воплощения творческих достижений.
Выпятив всё это и ему подобное не трудно себя убедить, что именно такой «негатив» был причиной слишком медленного развития общества в сравнении с сегодняшним более быстрым. А заодно и причиной того, почему нынешний тип науки был так слабо востребована. Что легко подтвердить такими примерами, как никому не понадобившийся паровой двигатель Герона Александрийского (I век) и забытые под запретами текстильные машины передовых флорентийских промышленников (XIII век).
Только не надо «копать» глубже, спрашивая себя: Что же мешало людям все это изменить, убрав тормозящие факторы? А то ведь придется спросить: Что ж нам самим мешает развиваться гораздо быстрее?
Или, может, разумней смириться с тем, что всякое общество движется в меру своих реальных потребностей и возможностей? Чтоб не искать зловредные «тормозные механизмы» там, где просто мощность «движка» гораздо меньше, чем у современного общества.
В качестве переходного этапа от традиционного типа цивилизационного развития к техногенному принято рассматривать аграрно-ремесленный этап – «разгонную стадию социально-экономического и научно-технического прогресса». Ее Западная Европа прошла с момента возрождения городов в XII веке до расцвета мануфактур в середине XVIII века. При этом особого похвальны заслуги «титанов» эпохи Возрождения, Реформации и Просвещения, которые героически преодолевали средневековую рутину, воспитывали активных и предприимчивых людей будущего.
В тот же период сформировалось множество современных городов, были заложены основы и разработана методология современной прикладной науки, придуманы новые орудия и способы производства. И как следствие значительно возросла производительность труда, сформировался международный и внутренние рынки, были накоплены первоначальные капиталы.
Это и стало фундаментом машинного производства. В 70-е годы XVIII века с массовым внедрением станков и паровых двигателей мир шагнул в техногенную стадию развития. Ее отличительные признаки, как правило, излагаются в качестве прямых противоположностей особенностей традиционного общества. Делается это примерно так:
1) Там все развивалось очень медленно, по кругу и экстенсивно (за счет количественного расширения) – здесь все очень быстро, по спирали и интенсивно (за счет качественных улучшений).
2) Там якобы преобладала пассивная созерцательность и отношение к природе как целостному (даже живому) организму – здесь культ творчества, инноваций, покорения и преобразования природы в качестве пассивного материала,
2) Там господство религиозного догматизма, деспотизм наследственной власти и «поглощение» личности всевозможными общественными структурами – здесь свободомыслие, плюрализм мнений, регулярные демократические выборы, динамичный рынок, постоянные реформы и революции (в том числе научные), приоритет личных прав и свобод (включая свободу совести).
3) Там наука под прессом веры, предрассудков и стереотипов – здесь она самый влиятельный фактор общественного развития, «непосредственная производительная сила» и двигатель научно-технического и социально-экономического прогресса.
4) Там царство суеверий – здесь царит здравый смысл, рациональная логика и экспериментальная проверка опытных знаний.
Важно отметить и то, что техногенный тип цивилизации в отличие от своего предшественника распространился по всей планете. При этом общества, сохранившие традиционный образ жизни, были побеждены в конкурентной (зачастую вооруженной) борьбе, поглощены и частично ассимилированы-модернизированы. Тем самым был создан единый глобальный мир, опутанный множеством экономических, политических и культурных связей. Он-то и стал оболочкой постиндустриального общества.
Функции науки в индустриальном и постиндустриальном обществе
У наук всех времен и народов есть общие функции, среди них такие важные как: 1) мировоззренческая (построение общей картины мира), 2) познавательная (постижение реальности); 3) прагматическая (ориентация на практике); 4) регулятивная (регламентация жизни человека и общества); 5) аксиологическая (выработка системы ценностей), 6) прогностическая (предсказание будущего и еще неизвестного), 7) методологическая (выработка системы методов познания и деятельности).
Но есть и особенности, в том числе интересующие нас различия между функциями индустриальной (в переводе с латыни «промышленной») и постиндустриальной (в переводе с латыни «после промышленной») науки.
Сравнивая эти функции, мы обнаруживаем самые типичные мотивы, побуждающие людей отказаться от высоких темпов научно-технического прогресса во имя стабильности и безопасности. Общее название этих мотивов – «страхи» (по-научному «фобии»).
Такие «достижения» науки, как ядерное оружие, истощение природных ресурсов, отравление всей биосферы отходами, экономические кризисы, генные мутации
Под влиянием таких устремлений и складывается постиндустриальное представление о функциях науки, существенно отличающееся от индустриального.
Индустриализация базировалась на едва ли не обожествлении науки и ученых. В наше же время множатся активные сторонники антисциентизма (антинаучности), а вот про фанатов науки (беззаветных сциентистов) давно ничего не слышно.
В индустриальном мире большинство людей верило, что объективная истина достижима, и наука должна к ней стремиться изо всех сил, ломая любые преграды. В сегодняшнем, напуганном и разуверившемся обществе возобладали мировоззрения, признающие любую истину сомнительной и относительной и призывающие выбирать среди множества возможных вариантов познания мира – самый гуманный, то есть предельно безопасный для человечества.
В индустриальном обществе науку всячески раскрепощали, дабы ничто не мешало постигать законы природы, общества и сознания. Теперь же решили, что законы эти малодоступны или недоступны вообще, а наука, «предоставленная самой себе» («пущенная на самотек»), порождает чудовищные средства массового уничтожения людей. А посему, как в старые добрые времена, науку спешат поставить под надзор государственных и идеологических институтов.
В этой связи даже самым демократическим и либеральным властям предоставляются огромные полномочия по законодательному ограничению, планированию, администрированию, финансированию, кадровому обеспечению и контролю в отношении любой научной деятельности. Ученых же всячески (в том числе самыми суровыми наказаниями) принуждают руководствоваться «традиционными общегуманистическими идеалами и социально-этическими ценностями», под которыми всё чаще подразумевают заповеди из Священных писаний.
Тем самым государство и церковь вновь возвышаются над наукой в качестве «руководящей и направляющей силы». Примерно того же добиваются международные организации и транснациональные корпорации.
Этот порядок вещей очень напоминает тот, что господствовал в мире со времен Константина Великого (IV в.), когда слишком своевольную и опасную своими изобретениями античную науку сумели подмять под себя чиновники, рыцари и священники. После чего последовали существенная деградация познания и тысячелетний интеллектуальный застой.
К сожалению, аналогичная перспектива не исключена и теперь. Все ведь идет к тому, чтобы разжаловать науку из своевольной госпожи в зашуганную служанку. Научно-технический прогресс это, разумеется, затормозит и со временем остановит. Но вряд ли навсегда!
Раньше или позже спасенное от опасных открытий человечество упрется в пределы спокойного постиндустриального мира, и потому будет вынуждено в очередной раз существенно увеличить своё интеллектуальное могущество. И тогда познание наших потомков совершит за короткое время скачок, похожий на неолитическую (8 тыс. до н.э.), аграрную (3 тыс. до н.э.), эллинистическую (III в. до н.э. – I в. н.э.) или нашу научно-техническую революцию (XVIII-XXI вв.)…
«Жаль только — жить в эту пору прекрасную – как выражался Некрасов – уж не придется ни мне, ни тебе» (Некрасов Н.А. «Железная дорога»)…