качай извилины здесь!

автор: Пласковицкая А. А.
в соавторстве с Пласковицким А.Л.

История рода Пласковицких

Крымская война и реформы Александра II

 

Детство Антона Франтишека Пласковицкого (1816−1896) прошло под впечатлением мистических рассказов о тайных обществах и партизанских историй в стиле «Дубровского»1. А как иначе, если в городах секретничали масоны, а в лесах бродили настоящие разбойники, способные нагрянуть в любой момент и превратить усадьбу в груду головешек.

Потом была учеба в кадетском корпусе и размеренная армейская служба. Но воспоминания детства будили фантазию и рождали мечты о чем-то большем, о чем-то необычном и возвышенном.

Хозяйственные заботы отца и бюрократическая рутина царской армии угнетали мечтательного юношу. Единственной отдушиной оставалась философия, которой Антон Франтишек увлекся с тех пор, как ему попалась на глаза книга Гельвеция «О человеке». Будучи девятилетним мальчишкой, он мало что понял, но почувствовал какой-то особый, возвышенный дух, которым пронизаны философские произведения.

После всех учений, парадов и маневров, он нетерпеливо стремился к своему походному сундучку, где его ждали пухлые тома выдающихся мыслителей. Уже тогда реальная действительность казалась ему чем-то второстепенным, препятствующим серьезному чтению.

Но вот спокойная жизнь закончилась. В 1848—1849 по Европе прокатилась мощная волна народных революций. Французы опять прогнали короля и установили Вторую республику. Их знамя подхватили в Австрийской империи, а также во всех маленьких и больших государствах Германии и Италии. Скандальный журналист К. Г. Маркс и отпрыск богатых промышленников Ф. Энгельс уже разразились «Манифестом коммунистической партии».

«Призрак бродит по Европе – призрак коммунизма. Все силы старой Европы объединились для священной травли этого призрака: папа и царь, Меттерних и Гизо, французские радикалы и немецкие полицейские».2

Антон Франтишек видел революцию вблизи, когда в мае 1849 русские кавалеристы под злобные взгляды венгров шли на помощь австрийскому императору. Поход не был таким кровавым, как писали западные газеты, но осадок остался самый неприятный: какая-то противная смесь стыда и отвращения.

Мир стал казаться еще гаже, еще противнее на фоне величественного торжества мысли, которым сверкали сокровища походного сундучка. Теперь там кроме Гельвеция, Гольбаха, Вольтера, Руссо и Дидро, гостили Кант, Фихте и Гегель. Красноречивый и темпераментный материализм уступал место изощренному и холодному, как сталь, идеализму.

После Венгерского похода Антон Франтишек служил в казаках. И к 1853 заслужил чин есаула и должность заместителя командира казачьего дивизиона.

В это время Николай I решил в очередной раз подвинуть русскую границу в сторону Средиземного моря.

Самые важные морские пути, связывающие страны Европы, Африки и Ближнего Востока, идут через Средиземное море. Овладев Черноморским побережьем, Россия получила выход в Средиземное море. Но выход длинный и трудный: Босфор – Мраморное море – Дарданеллы – Эгейское море.

Поэтому еще Петр I мечтал захватить узкие проливы Босфор и Дарданеллы и получить свободный доступ в Средиземноморье. Весь XVIII век Петр и его последователи шаг за шагом шли к вожделенному морю по трупам татарских и турецких солдат3. В XIX веке дело Петра, Румянцева и Суворова продолжили Кутузов (1806−1812) и сам Николай I (1828−1829). В 1829 году Николай уже стоял у ворот Стамбула, и ему казалось, что еще один удар – и он пробьет выход к Средиземному морю.

Царь знал, что Англия и Франция категорически против этого, поскольку им не нужен такой конкурент в таком месте. Но Николай I надеялся, что все обойдется, как обходилось предыдущие 150 лет. Кроме того, русский император верил, что ему помогут Австрия и Пруссия в знак благодарности за помощь во время последних революций.

Поэтому русские дипломаты получили задание найти повод для войны и повод нашли, когда турецкий султан решил, что не православные, а католики должны владеть святыми местами, где побывал Иисус Христос. Николай I сделал вид, что смертельно оскорблен и 26 июня 1853 года без объявления войны занял своими войсками дунайские княжества, принадлежавшие Турции. Царь обещал взять и Стамбул, если «Турция не удовлетворит справедливые требования России».

В октябре Турция ответила объявлением войны. Этого как раз и ждали, чтобы идти дальше, в глубь турецких территорий. Но в марте следующего года войну объявили Англия, Франция и Сардиния. Этого не ждали, но было поздно что-либо менять. Русское войско морями крови расплачивалось за промышленную отсталость своей страны и бездарность российского командования.

Антон Франтишек Пласковицкий был в составе российских войск, которые заняли Молдавию и Валахию, потом переправились за Дунай и взяли несколько турецких крепостей, осадили мощную крепость Силистрию. В то же время русские полки наступали на Кавказе, а Нахимов громил турецкий флот на Черном море.

Правда, до полной победы было еще очень далеко, на всех фронтах русские увязли в пограничных боях. И тут пошли слухи, что объединенный флот Англии и Франции вошел в Черное море и беспрепятственно движется к Крыму. Точно такой же флот занял Балтийское море и выстроился в боевые порядки вблизи российской столицы.

«Что ж это такое?!» – встревожился граф Пласковицкий. Ту же смертельную тревогу он видел в глазах боевых товарищей.

«Это война!» – ответили император Наполеон III и королева Виктория.

«Это не наша война» – эхом откликнулись император Австрии и король Пруссии, оставляя русских один на один с могучим противником. Более того, Австрия решила поживиться за счет России и стала подводить войска в тыл русских армий, действовавших за Дунаем.

Стало страшно, как никогда. Русская армия спешно отошла за Дунай, а потом побежала, оставив без боя захваченные крепости и дунайские княжества. Австрия забрала эти княжества себе. Такой была австрийская благодарность за подавление Венгерской революции.

Приведя себя в порядок после панического отступления, дивизион, в котором служил есаул Пласковицкий, двинулся в Крым.

Был август 1854 года. Эскадры Англии и Франции хозяйничали на всех морях, бомбили российские порты и готовили высадку десанта в Крыму. Как сейчас нет средств против американской авиации, так и тогда не было средств против винтовых пароходов, оснащенных мощной дальнобойной артиллерией. У Англии и Франции такие пароходы были, а у России нет.

13 сентября англо-французский флот взял Евпаторию и высадил 62-тысячный десант, который двинулись к Севастополю – главной базе российского Черноморского флота.

В это время есаул Пласковицкий все еще скакал и скакал по российскому бездорожью. С той же скоростью или даже медленней в Крым стекались другие войска огромной империи.

В действующей российской армии насчитывалось более миллиона солдат и офицеров. Но только 34 тысячи пехотинцев и 4 тысяч кавалеристов успели к реке Альма, чтобы прикрыть подходы к Севастополю. Сюда же 20 сентября подошли англичане и французы.

Русские готовились встретить врага штыком и картечью, но тот накрыл их шквальным огнем корабельной артиллерии и мощными залпами нарезных ружей. Русской обороне грозило полное уничтожение. Но генерал-майор Кишинский успел сообразить, что стоять под огнем со штыками наперевес бессмысленно. Он укрыл солдат на высотах, недоступных корабельной артиллерии и прикрыл войска, идущие к Севастополю. Этим находчивый генерал спас не только своих солдат, но многие другие части, в том числе дивизион есаула Пласковицкого. Англо-французские военачальники, как всегда, дорожили каждым солдатом и не решились на лобовую атаку высот занятых Кишинским4.

26 сентября началась осада Севастополя. Русские окопались и затопили свои корабли, чтобы вражеская эскадра не могла приблизиться к городу. Англичане и французы, убедившись, что штурм Севастополя приведет к большим потерям, принялись с циничным хладнокровием расстреливать город и его защитников из 1243 тяжелых орудий.

Защитники города: военные и гражданские, мужчины и женщины, старики и дети демонстрировали нечеловеческое упорство и встречали смерть безропотно и гордо.

С тыла на англичан и французов постоянно накатывали все новые и новые войска, подходившие из глубин Российской империи. Но вражеские тылы были укреплены по последнему слову техники. Поэтому все попытки прорвать окружение Севастополя закончились для российской армии ужасающими потерями.

Нетерпеливые журналисты журили англо-французских союзников за трусость и нерешительность. Но те так и не решились штурмовать Севастополь в 1854 году. Они продолжали наращивать огненную мощь своей артиллерии.

Пришла зима, а с ней холера, особенно опасная для голодной и плохо оснащенной царской армии. Раздавленный невыносимым позором Николай I застрелился 2 марта 1855 г.

В то же время осада Севастополя перешла в стадию добивания. С марта 1855 года обстрел города практически не прекращался.

К маю 1855 года из 800 тысяч, направленных русским царем в Крым, в строю оставалось 110. Кавалеристов уцелело менее 15 тысяч. Поэтому казачий есаул Пласковицкий считал великим чудом и божьим знамением то, что лично он отделался царапинами и легкими контузиями. Русским войскам противостояло 170 тысяч англичан, французов и итальянцев.

Летом 1855 года продолжалось методичное истребленье защитников города и войск, пытающихся прийти к ним на помощь.

8 сентября 1855 года, имея многократное превосходство, англичане и французы двинулись на штурм. Остатки русской армии покинули Севастополь.

Покорять российские просторы враги не рискнули. Овладев Севастополем, они ограничились охотой на уцелевшие русские суда и бомбардировкой важных портов по всему российскому побережью.

В марте 1856 года император Александр II сдался и подписал Парижский договор, согласно которому у России отобрали земли близкие к Средиземному морю, а также запретили российским военным кораблям появляться в Черном море. Это был величайший позор империи, бесчестие для каждого участника Севастопольской обороны.

В душе Антона Франтишека Пласковицкого что-то сломалось. Хотелось куда-нибудь сбежать от мысли, что тысячи боевых друзей погибли во имя «этакой срамотищи». И Антон Франтишек сбежал сначала из армии, а потом и из светской жизни.

Ему казалось, что только усердные молитвы могут успокоить мятущуюся душу и примирить с несуразностями грешного мира.

Вернувшись в родные Пласковичи, Антон Франтишек подолгу не покидал своего кабинета, который все больше напоминала монашескую келью. Что-то читал, писал, иногда выезжал в Слуцк, где встречался с членами религиозного братства, которые выступали за объединения христианских церквей.

Конечно, униатская церковь исчезла еще в 1839 году, но униаты остались5. Более того, остались именно те, кто был тверд и искренен в своих убеждениях. Один из таких людей встретился Антону Франтишеку и стал его духовным наставником.

Но не всех, разочарованных Крымской войн, могли утешить духовники. Большинство нашло утешение в бурной реформаторской деятельности.

Вернувшись после подписания Парижского договора, Александр II предложил дворянам обдумать условия улучшения жизни крестьянства, а в январе 1857 создал «Секретный комитет по крестьянскому делу».

Какое-то важное лицо шепнуло литовским и белорусским помещикам, что именно они должны стать инициаторами отмены крепостного права. Видимо, наши земляки казались самыми пригодными для такой «ответственной миссии».

Шляхта Беларуси шумела и спорила о предстоящих переменах. Антон Франтишек видел, как сильно переживает его отец, которому все реформы были как кость в горле. Он даже разделял мнение отца, что реформы не нужны именно потому, что крепостные не заслужили свободу.

«Чтобы заслужить свободу, – думал Антон Франтишек, – надо верить в Бога и избегать греха. Иначе будет не свобода, а разнузданность и грехопадение. Если у холопов вся их вера сводится к выполнению простеньких обрядов, а любой грех надеются искупить исповедью, то эти люди пойдут на любое злодеяние и ни перед чем не остановятся. Для них Бог – дядька за облаками, который иногда наказывает, но чаще прощает, если хорошо попросить. А ведь Бог – это идея всех идей, высший смысл и чистейшая сущность всякого существования. Поэтому чем меньше грехов, тем ближе к Богу. И каждый грех останется вечным томлением для бессмертной души, когда она освободится от бремени грешного тела с его пороками и соблазнами».

Но делиться такими мыслями с отцом не хотелось, чтобы старик не подумал, что сын свихнулся на этой проклятой войне.

Между тем, Александр II создавал все новые и новые комитеты, созывал всевозможные совещания. В конце концов, устал, запутался и 3 марта 1861 г. (в честь шестой годовщины своего восшествия на престол) подписал первое, что ему предложили – пакет туманных и противоречивых документов об отмене крепостного права.

Крестьян освободили6 бесплатно, но на жизнь велели зарабатывать самостоятельно. Более того, обязали выкупать землю по весьма причудливой схеме. Большинство крестьян почувствовало себя не свободными, а брошенными на произвол судьбы и помещиков.

И тут, конечно, началось. Деля землю и деньги на ее покупку, все перессорились и даже передрались. Некоторые сильно обогатились, остальные очень завидовали и яростно возмущались, требуя той свободы, которую им якобы обещали в царском манифесте.

Два последующих российских императора (сын и внук Александра II) еще долго расхлебывали и распутывали вопрос о выкупе земли. Так до конца и не распутали – большевики взяли власть под лозунгом: «Земля крестьянам без всякого выкупа».

С весны 1861 года вокруг усадьбы Пласковицких начались крестьянские сходки и бунты. Пока землемеры и полицейские носились по деревням и селам, объясняя земельную реформу и уговаривая крестьян, разрослось Второе Польское восстание.

В январе 1863 года все узнали, что в Варшаве и Вильно действуют польское и литовско-белорусское повстанческие правительства.

Когда хоронили отца (Яна Казимира Пласковицкого) все опасались, что вот-вот появится местный повстанческий отряд, численность которого называли от 100 до 400 человек. Численность, вероятно, преувеличивали, но отряд был, причем не один. В Минской губернии историки зафиксировали целых четыре повстанческих отряда.

Крупные магнаты хотели воспользоваться восстанием для восстановления Великой Польши и крепостного права. Но за их деньги мелкая шляхта и разночинцы принялись создавать Демократическую республику, без панов и холопов.

Лидером демократов стал двадцатипятилетний Викентий Константин7 Калиновский, который стремился придать восстанию размах и лютость. Он призывал брать землю силой, беспощадно уничтожая помещиков. Его любимая тема – публичные казни помещиков. Калиновский писал: «Сякера паўстанца не павiнна затрымацца нават над калыскай шляхецкага дзiцяцi».

Религиозного Антона Франтишека пробрало до костей, когда он прочел одно из воззваний Калиновского. Такая степень «свободы» пугала даже его – участника Венгерского похода и Крымской войны.

Возбужденные подобной пропагандой небольшие отряды воинственных шляхтичей, студентов и обыкновенных бандитов целых тринадцать месяцев кружили по земле бывшей Речи Посполитой, громили усадьбы и зачитывали революционные манифесты о наделении крестьян землей. За ними по пятам неслись казачьи сотни и полицейские кареты. Если кого настигали, рубили на месте, расстреливали из пушек или вешали в назиданье единомышленникам. Перебили более ста повстанцев. Потом выявили еще около тысячи и сослали на каторгу

Сам Калиновский никого не резал и с отрядами не ходил. Он выпускал газету «Мужыцкая праўда», писал революционные манифесты и законы, а еще стихи по-польски и по-белорусски. Даже царская охранка не сразу поверила, что интеллигентный юноша приятной наружности и есть самый главный смутьян, автор кровожадных призывов. Калиновского выдал один из его друзей. 10 февраля 1864 г. Калиновского арестовали, а через месяц повесили по приказу генерал-губернатора Муравьева М. Н., прозванного одновременно и «Вешателем», и «Спасителем России».

«У нас нет дворян! Все равны!», – кричал дворянин Калиновский, стоя под виселицей и выслушивая свой приговор.

Выявление дворян, поддержавших восставших, с последующей конфискацией имущества продолжалось еще девять лет. Выявили более двенадцати с половиной тысяч.

Но шляхта шляхтой, а крестьян пришлось задобрить. Поэтому в Минской губернии выкупные платежи за землю снизили на 75%. В белорусских губерниях крестьяне получили земли в полтора раза больше, чем смирных губерниях центральной России. А еще помещиков заставили возвратить крестьянам землю, отобранную накануне реформ. Получилось, бунтовать выгодно.

Кроме отмены крепостного права Александр II узаконил органы местного самоуправления (земства) и суды присяжных. Новые суды проникли в Беларусь только в середине 70-х, а земства лишь в 1911 году.

Земскую и судебную реформы дополнили реформами муниципальной, военной, школьной и цензурной. Эти реформы тоже пришли с Беларусь с большим опозданием и в весьма ослабленном виде.

Одновременно с реформами Александра II на нашу землю пришли железные дороги. Первые рельсы легли в декабре 1862 года (часть дороги Варшава – Петербург). 28 ноября 18718 открылась железная дорога Брест – Минск – Смоленск.

Но все эти яркие исторические события интересовали Антона Франтишека Пласковицкого гораздо меньше религиозной литературы. Наоборот, чем больше суетились реформаторы, тем сильнее жаждал он вечного и нерушимого. Даже очередное подтверждение графского титула9 он чуть было не пропустил. Вмешался старший сын, который продвигался по службе и потому не хотел терять титул, весьма полезный в смысле карьеры10.

Такое равнодушие к происходящему – своего рода парадокс. Вокруг кипит одна из самых знаменитых реформ в мировой истории, а местный граф сидит, читает старинные книги и не желает ничего слушать ни о политике, ни об экономике, ни о техническом прогрессе. «Прогресс души гораздо важнее!» – говорит он.

Сегодня тоже есть люди, которых совершенно не интересуют ни глобализации, ни события в собственной стране. Хотя вокруг них многие шумят обо всем этом. «Все суета сует», — говорят они вслед за Екклесиастом. И в этих словах что-то есть.

В 1870 году Антон Франтишек передал поместье и графский титул своему сыну Казимиру Владиславу. А сам уехал в один из Крымских монастырей, куда после 1839 года ссылали униатских священников, не желавших принять православие11.

Так монах Пласковицкий вернулся туда, откуда 250 лет назад пришел его воинственный татарский предок, туда, где сложили головы его боевые товарищи. Двадцать шесть лет в постах и молитвам, пытался он обрести жизнь истинную и вечную. И когда отлетела душа, живым остались только кипы листов, исписанных неразборчивым почерком, и целая библиотека книг с многочисленными, но малопонятными пометками.