качай извилины здесь!

автор:

Что такое философия?

(октябрь 2009 г. по мотивам статей 1990-1991 гг.)

«Человек, как звезда, рождается

Средь неясной, туманной млечности,

В бесконечности начинается

И кончается в бесконечности.

Поколениями созидается

Век от века Земля нетленная.

Человек, как звезда, рождается,

Чтоб светлее стала вселенная».

Э.Б. Межелайтис
(перевод Д.Н. Голубкова)

 

Не споря о словах

«Философией» можно назвать даже собственную собачку, а многозначность слов неизъяснимо причудлива. Потому-то не буду настаивать на том, что мое определение «философии» единственно верное, и даже на том, что оно охватывает явления, подводимые в наши дни под указанное понятие.

Последнее особенно приятно, потому что вокруг меня философией обзывают заумный трендежь на отвлеченные темы. Да и под видом науки распространяют нечто достойное насмешек простонародья – «академики с профессорами замусоливают мозги учеными словесами», истолковывая философию как некое ядро мировоззрения, как «системный комплекс» наиболее общих мнений о «мире и человеке».

Впрочем, подобная «философия» снабжает нас афоризмами и средствами выпендрежа – за это ее и терпят. Даже приветствуют искренне.

Но как же тогда называть «любовь к мудрости»? Как называться тем, кому противно захламлять свой дух мешаниной из глупостей и банальностей?

Лично я называю «философией» – именно науку о мудрости. И только стремящегося стать мудрей я нахожу склонным к философии. Философом же считаю того, кто преумножает мудрость.

 

Что такое мудрость?

Согласно толковым словарям русское слово «мудрость» означает глубокий ум, опирающийся на обширные познания. Еще правильнее понимать мудрость как совершенство разума.

Мудро все, в чем мысль не находит изъянов. Мудр всякий, кто мыслит так, что окружающие не могут ничего добавить или отбросить как ошибочное.

С незапамятных времен мыслящих намного полнее и слаженнее соплеменников называют мудрецами. Конечно, оценки ближних не всегда справедливы, зато очень часто – чрезмерно лестны. Обида и зависть размножают сплетни об «умниках», но мечта о совершенстве побуждает приписывать мудрецами исчерпывающее и чудодейственное постижение тайн земли и неба.

Мудрецов и боятся, и любят – зачастую одновременно. Но не в этой трусливой любви теплится «любомудрие».

 

С чего начинается философия?

Философия в качестве науки о мудрости возможна лишь там, где мудрость пытаются выделить в чистом виде, отделив от нее все чужеродные «примеси». Иначе как ее постигать?!

Точно так же, как золото предпочитают добывать из золотоносных жил, – мудрость пытаются выделить, прежде всего, там, где она сконцентрирована – то есть из мудрецов.

Но по какому признаку? Как определить, чем мудрость отличается от своего носителя — мудреца?

Ответ Пифагора известен, причем именно этот ответ пополнил словарный запас термином «философия». Мудрость – решил Пифагор – бесконечное совершенство, а человек – конечен. Следовательно, человек может вместить в себя лишь часть мудрости и стать всего лишь философом (любителем мудрости), а не мудрецом. Но чем больше в конечном существе бесконечной мудрости, тем он сам мудрее.

На первый взгляд, Пифагор не отвечает на вопрос: что такое мудрость, а лишь отличает ее саму по себе в качестве целого, от доступной человеку части. Но если всмотреться тщательней, станет понятно: Пифагор понимал мудрость именно как «безупречную гармонию всего и вся», а не особое качество некоторых людей.

Иначе говоря, мудрость для изобретателя «философии» – это все-все без недостатков и неувязок – весь Универсум без малейшего изъяна.

Похожее представление о мудрости бытовало среди «мудрецов» задолго до Пифагора. Вот только приносило плоды, весьма не похожие на древнегреческую классику.

 

Восточные альтернативы

Легко сказать: «В мудрости нет изъянов!» Но потом, оглядываясь по сторонам и находя огромные недостатки и противоречия повсюду, отчаяться и удалиться от мира по одной из троп, проложенных и хранимых индийскими «мудрецами». То есть признать все сущее тщетой и от всего отказаться, прибегнув к одному из комплексов упражнений, погружающих в прострацию «нирваны».

Нирване-де – этому абсолютному ничто недостатков не полагается – значит, она и есть «абсолютное совершенство», в том числе совершенная мудрость.

Можно и по-китайски: признать, что «Путь к совершенству» (Дао) настолько безупречен, что реализуется сам собой, а нам остается лишь подчиниться и:

— согласно Конфуцию старательно делать то, что тебе предписано традицией – извечным воплощением Дао;

— согласно Лао-Цзы ничего не делать, дабы целиком и полностью вверить себя течению Дао.

Первое учение – очень практично. Зато второе – больше соответствует представлениям китайских «мудрецов» о Всемогуществе Совершенства и ничтожности человека.

И, наконец, можно в духе ближневосточного Единобожия, сочинить для Абсолютной мудрости Абсолютно Единственного Мудреца, который по своему неисповедимому усмотрению решает, сколько мудрости и в каком виде передать каждому, а также то, в какой степени этот каждый свободен в усвоении дарованного ему. В результате распределение Мудрости окажется вечным сумбуром в стиле «разбрасывания милостыни толпе».

Однако представления о «нирване», «Дао» и «Боге» лишают мысль творческого запала.

 

Путь в незнаемое

Согласно восточным учениям ничего по-настоящему нового не придумать, все концы и начала заранее предопределены, все идеалы существуют испокон веков, остается только воплощать их. Да и то преимущественно не по доброй воле и без ясного понимания.

– Желаешь знать, что такое Наивысшая Мудрость, она же Наивысшее Совершенство? Узнай прямо сейчас!!!

– Это нирвана!

– Это Дао!

– Это Господь-Бог!

– Уподобляйся ж Всесовершеннейшему! И о чем-то большем даже не смей мечтать, ибо большее невозможно!

Иное дело, когда «конец» исканий мудрого совершенства признается неустановленным, или хотя бы никому неизвестным. Тогда о наивысшей мудрости (абсолютном совершенстве) нечего сказать – даже того, что она хоть где-нибудь существует или когда-нибудь существовала (будет существовать). Тогда любые высказывания на эту тему можно считать субъективным мнением открытыми для опровержения и пересмотра.

Пусть даже, как у Пифагора, предельная мудрость считается абсолютно невозможной и недостижимой – лишь бы стремление к ней и ее частичное постижение признавалось в качестве реальной, достижимой цели. Пусть нельзя добиться абсолютного совершенства, зато открывается путь к постоянному совершенствованию, осуществляемому «шаг за шагом».

Это, по крайней мере, честно – без притворной игры в знатоков абсолютного воплощения совершеннейшей мудрости! Это, по крайней мере, осуществимо. Ибо для «частичных усовершенствований» не нужно постоянно подстраиваться под непознанный и непознаваемый идеал (нирвану, Дао или Бога). Философия ни от кого не требует: «Либо вынь да положь всеохватывающее и безупречное единство, либо вали отсюда!» Достаточно выявить хоть какие-то нестыковки известных элементов мироустройства и найти или придумать способ их устранения (согласования).

При таком понимании своих задач «философия» не только может, но и должна развиваться. Иначе ей не быть настоящим, действенным стремлением к мудрости. Иначе она обречена томиться и окостеневать в рамках догматов или традиций, единожды объявленных подлинным откровением «Совершенной Мудрости» или «Совершенного Мудреца».

– Твори, выдумывай, пробуй! Результаты твоего творчества пока что не существуют, а потому лишь от тебя зависит, станет ли этот мир хоть чуточку мудрей, хоть капельку совершеннее. Напряги же себя что мочи!!!

И настоящий философ напрягается, подобно мечтательному юноше в поисках истинной любви. Объятый пламенем подлинной страсти, сочиняет и реализует проекты достижения «частичного совершенства». А, едва закончив, напрягается пуще прежнего, чтоб продвинуться еще дальше, исправляя вновь выявленные изъяны, в том числе собственные. И так пока не иссякнет любовь к мудрости!

Конечно, у Пифагора, и даже у Платона с Аристотелем – много такого, что роднит их философию с восточными школами, пугает последователей «Числами», «Идеями» и «Энтелехиями», якобы предопределяющими все и вся. Но это, увы, последствия любовного переутомления! Простим — они «много любили»!

А нам, оставаясь философами, глупо считать свои или чужие вариации мудрости – окончательно безупречными. Это было б обожествлением явно несовершенного. А заодно – прекращением движения к мудрости, забиваньем любви догматами!

Вот почему не Сверхсовершенные сущности, сочиненные Учителями, а представление о посильности продолжения вдохновило Александра Великого устремить человечество к мудрости.

«Незаконченность наших дел есть единственная доступная нам бесконечность!» – говорил он на смертном одре, и был, как обычно, прав.

 

Кому не по силам мудрость?

Мне возразят: «Усовершенствование мира – во-первых, сплошной самообман, ибо маленький человек не может совершенствовать такую большую Вселенную. А, во-вторых, сплошное вредительство, ибо ослепленные самоуверенностью «мало мудрые» творцы только портят то, что Бог или Природа формировали миллионы и даже миллиарды лет».

Можно, конечно, ответить шуткой: «Странный у вас мир получается: улучшить никак нельзя, а испортить – раз плюнуть! Да и как, позвольте полюбопытствовать, в Вашу малюсенькую голову поместилось столь точное и столь категорическое представление о соотношении сил Большого мира и миллиардов маленьких людей?!»

Но отделаться от таких возражений в реальном споре было б весьма непросто. Меня б засыпали многочисленными примерами разрушительных и кровавых ошибок, совершенных людьми в погоне за Идеалом. Я бы в ответ приводил доказательства того, сколь совершеннее стала жизнь, благодаря умышленным действиям народов и личностей. Но мы б никогда не сошлись во мнениях.

Кто не склонен или не способен думать об усовершенствовании мира, найдет миллионы красивых отговорок. И в конечном итоге расскажет нам страшную сказку о якобы Всемогущих силах, не позволяющих людям ничего, выходящего за рамки обыденности.

Уместная осторожность. Сталкиваясь с явно непосильной задачей, человеку правильнее отказаться от ее решения, чем надрываться попусту.

Правда, в таких ситуациях достойней всего мужественное признание: «Я этого сделать не могу – пусть пробуют другие, если находят силы». Но подобное, скромное мужество редко кому присуще. В ходу показная крутость! Потому-то гораздо чаще действуют по-другому: и сам не гам, и вам, авантюристам, не дам попробовать. Вот и звучит повсюду резкое и надменное: «Задача совершенствования мира не разрешима в принципе

Конечно, бывают и такие задачи. Но их неразрешимость доказуема или уже доказана. Когда же человека объявляют немощным по определению, то вместо обсуждения конкретного дела пытаются вернуться к изначальному вопросу философии: способен ли конечный человек добиться абсолютной гармонии миропорядка. Но кто ж ее добивается?! Истинные последователи Пифагора стремятся только к устранению выявленных недостатков, к гармонизации доступной им целостности!

А такие задачи легким мановением мысли не решаются. Это ж не «бесконечное» с «конечным» сопоставлять, дабы в очередной раз отказаться от всемогущества. Здесь нужно конкретно и тщательно соизмерять собственные возможности со сложностью выбранных целей. И здесь болтовней не отделаться. Только придумав и воплотив на практике некий проект улучшений, можно в очередной раз доказать, что разумное воздействие было возможно, что людям был посилен еще один шаг за пределы ранее достигнутого совершенства.

Я, естественно, имею в виду серьезные и глобальные проекты. Поскольку возможность более умного размещения вещичек на моем столе или министров в родном Правительстве, представляется мне, бесспорной.

 

Место для абсолютов

В обыденной жизни никто не станет бездействовать под тем предлогом, что любое действие потянет за собой изменение всего миропорядка и окажется невозможным без Абсолютного Всемогущества. Кому там в запарке пригрезится, будто бы он, завязывая шнурки, посягает на целую Вселенную разом, а, переставляя шкаф, задевает Устройство всего и вся?

Зато в ситуациях, общественно значимых не избежать хорового пения о несокрушимой монолитности сущего и человеческой беспомощности перед лицом Всемогущего Бога, Природы или еще чего-то такого же неподатливого. Фантазия здесь неистовствует! Желающих оправдать собственное бездействие или противодействие – более чем достаточно!

Но именно в этот момент не худо б припомнить, что «Абсолютное Всемогущество» и «абсолютная беспомощность» – всего лишь фиктивные продукты человеческого ума.

Вполне заурядные понятия «могущество» и «беспомощность» только кажутся очищенными от всех и всяческих недостатков прилагательным «абсолютный». «Могущество», лишенное признаков ничтожности, и «ничтожество» без примесей могущественности – требуются в качестве ориентиров для умозрительной сортировки реальных явлений. И чем лучше очищены полярные термины – тем надежнее сортировка, а вместе с ней и наше «ориентирование на местности».

Потому-то настоящие философ и работают над тем, чтобы термины становились все чище и чище. Однако в результате неимоверно долгих и тяжких трудов над системой человеческих понятий удалось устранить лишь выявленные примеси, да и то не все.

Иное дело торопыги, шарлатаны и Гегели. Они на секундочку забывают, что «бесконечный путь совершенствования» нескончаем по определению и единым махом приписывают недочищенным терминам окончательную (абсолютную) очищенность.

Получается абсурдная смесь из несовместимых понятий (аналог плоского шара или лживой истины). Этакое «обожествление самодельных чурбанчиков» – «абсолютность реально неабсолютного».

Такое никак не представить, но можно использовать для обмана и самообмана. В конечном счете, именно на почве фиктивной абсолютизации понятий сооружается та или иная версия «онтологического доказательства». Например: «Абсолютное могущество» существует – иначе оно не было б абсолютным!»

Сеанс подтасовок закончен. И теперь уже можно прикидываться оскорбленной невинностью и припирать к стене любого философа: «Как же ты смел, несчастный, вообразить себя соперником неодолимых сил?! Да еще соблазнял невинных следовать за тобой!»

Это и называется: валить с больной головы на здоровую. Сначала вообразили себя одолевшими неодолимый путь совершенствования, заглянувшими в конец бесконечности, а потом обличают других за попытку сделать хотя бы один единственный реальный шаг на том же пути. Наглость необычайная – чреватая истребительным фанатизмом.

С такими вот «махинациями», а не с воображаемыми «Абсолютными силами», приходится воевать истинной философии. К сожалению, «жажда мудрости» тоже не беспредельна – стойкость ее ограничена… Гегель тому примером!

 

Стопор сомнений

Сомнения – незаменимые спутники философии. Без них ничего не проверить и недостатков не выявить. Философы ищут сомнительное, как влюбленные ищут повод для свидания с ненаглядной.

Но точно так же, как многих Великих Царей губят не враги, а ближайшие друзья и родственники. Так и «любовь к мудрости» чаще всего убивают не призрачные мечты о достижении абсолютной мудрости, а дружественные духи сомнения. Опаснейший «киллер» – это не угрюмый, заносчивый Гегель, а скромненький, вежливый Кант!

Скептик ловит философа на слове: «Говоришь, что твоя мудрость неабсолютна. Значит, признай, что все у тебя сомнительно. И ты не к совершенству движешься, а вертишься в круге тумана, заменяя одни субъективные мнения другими такими же. Так вырвись из этого порочного круга бесплодных соблазнов! Сядь и во всем сомневайся! Это мудрее прочего!»

Вот так отрицание абсолютной безупречности превращается в как бы несовершенную, но окончательно завершенную мудрость. Дальше дороги нет – только «недвижность немых» в стиле индийских гуру! Советник Великих Пиррон называл это «состоянием Божественной атараксии и апатии».

Однако задумаемся! Легко сказать: «Я сомневаюсь во всем!» А попробуй во ВСЕМ усомниться! Философия тоже б мечтала подвергнуть сомнению все. К тому же – по полной программе. Но вынуждена признать, что подобные задачи служат лишь ориентиром для всех реальных сомнений, лишь направляют к цели. Хуже того – для философа сомнения не самоцель, а лишь средство для отыскания и устранения дисгармоний, поэтому очень часто философ подспудно давит избыточные сомнения.

На этом печальном фоне скептики – гуманисты и сущие «Маги», способные творить «Величайшие чудеса» с помощью элементарнейших заклинаний. Изрекают «Все сомнительно» и чувствуют себя так, будто б и, в самом деле, усомнились абсолютно во всем, будто подобный «Сеанс Всеохватывающих Сомнений» делает хоть что-то сомнительным и неистинным. Более того, учат любого и каждого, как правильно жить в абсолютно сомнительном мире.

Но стоит внимательно присмотреться к этим же «чародеям», и сразу же обнаружится, как скудно они сомневаются. Минимального не умеют – по-настоящему усомниться в собственных утверждениях. И уж, тем более, не рискуют вступить в гегелевский «бесконечный круг», вынуждающий громоздить сомнение на сомнение.

Нет, они, конечно же, говорят, что все их суждения – тоже сомнительны. Но это лишь показная последовательность. Потому что искреннее сомнение в голословном догме «Все сомнительно» побуждало бы их предполагать существование чего-то несомненного. А по-настоящему последовательное сомнение вообще бы «молчало в тряпочку», изъедая себя придирчивой самокритикой.

И уж если следить за скептиками достаточно долго, то можно собрать досье из миллионов слов и поступков, свидетельствующих об отсутствии хоть сколь-нибудь заметных сомнений в самых различных вещах и мыслях.

Пора бы уже признаться, что скептические сомнения используются исключительно для пресечения философского поиска дисгармоний и способов их устранения. Потому что, придушив «вожделение мудрости», скепсис и сам угасает.

– А смысл сомневаться бесплодно?! Много ли ты сомневаешься, мало ли – все равно результат нулевой!

Подобные наблюдения побуждают достаточно хитрых бездельников прикидываться «солидными скептиками». Можно ж не напрягаться, можно ж вообще не искать никаких серьезных аргументов для обоснования собственных сомнений, как делали классики жанра. Назвался скептиком и мигом отделался от вопросов, удостоенных твоего скептицизма. Именно так Великая творческая сила сомнений вырождается в постыдный, бессовестный фарс, в расслабление-атрофию умственных способностей.

Зато как нетрудно прикинуться абсолютно-скептическим «мудрецом» на фоне этих вечно путающихся в своих проблемах философов – этих ищущих нечто большее пустопорожних сомнений.

 

Философия и реальность

Нельзя совершенствовать мир, отрекаясь от этого мира. Проблемы не исчезают от брахманского игнорирования. А подлинное совершенствование начинается лишь там, где ум находит пределы земных оков, отыскивает лазейки к реальному изменению.

Однако в погоне за мудростью философы постоянно отрываются от реальности. И порою так сильно, что начинают лепить умозрительные конструкции, столь радикально очищенные от изъянов, что от самой реальности остаются лишь рожки да ножки.

Именно рассказами об этих «рожках да ножках» ушлые «знатоки философии» развлекают широкую публику, не склонную напрягать мозги, но жаждущую необычайненького.

Вот и получается, что Платон помешался на идеях, Аристотель все формализовал, Кант уличил людей в незнании «вещей в себе», Гегель развел диалектику, бредя про Абсолютное. Под сурдинку в философы зачисляется всякий чудак, ляпнувший о мироздании нечто достаточно оригинальное. Ну, и на этом фоне современная «философия» – сказочно щедрая дура, ибо позволила каждому исповедовать собственную мудрость, составленную из любого набора мыслительных ингредиентов…

Меж тем, настоящая философия возможна только в качестве очень сложной системы, стремящейся вобрать как можно больше всего и как можно лучше согласовать собранное. Уменьшая объем, как и уменьшая согласованность, мыслитель удаляется от мудрости – поворачивает от «совершенствования» в сторону «деградации».

Однако в тех случаях, когда факты противоречат друг другу или кажутся противоречащими, философ превращается в пристрастного судью. – А что же еще ожидать от «беззаветно влюбленного»?!

Вот философский «вердикт совершенствования мира» и сочиняется так, чтобы гармонии было как можно больше, а потерь по возможности меньше. В результате любому элементу реальности может быть дана оценка совершенно несовместимая с объективностью. А план гармонизации бытия может предусматривать такие глобальные изменения и дополнения, что и сам Господь-Бог умолял бы избавить его от участия в столь непосильных мероприятиях.

И кому же, как не философу, исправлять подобные несоответствия между мечтой и реальностью?! И он бы, наверно, исправил, если бы оказался бессмертным и всемогущим мудрецом из сказки, а не простым человеком, любившим мудрость какую-то часть своей жизни.

И это еще не кошмар. Наоборот прекрасно, что несовершенная мудрость Учителя становится поводом для продолжения «любомудрия» учеников. Кошмары ж творятся там, где раздирают в клочья непонятую систему, а получившимся мусором набивают и книги, и головы, как дикари-захватчики наполняли мешки и корзины богатствами сокрушенной цивилизации, чтоб потом растерять и выбросить очень многое за ненадобностью…

И тут мне охота надеяться, что когда-нибудь философия сумеет постоять за себя и не пустит варваров на свою территорию, не позволит им разрушать созидаемую систему.

 

* * *

Лети же, Сова Минервы, – тащи нас к ближайшей мудрости сквозь сумерки ожидания!