качай извилины здесь!

автор:

Н.А. Бердяев

Краткая биографическая справка

Бердяев Николай Александрович (1874−1948) начинал как «революционный марксист» (1894−1902 гг.), а прославился как русский религиозный философ: апологет свободного духовного творчества, предтеча теологического экзистенциализма и персонализма.

Участвовал в сборниках «Вехи» (1909) и «Из глубины» (1918), порицающих интеллигенцию за чрезмерный радикализм, увлечение общественными вопросами и идеализацию народа. Взамен предлагалось сконцентрироваться на духовном саморазвитии.

В 1922 году Бердяев был принудительно выслан большевиками из Советской России в Германию. С конца 1924 года — во Франции, издавал религиозно-философский журнал «Путь» (1925−40).

С брошюры «Новое средневековье» (1924) начинается всемирная известность Бердяева, постепенно складывается имидж «эксперта по русской культуре» и «главного посредника между русским и западным мировоззрениями», а равно и организатора диалога между всеми христианскими конфессиями. В 1947 удостоен звания «почетный доктор богословия Кембриджского университета».

Основные произведения Бердяева:

— «Смысл творчества» (1916);

— «Философия свободного духа» (1927−28);

— «Истоки и смысл русского коммунизма» (1937);

— «Опыт эсхатологической метафизики» (1947);

— «Русская идея» (1948);

— «Самопознание» (1949).

Квинтэссенция воззрений

Бердяев считается типичным дуалистом, поскольку его учение основано на противопоставлении двух миров: духовного и объективного. В первом свободно творят Бог и Человек. Во втором – все подчиненно необходимости.

Справка: «Я исповедую почти манихейский дуализм», — честно признавался сам Бердяев, а после весьма натужно убеждал себя двигаться к «пантеистическому монизму» в духе Владимира Соловьева.

Бердяевские «миры» взаимосвязаны. Духовное в творческом самозабвении способно прорываться в эмпирический мир. Такое «ниспадение свободы в необходимость» Бердяев называет «объективацией». Объективизированные «плоды духа» подчиняются всем законам необходимости (пространства-времени, причинности, логики). Объективный мир угнетает и порабощает дух. Этот мир – тюрьма, источник разобщения и вражды, зла и страданий. И только в творчестве дух вновь и вновь обретает свободу, вырывается из плена необходимости, достигает абсолютного. Таков, по Бердяеву, высочайший смысл мирской круговерти.

Бердяев склонен облекать свое учение в традиционную религиозную фразеологию. Например, «мир свободного духа» он величает «Эоном» (как теологи) и «Евангельским Царством Божьим» (как простые верующие). Одухотворение жизни – «эсхатологическим планом бытия», уточняя, что именно «в творческом акте, как вспышка, является конечный смысл бытия».

История в целом для Бердяева скачкообразна, так как творческие порывы Духа лишь время от времени вторгаются в нее и переносят из одной омертвелой объективности в другую. При этом и Абсолютный дух (Бог), и творческие личности лишь являют себя миру, а не управляют им постоянно.

По этике Бердяева, безнравственно не замечать «объективный мир», смиряться или приспосабливаться к нему – нравственно же «мужественно противиться» мирскому злу, вести с ним «героическую борьбу».

«Человеческая личность» у Бердяева, как творческое и свободное существо, чуждо даже собственной «эмпирической оболочке». Однако «лучшие из лучших», прорываясь в объективное, стремятся усовершенствовать и себя и жизнь так, чтобы во всем была обеспечена максимальная степень свободы творчества.

Учение Бердяева призвано указать этим «избранным» «Путь» наиболее эффективной реализации их творческого потенциала. Заодно указывается и путь общественного переустройства. По Бердяеву, «Людям-Творцам» необходимы условия для добровольного духовного единения с себе подобными («соборность» - братство в духе первых христианских общин) и верховенство права над государством (властями). Все формы принудительной социализации (государственные, церковные и иные общественные структуры-группировки) Бердяев считает уродливыми формами порабощения человечества.

Себя самого Бердяев считал проповедником подлинного — «эсхатологического христианства», гармонично сочетающего веру в Духа-Спасителя, творческую свободу и социальную справедливость. Да и всех своих соотечественников — россиян Бердяев оценивал весьма высоко. По его мнению, русский народ в целом – это «Народ Богоносец», «Духовный Мессия» человечества, способный в ближайшем будущем осознать свою Великую миссию. И тогда «русская идея» станет «спасением всего человечества путем духовного возрождения и самосовершенствования».


Приложение

Обзор фрагмента произведения

 

Книга «СМЫСЛ ТВОРЧЕСТВА»

Глава I. Философия как творческий акт

На протяжении всей главы Бердяев превозносит свободу творчества, а то, что ей препятствует, стремится заклеймить и изжить в качестве постыдного раболепия.

Вначале анализируется якобы повальное стремление философов сделать философию наукой (научной или наукообразной). И поскольку наука, по мнению Бердяева, есть приспособление к бренному миру, а философия – есть творческий прорыв в беспредельное, постольку «научность» противопоказана философии.

В частности он пишет:

«Научность есть рабство духа у низших сфер бытия, неустанное и повсеместное сознание власти необходимости, зависимости от мировой тяжести. Научность есть лишь одно из выражений утери свободы творческого духа».

«Наука и есть усовершенствованное орудие приспособления к данному миру, к навязанной необходимости». А «научная логика есть орудие такого приспособления»

Особо сильно достается от Бердяева «германскому критицизму», якобы мечтающему дисциплинировать весь человеческий дух с помощью научности, дабы спасти этот дух от хаоса. Вот только сам «безбрежный германский рационализм» оказывается в рабстве у «логики» и «мирского разнообразия», а потому даже самые гениальные немцы не способны к свободному парению в трансцендентном мире Духа.

Научной, как утверждает Бердяев, должна быть только сама наука, а религия, мораль, искусство и философия должны быть самостоятельными областями культуры. Причем искусство и философия как проявления человеческого творчества очень близки друг другу. Бердяев даже называет философию – «искусством познания».

«В науке, — пишет Бердяев, — всегда жили и боролись две души, и одна из них жаждала познания мировой тайны. Эта душа всегда склонялась к философии, к теософии, к магии». Именно эту душу он и призывает освободить от онаучивания, потому что: «Заветной целью философии всегда было познание свободы и познание из свободы. Стихия философии – свобода. Ищет она истину мира и смысл мира, а не данность мира».

И далее: «Как подлинный пафос философии всегда был в героической войне творческого познания против всякой необходимости и всякого данного состояния бытия, так как задачей философии всегда был трансцензус, переход за грани», «выход за пределы данного мира».

Из последующего мы узнаем, что философия:

— предполагает особый дар свыше и призвания: доказательство – «индивидуальность творца философии оставляет след, как в искусстве»;

— творит «бытийственные идеи», «через которые за необходимостью прозревается свобода»;

— науке никогда не стать философией, ибо она не способна творить бесконечные по сути своей категории, которыми пользуется;

— история философии похожа на историю литературы и в ней невозможен научный прогресс. Более того, «История философии есть в конце концов история самосознания человеческого духа, целостной реакции духа на совокупность бытия»;

— Платон был основателем философии, стремящейся выйти за пределы данности, а материализм — крайнее выражение устремления к покорности, мирской необходимости (несвободы);

— философское творчество — напряжение всего духа, совокупности всех духовных сил человека в целом.

Конкретизировав подобным образом представления о философии как о свободном выходе за переделы мира, Бердяев пытается показать, что его учение не означает полного произвола и разрыва с «обязательностью». При этом смысл его рассуждений таков: доказать нечто (в том числе наличие обязательности и Истины в высшем смысле) в отношении «свободного творчества нельзя», ибо всякие доказательства – раболепие перед логикой. Зато особо продвинутые творцы поймут и признают обязательность и истинность результатов свободного творчества своего «соборного» собрата, т. е. духовно близкого мыслителя.

И, наконец, Бердяев открыто объявляет, что по-настоящему «свободное познание» - это интуиция. При этом видит у интуиции два несомненных преимущества:

1) она в отличие от дискурсивного (логического) мышления не должна выстраивать связные цепочки от начала до конца, всюду уходя в дурную бесконечность, ведь в творческой интуиции дается все и сразу, она сама себе «самооправдание и самосанкция»;

2) она, свободно творя, уподобляется Богу и делает человека-творца подобием Божьим, повторяющим весь Божий путь собственным творчеством.

И вообще для такого интуитивного творца, «покорного лишь голосу вселенского разума», по твердому убеждению Бердяева, «человеческие требования не обязательны».

И тут же Бердяев от защиты переходит в нападение, утверждая, что ученые, гоняющиеся за научностью философии, вынуждены дополнять «рациональное познание» иррациональной мистикой, а также до бесконечности ищут «логику логики логики…», «гносеологию гносеологии гоносеологии…» и т. п. «И всегда будет так, если философию рассматривать как необходимую науку, а не как свободное искусство познания» — резюмирует Бердяев.

И для примера хвалит А. Бергсона за попытку построить философию на свободном действии интуиции («на симпатическом, любовном проникновении в сущность вещей»). Впрочем, Бергсон «не смог», так как не преодолел традиционную тягу к научности.

В поисках иных достоинств интуиции Бердяев:

— усматривает в интуитивном познании «гениальность», то есть способность универсального восприятия вещей;

— утверждает, что новая, интуитивная философия будет «активным, творческим преодолением действительности и преображением мира», а не пассивным подчинением необходимости, как ее предшественница «наука логики»;

— предлагает либо вообще не болтать о свободе и тихо прозябать в рабстве у необходимости, либо признать свободное творчество – единственным способом преодоления «мирского послушания» и достижения «Абсолютной Истины»;

— называет критическую (скептическую) философию «расслаблением духа» и «отказом от созидательного творчества» и настаивает на том, что новая философия есть высшая форма догматизма, поскольку, избрав себе путь, твердо идет до конца, рассекая преграды и отметая лишнее;

— проводит аналогию между настоящим философом и влюбленным, мол, истину и любимую они выбирают абсолютно свободно из огромного числа возможных, чем и отличаются от Буридановых ослов не способных выбрать ничего.

Примечание: Отождествление философии с любовью заходит у Бердяева очень далеко. В частности он пишет: «Пафос философии — эротический пафос. Философия — эротическое искусство. Самые творческие философы — философы эротические».

Итог выше сказанному таков: «Задача философии — найти наиболее совершенную формулировку истины, увиденной в интуиции, и синтезировать формулы. Убеждает и заражает в философии совершенство формул, их острота и ясность, исходящая от них свет, а не доказательства и выводы. Доказывают лишь врагам любимой истины, а не друзьям».

После такого вывода Бердяев переходит к анализу «антропологизма в философии». По его мнению, философы стараются скрыть то, что философствует человек, ибо такой субъект считается источником мелочности, произвола, субъективизма и релятивизма. Для Бердяева же, человек в творческом порыве возвышается до Божества, поэтому и «антропологизм» надо не скрывать, а свободно развивать. А без человека у философии не будет творца. «Философия — власть человека через творчество; наука — власть через послушание», — роняет еще один афоризм Бердяев.

Вот только «источником философского познания могут быть лишь космические, универсальные состояния человека, а не психологические, индивидуальные его состояния». А универсальные состояния опять же доступны лишь избранным, «признающим существование мирового Логоса, соборного Разума и сознающим человека родственным Логосу».

Как бы между прочим, Бердяев предостерегает и от придания философии «системности», ибо системность тоже порабощает. Кроме того, «Философ не может служить государству или политическим партиям, академиям или профессиональным целям. Философ не может служить благу людей, не может быть на службе у людей и у частных целей человеческих».

Напоследок, Бердяев, рекомендует и «теософии» (богопознанию) избегать новомодной наукообразности, поскольку, дескать, наука уже и сама клонится к иррационализму.