Этика удовольствия и пользы
Введение
С незапамятных времен из множества факторов, определяющих нравы, царящие в человеческом обществе, именно стремление к удовольствию и пользе удостоилось особо пристального внимания всех, задумывавшихся об истоках, причинах или целях нашего поведения, либо о нормах, которым это поведение должно соответствовать.
Даже у некоторых диких племен, сохранившихся до наших дней или исследованных
Иногда эти силы действуют сообща, когда удовольствие и польза совпадают. Иногда противодействуют друг другу, когда удовольствие оказывается вредным или полезное доставляет неприятные ощущения. Но гораздо чаще они властвуют порознь, поскольку сочетать приятное с полезным зачастую не хочется или не получается.
На ранних стадиях развития всех цивилизаций складывались мифы, повествующие о том, как Боги (Бог) расставляют сети соблазнов, чтобы погубить недостойных, или раскладывают в нужном месте нужные удовольствия, чтобы приманивать достойных к высокой, но непостижимой для смертного, цели. Одновременно те же Боги являлись своим избранникам растолковывать, что полезно и что нет.
Но, даже доверяя рассказам опытных сочинителей про Божественный промысел, дергающий в нас ниточки удовольствия и пользы, люди продолжали действовать согласно пословице: «На Бога надейся, но и сам не плошай!» Поэтому всегда внимательно изучали и пытались подчинить собственной воле не только силы внешней природы, но силы, управляющие человеческими поступками изнутри самого человека, в том числе и наши влечения к удовольствию и пользе.
Именно самостоятельным поискам и находкам человечества в указанной области посвящен данный реферат. Он содержит краткое изложение основных достижений философии вообще и этики в частности при изучении и укрощении двух духовных стихий: стремления к удовольствию и стремления к пользе – бушующих, как в отдельном человеке, так и в коллективах, обществах, государствах.
Поскольку жажда удовольствий и стремление к извлечению пользы традиционно считаются врожденным качеством человека, то соответствующие этические учения принято называть главными течениями «этического натурализма».
При этом следует иметь в виду, что наши естественные влечения постепенно превращаются в цивилизованные нормы нравственности (морали), в твердые основания человеческой добродетели во многом благодаря достижениям наук, изучающих человеческие нравы.
В этой связи необходимо отметить: по вопросу о значении «удовольствия» и «пользы» в жизни людей ученые делятся на четыре большие группы.
Те, кто выводит нравственные требования из наших врожденных качеств (внутренних человеческих потребностей), естественно, считают, что стремление к удовольствию и пользе первично, а нормы человеческого общежития лишь более или мене удачные попытки упорядочить или обуздать эгоистичную человеческую натуру. Такие воззрения принято называть «внутренним или биоантропологическим детерминизмом». К числу наиболее ярких сторонников данного направления относят Аристотеля, Спинозу, французских материалистов, Фейербаха, Чернышевского, Дьюи, Перри, Дюркгейма.
Ученые же, склонные отдавать приоритет долженствованию, законам природы и общества, Божьей воле или идеям, полагают, что стремление к удовольствию и пользе лишь вторично, поскольку подобные стремления «простого смертного» являются лишь неполноценными (однобокими) либо извращенными отражениями воздействия некой внешней и господствующей над человеком силы. Такие взгляды принято называть «внешним или объективным детерминизмом». К числу его видных представителей относятся Платон, Фома Аквинский, Кант, Гегель, Маркс, Брандт, а также современные школы неоплатонизма, неогегельянства и авторитаризма.
Разумеется, во все времена существовали мыслители, творчески соединяющие или эклектически смешивающие оба выше перечисленных направления — отдающие приоритет в одних случаях внутренним, а в других случаях внешним детерминантам. Среди них нет знаковых имен, зато подобный подход применяется и в теории, и на практике абсолютным большинством ученых прошлого и современности.
И, наконец, сторонники интуитивизма, иррационализма, экзистенциализма, а также некоторых неопозитивистских школ, ссылаются на неисчерпаемое многообразие и «спонтанность» всех наших устремлений и отсюда выводят, что «удовольствие» и «польза» - пустые абстракции. Наши же подлинные стремления, по их мнению, каждый раз уникальны, не сводимы к каким-то обобщенным нормам или единым на все случаи жизни определениям.
1. Гедонизм — этика удовольствий
В истории этической мысли «стремление к удовольствиям» зачастую объявлялось главным истоком всей морали (нравственности), причиной ее происхождения и конечной целью ее развития. Такой подход принято называть гедонизмом (от древнегреческого «ηδονή» — удовольствие).
1.1. Определение понятий
Если обобщить определения из разнообразных словарей и энциклопедий, то Гедонизм – это система взглядов и (или) образ жизни, основанные на убеждении, что стремление к наслаждению и избавление от страданий – главная причина (движущее начало) человеческих действий, а так же основой путь к людскому счастью.
Прямой противоположностью гедонизма считается аскетизм, присущий различным религиозным и этическим доктринам, проповедующим воздержание от удовольствий вплоть до полного отказа от мирских благ и подавления всех чувственных устремлений.
Обычно гедонисты сосредотачивают внимание на удовольствиях, но есть и такие, что вслед за древним философом Гигесием Александрийским призывают ограничиться уклонением от страданий, ибо иные удовольствия все равно обманчивы и сулят «тяжкое похмелье». Отсутствие же страданий обеспечивает подлинное и длительное удовольствие. Такие «гедонисты-уклонисты» придумывают и распространяют среди приверженцев различные «методы ухода от страданий» («уклонения от реальности»): от возвышенных наслаждений собственным или чужим творчеством и погружения в нирвану до пьянства и наркотиков.
Принимая во внимание принципиальное различие между телесными и духовными удовольствиями, в особое этическое учение выделяют «эвдемонизм» (от древнегреческого Έύδαιμονία — счастье), где в качестве благ, к которым нужно стремиться в погоне за счастьем, фигурируют только возвышенные душевные наслаждения. Естественно, такое учение всегда предназначалось исключительно для узкого круга избранных, так как интеллектуальные наслаждения недоступны всем или многим. Но даже там, где эвдемонизм не считается одной из разновидностей гедонизма, «стремление к счастью» в качестве духовной ценности (душевного блаженства) продолжает противопоставляться телесным удовольствиям.
1.2. Обыденное понимание гедонизма
Как пишет российский философ Апресян, детально исследовавший взгляды гедонистов: «Гедоническое мироощущение органично человеческому естеству и биологически оправданно»1.
С этим можно согласиться: действительно, удовольствие и неудовольствие, – очень распространенные, присущие любому из нас ощущения (чувства). Они помогают рассортировать наши впечатления на положительные и отрицательные эмоции, и в последующем сориентироваться в окружающем мире. По ним каждый индивид определяет, что благоприятно для его нормальной жизнедеятельности, а что нет; что хорошо сочетается с потребностями организма, а что наоборот губительно или разрушительно.
Видимо, поэтому самый распространенный вид гедонизма – бытовой. Те, что придерживаются гедонизма в быту, зачастую и не подозревает о существовании правильного научного названия, заимствованного из древнегреческого языка. Да и вообще «любители сладкой жизни» легко обходятся без слов, если не считать приправленного сочными междометиями «смакования» прошлых, нынешних или будущих «удовольствий». Даже «Благом» такие люди зачастую называют то, что им приятно и желательно, а «злом» - нечто неприятное (противное) для них лично. «Парадигму морали» или «жизненное кредо» приверженцев такого «гедонизма» можно выразить тремя словами: «Насладись по полной».
И что удивительно: даже самоотверженный искатель высшей мудрости Спиноза шел на поводу у такой гиперболизации «личных капризов», утверждая: «Мы ничего не желаем потому, что оно добро, но, наоборот, называем добром то, что желаем ради собственных удовольствий и, следовательно, то, к чему чувствуем отвращение, называем злом"2.
Конечно, между людьми, склонными к удовольствиям, имеются принципиальные различия. Кто-то предпочитает телесное, а кто-то – духовное. Кто-то выбирает приятное окружающим, а кто-то – весьма неприятное и вредное для всех, кроме него самого, наслаждающегося чужими страданиями. И это неудивительно. Когда о четкости (конкретности) этического принципа мало задумываются, то этот принцип может стать очень расплывчатым названием, объединяющим псевдо единомышленников – людей, совершенно непохожих друг на друга: героя и негодяя, яркую личность и жалкую посредственность.
1.3. Научный гедонизм и его история
Когда «стремлению к удовольствиям» придают серьезное значение, отводят роль единственного или основного источника всяческой морали (высшего нравственного принципа) – гедонизм превращается в довольно сложную теоретическую систему, подкрепленную множеством красивых примеров, афоризмов и аргументов различной степени убедительности. Ученые-гедонисты путем многоступенчатых рассуждений весьма усердно и последовательно сводятся к жажде наслаждений все человеческие поступки.
В таких теориях «предмет желаний» не имеет значения – от него абстрагируются как от несущественного фактора. Внимание обращается только на самое общее (отвлеченное) название, какое только можно подобрать для всех мотивов и целей наших поступков, с точки зрения таких ученых, – то есть на «удовольствие».
Столь формальный (по сути, поверхностный) подход позволяет говорить одно и то же об очень разных вещах. В результате один-единственный из побудительных мотивов человеческих поступков за счет умаления других мотивов раздувается до ранга «самого главного», возводится в культ, которому должны подчиняться все иные наши стремления, все иные аргументы «за и против» того или иного поступка. А разуму в целом отводится роль слуги, призванного обеспечивать максимальную полноту удовольствий и предотвращение пагубных последствий полученного наслаждения (излишеств и негативных реакций).
Родоначальником гедонизма в научной литературе нередко называют древнегреческого философа Демокрита (470−357 гг. до н.э.), хотя он и не создал целостной этической системы, базирующейся на «стремлении к удовольствию», а лишь оставил потомкам несколько высказываний, совпадающих с постулатами позднейшего гедонизма.
Только начиная с этической системы древнегреческого философа Эпикура (341−270 гг. до н.э.), получившей самостоятельное название «эпикуреизм», «стремление к наслаждению» было поставлено во главу угла, определяя иерархию иных ценностей и мотивов, превознося жизнь, посвященную удовольствиям. Расцвет эпикуреизма пришелся на закат эпохи эллинизма, а также на времена расцвета римской империи (I-II вв. н.э.)
Мыслитель-гедонист, приравнявший «Добро» к удовольствиям, выбирая между «Благом» и наслаждением, всегда предпочтет последнее. Потому-то все прочие нравственные нормы, какое значение им бы не придавалось, вольно или невольно ставятся в подчиненное положение к «получению наслаждения». Как пишет тот же Апресян: «Стоит принять наслаждение в качестве высшей ценности, как переход от возвышенных и благородных наслаждений к чувственным окажется неизбежным, ибо самые насыщенные и острые наслаждения связаны именно с чувственными утехами».3
И, если сам Эпикур находил высшее удовольствие в «занятии философией в узком кругу ищущих мудрость друзей», то уже самые первые эпикурейцы-популяризаторы подменили представления своего учителя о высшей ценности собственными пристрастиями к «сытому и безмятежному досугу (отдыху), наполненному преимущественно чувственными (телесными) радостями». А все попытки истинных эпикурейцев от римского поэта Лукреция до наших дней не смогли вернуть «эпикуреизму» благородное содержание, подразумеваемое самим Эпикуром.
В средние века христианство, ислам, буддизм и конфуцианство практически полностью вытеснили гедонистические учения древних времен. Более того, все религиозные деятели, кроме буддистов, сурово преследовали «любителей удовольствий». Но, тем не менее, какие-то книги уцелели и нашли многочисленных читателей и последователей при первой же возможности.
Эпоха Ренессанса (особенно XIV-XVI века) стала фактически самой яркой страницей в истории гедонизма. Он стремительно возродился, повсеместно распространился и получил радикальные формы развития в творчестве итальянских и голландских новеллистов. Временами даже Римские папы проповедовали в качестве высшей жизненной ценности – стремление к изощренным наслаждениям, давая собственным поведением шокирующие примеры «ненасытности в удовольствиях»4. Квинтэссенцией научных достижений того периода называют гедонистический трактат Лоренцо Валла «Об истинном и ложном благе». Даже «героическое самопожертвование» Валла назвал «способом насладиться благорасположением людей и посмертной славой»5.
Следующий пик в истории научного гедонизма пришелся на вторую половину XVIII века. В это время во Франции развернули свою просветительскую деятельность так называемые «французские материалисты» или «энциклопедисты», широко использовавшие основной постулат гедонизма о «фундаментальности и естественности человеческого стремления к удовольствию» для уничтожающей критики короля и церкви. Вот, как сформулировал сущность мировоззрения своих современников-единомышленников Руссо: «Будучи рабом своих чувств, я никогда не мог противостоять им; самое ничтожное удовольствие в настоящем больше соблазняет меня, чем все утехи рая»6
Но это был последний случай доминирования гедонизма в этической теории. В последующем гедонизм в качестве научной доктрины особой популярностью не пользовался, поскольку неистребимый душок праздности и изнеженности, витавший над всеми любителями наслаждений, был неприемлем для серьезных людей в эпоху создания национальных государств, накопления капиталов, ожесточенных войн, социальных и научно-технических революций. В такие времена на передний план выступали всевозможные этические доктрины и идеологии, проповедовавшие деятельное отношение к миру и неуклонное совершенствование общественных нравов.
Зато на бытовом уровне гедонизм еще не раз становился массовым течением и очень популярной молодежной модой. Достаточно вспомнить нигилизм и анархизм XIX века или движение хиппи в 60−70-е годы XX века. Во всех названных случаях за основу бралось стремления к удовольствию. И даже «Христос русской революции» -
Впрочем, Чернышевский, развивая гуманизм Фейербаха, придерживался концепции, сочетающей гедонизм для других и аскетическое самопожертвование для себя лично, дабы, отдать свою жизнь, во имя построения такого прекрасного будущего, где обычные люди будут жить в свое удовольствие. Иначе, мол, «нельзя же требовать добродетели от человека, который страдает».7
1.4. Гедонистические концепции нашего времени
В сегодняшнем постиндустриальном обществе свободного времени у людей гораздо больше, чем в любую из прежних исторических эпох. Это создает благоприятные предпосылки для распространения гедонического идеала, поэтому удовольствий становится все больше, а вкусы людей изощряются.
И теперь допустимость и естественность гедонизма обосновывается большим числом медицинских и физиологических исследований. Полученные при этом результаты представляются как явные свидетельства того, что позитивные эмоции (удовольствие) существенно улучшают функционирование нашей нервной системы (в первую очередь мозга) и всего организма в целом.
Еще в начале ХХ века родоначальник психоанализа З. Фрейд, опираясь на опыты с одноклеточными, доказывал, что удовольствия (причем не только сексуальные) укрепляют и омолаживают живую субстанцию, а потому играют главенствующую роль в поведении всех животных, и особенно человека.8
Сегодня на основании подобной логики, выпячивающей животное в человеке, еще настойчивее доказывают, что с самого рождения человек — в первую очередь гедонист. Мол, младенец стремится только к наслаждениям и лишь потом довольно мучительно приучается совершать нечто, напрямую несвязанное с наслаждениями. Зато на всю жизнь сохраняет теплые чувства к любым удовольствиям, чувственным, легким, необременительным, напоминающим внутриутробное существование и безмятежное раннее детство под опекой матери и прочей родни. Некоторые «мыслители» (к примеру, вышеупомянутый Апресян) даже идею «библейского РАЯ» выводят из подсознательных воспоминаний о «внутриутробном блаженстве», ставшем «прообразом изначальных райских кущей всего человечества». Роды же интерпретируется как «изгнание из рая» в жизнь, где удовольствия стоят труда, а страдания абсолютно неизбежны.
Кроме чисто физиологических обоснований ныне в ходу целый ряд умозрительных аргументов в пользу гедонизма, сводящихся к следующему:
— удовольствие сопровождает любое исполнение желаний и реализацию человеческой воли в целом;
— удовольствие свидетельствует о полноте насыщения подлинной жизненной потребности;
— удовлетворенный человек ни от чего и ни от кого не зависит, то есть по-настоящему свободен;
— сладость наслаждения имеет столь притягательную силу, что противиться ей могут только лица, изуродованные болезненным пристрастием к «мазохизму» или «аскетизму», мало отличающемуся от садомазохистской схимы.
«В переживании наслаждение и вечность – ничто!»9 — подобную фразу можно найти не только у критика гедонизма русского философа Розанова, но и у реальных приверженцев гедонизма.
Общераспространенный нынче «индивидуализм», объявляющий человеческую личность высшей ценностью государства и общества» устами своих наиболее последовательных апологетов противопоставляет «стремление к наслаждению» любому общественному давлению, любому требованию, не мотивированному индивидуальными потребностями.
Конечно, еще древнегреческие киники, литераторы эпохи Возрождения, Руссо и Фрейд без обиняков говорили о репрессивной функции цивилизации (общества) по отношению индивидууму. Но только наши современники сделали подобное аргументирование всеобщей модой и главной темой психоаналитических исследований, объясняющих большинство душевных мук ежеминутным насилием над личностью со стороны внешнего мира.
Любому внешнему регламенту: «так надо» или «так принято» – современный гедонист противопоставляет «я так не хочу», ссылаясь на свое «естественное право» отстаивать личный интерес. Принцип «Делай что хочешь» очень часто рассматривается как основной лозунг свободолюбивой гуманистической этики.10
Правда, такой призыв ни у кого из серьезных мыслителей не означает поощрения и, тем более, проповеди полной вседозволенности. По их мнению, «свободный человек», получив соответствующее образование и воспитание, достаточно хорош и сам по себе желает сделать посильное добро окружающим, в отличие от раба, склонного пакостить ближним в отместку за свою обездоленность. Ведь еще французский просветитель-гедонист де Шамфор учил: «Наслаждайся и дари наслаждение, не причиняя зла ни себе, ни другим, — в этом заключена суть нравственности»11.
Кроме того, любой разумный гедонист нашего времени всегда предлагает оценивать желательность наслаждений по их «совокупности», то есть без выпячивания какого-то одного пристрастия. Иначе, мол, удовольствие приестся или закончится мучительными страданиями и горькими раскаяньями.
Но, чем больше тот или иной ученый ратует за благоразумность («золотую середину) при выборе и сочетании удовольствий, тем сильнее он, на самом деле, подчиняет человеческое поведение жестким требованиям разума, а не отстаивает приоритет удовольствий, как ему самому кажется.
1.5. Оценка и критика гедонизма
Ключевой вопрос для правильной оценки гедонизма таков: может ли наслаждение быть универсальным моральным принципом, то есть приоритетом для всех и каждого в уютно устроенном обществе?
Даже на первый взгляд очень сомнительно. Во-первых, все относительно: то, что для одних удовольствие – для других безразлично или даже неприятно. Удовольствия так разнообразны, что никакой общей одинаково присущей каждому иерархии ценностей, базирующейся на этике гедонизма, построить не получается. В результате гедонизм либо превращается в системное оправдание любых человеческих капризов, либо запутывается в точках зрения, мало похожих друг на друга.
Во-вторых (и это главное) любое стремление к удовольствию постоянно наталкивается на аналогичные желания других людей. Это ведет к несогласованности и конфликтам интересов, тайной вражде и открытой борьбе между жаждущими удовольствиями, стремящимися насладиться тем, чего не хватает на всех. Неумеренный эгоизм и пренебрежение окружающими неизбежны, если стремление к наслаждению не ограничено какими-то общечеловеческими ценностями: равенством, справедливостью, любовью к ближнему
В-третьих, и в обычной жизни, и в лишениях человек не может жить только хлебом насущным, не задумываясь о своем высшем предназначении.
Выход из этих мыслительных тупиков гедонистам видится в согласовании желаний каждого с желаниями всех остальных, так чтобы удовольствия были максимальны, а ограничения удовольствий минимальны и равновелики для всех. Однако сказать такое гораздо проще, чем сделать: согласовать многие миллиарды интересов непротиворечивым образом намного труднее, чем сосчитать до миллиарда, а точных приборов и критерием для измерения потерянных удовольствий просто не существует. Безусловно, любитель поесть будет считать, что он потерял больше, чем любитель напиться и пошуметь. Да и в любом случае на всех всего не хватит, поэтому самые шустрые и наглые постоянно будут «равнее» прочих в получении дефицитных удовольствий.
Если заранее не понятно, какое целое (общество, государство, миропорядок) необходимо построить методом взаимного ограничения удовольствий, то непонятно и то, какие удовольствия и в какой степени ограничивать. Более того, не трудно представить ситуацию, когда все одинаково довольны, а цивилизация катится в пропасть, где на долгие века воцарится дефицит всех природных ресурсов и дикий разгул животных инстинктов в борьбе за скудные остатки удовольствий.
Возражения подобного рода выдвигали против гедонизма философы, склонные мыслить системно: Платон, Аристотель, Кант, Гегель и Владимир Соловьев. «Не жизнь во имя наслаждений, а наслаждения во имя жизни»12 — таков афоризм Аристотель.
В отечественной истории общественных наук подобное системное мышление долгое время развивалось в рамках социологии марксизма, согласно которому не стремление к удовольствию определяет общественные отношения, а наоборот любые стремления (их конкретное содержание) определяются общественными отношениями, а те, в свою очередь, сами обусловлены уровнем развития производительных сил.
С несколько иных позиций гедонизм критикуется религиозными мыслителями, доказывающими, что человек, обязанный по замыслу Творца уподобляться Абсолютно Совершенному Богу, должен отказаться от всех удовольствий. Мол, все удовольствия — преходящи и тленны, а истинное бессмертие достигается только в приобщении к нетленному, каковым является Дух, избавленный от любых влечений, связывающих его с бренным миром.
Владимир Соловьев в качестве богослова критиковал «духовный гедонизм» (эвдемонизм) еще и за отрыв душевных исканий от повседневных потребностей, поскольку «обособившаяся элита оказывается бессильной перед проблемами реальной жизни, перед сиюминутными желаниями толп»13. Иными словами, давая пищу уму, духовные наслаждения, не дают программы практических действий, не дают нравственных критериев для улучшения жизни.
Однако полное подавление «стремления к наслаждению», высокомерное игнорирование этой части человеческой натуры ведет, по мнению Гегеля, лишь к дикому восточному деспотизму. Наоборот европейский ум, по учению того же философа, начинается именно там, где капризная индивидуальная воля не только не уничтожается, но и, наоборот, получает возможность проявить себя и вырасти (повзрослеть) до разумного «самообуздания», до гармоничного врастания в Государство Абсолютного разума14. К сожалению, пути такого взросление от античных времен до Прусского королевства были прослежены Гегелем слишком схематично, туманно, и не нашли понимания даже у его собственных учеников.
В то же время некоторые противники гедонизма вполне разделяли его основной тезис о всеобщем стремлении к удовольствию. Так классические утилитаристы Бентам и Дж.С. Милль считали, что стремление к удовольствию бесспорно присуще абсолютному большинству людей и представляет собой изначальный критерий стихийно формирующейся нравственности15. Правда к такому всеобщему свойству людей «классики утилитаризма» относились творчески, доказывая, что за всеобщим субъективным стремлением к удовольствию прячется более глубокое, не всеми осознаваемое стремление к пользе, что стремление к наслаждению необходимо скорректировать, дабы оно стало приемлемым для всех и каждого. Об этом следующий раздел данного реферата.
2. Утилитаризм и прагматизм — этика пользы
Во времена доминирования предприимчивости, когда деловая хватка гарантирует достойное положение в обществе, само «Добро» предпочитают трактовать как «пользу», а нравственную добродетель – как стремление принести максимальную пользу себе и (или) окружающим. Этика такого рода называется утилитаризмом или прагматизмом.
Утилитаризм (от латинского «utilitas» - польза) – этическая теория, рассматривающая в качестве источника нравственности «полезность». Именно «польза», по мнению утилитаристов, составляет истинную сущность поступков человека при формировании его отношений с другими людьми. Причем наилучшими должны считаться поступки, направленные на достижение наибольшего счастья наибольшим числом людей.
Прагматизм (от древнегреческого πραγμα - деяние, действие) – направление в нравственной философии, отождествляющее добро с полным удовлетворением практических потребностей (реально поставленных целей), каждый раз неповторимых, не сводимых к каким-то общим для всех определениям.
Этических доктрин столь же противоположных утилитаризму и прагматизму, как аскетизм – гедонизму, не существует. Более того, сознательные призывы к чему-то заведомо бесполезному или вредному науке неизвестны. Противники той или иной доктрины могли расценивать поставленную в доктрине цель как бесполезную и даже вредную, но всякий сторонник той же доктрины всегда находил в ней нечто весьма полезное.
2.1. Образ мысли и линия поведения стремящихся к пользе
Польза во все времена понималась, как положительная ценность, и в отличие от удовольствия не несла в себе никакого негативного оттенка (привкуса). Неприязненного отношения удостаивались не те, что стремятся к пользе, а только те, кто ради собственной выгоды причиняет вред окружающим. Тот же, кто не посягал на чужое, преследуя собственную выгоду, всегда пользовался уважением, а заботящийся о пользе человечества – всегда считался героем, заслуживающим всеобщего признания и публичного одобрения.
В качестве жизненного принципа полезность выражается в максиме: «Польза превыше всего!» При этом к числу достижений (дополнительных ценностей), сопровождающих извлечение пользы относят «выгодность», «предприимчивость», «успех» («преуспеяние»), «эффективность», «оптимальность средств». В то же время алчность, потребительство, карьеризм
И хотя в теории «утилитаризма» говорится, что любое наше действие, независимо от наших субъективных представлений, постоянно направлено к какой-то пользе, тем не менее, и в книгах, и в жизни звучит призыв: «Из всего извлекай пользу!» Что это, если не косвенное признание того, что стремление к пользе не вездесуще, что оно требует, как минимум, дополнительных усилий над собой, каких-то предварительных размышлений, направленных на осознание пользы и составление плана (алгоритма) ее извлечения?!
В обыденном сознании легко приживается обоснование этики, основанной на стремлении к полезному: дескать, каждый отвечает сам за себя, поэтому пусть он сам о себе и позаботиться; когда же о собственной пользе станут радеть все (причем сугубо самостоятельно!) – в мире не останется неудовлетворенных людей.
Утилитаристы и прагматики легко (без длительных размышлений и угрызений совести) приспосабливаются к существующим условиям, приноравливаются к другим людям, а, если это возможно и более выгодно, то энергично подстраивают действительность под себя. Их не беспокоят несовершенства мира, поскольку и тот мир, что есть, сулит неисчерпаемые выгоды тому, кто не упустит своего и хорошо знает, как пользоваться имеющимися возможностями.
Там, где другие ищут цель жизни, человек, стремящийся к полезному, озабочен только подбором средств для получения желательного ему результата. «Все, что окружает утилитариста, как бы утилизируется, подгоняется под его частные цели» — писал английский неолиберал Мур, близкий по своим воззрениям к утилитаризму.16
Логика стремления к полезности вынуждает обращать внимание и на людей (даже самых близких) лишь в той мере, в какой они могут быть полезными, то есть предоставить вещи или услуги, необходимые или выгодные.
Гегель о таком миропонимании писал: «Каждый для себя цель, а все другие для него лишь средство, то есть ничто в качестве самоценной личности. Но без соотношения с другими он не может достигнуть искомого объема своих целей, поэтому вынужден искать общения и взаимодействия в собственных интересах»17
На бытовом же уровне торжествует лаконичный принцип: «Ты — мне, я – тебе!» Тот, в ком никакой пользы не видят, становится неинтересным и даже абсолютно безразличным. Тот же, кто препятствует извлечению выгоды (пусть и по самым благородным основаниям) рассматривается в качестве подлежащего устранению врага или гнусного злодея, от которого необходимо держаться как можно дальше.
Больше всего утилитаристы и прагматики гордятся своим реализмом. Мы, мол, реально смотрим на вещи, основываем свои планы на многолетнем опыте и точном расчете, не обманываем себя розовыми мечтаниями, стремимся только к достижимому, приносящему пользу на самом деле. И каждый свой успех, собственную солидность и благополучие «стремящиеся к пользе» расценивают как явное подтверждение правильности (победоносности) избранной жизненной стратегии, подтверждением жизнеутверждающего характера моральных принципов утилитаризма-прагматизма.
Гордятся они и тем, что их теория позволяет в любых пропорциях сочетать на практике пользу личную и пользу общественную, как две равнозначные и равноправные ценности.
В широком социально-философском смысле, принцип полезности служит важнейшей «идейным столпом» так называемого «гражданского общества», основанного на автономии индивидов, равенстве всех перед законом, священном праве частной собственности, свободе выбора занятий и других правах и свободах, без которых стремление к извлечению выгоды невозможно или затруднительно.
Таким образом, деловой интерес соединяет людей, когда им это выгодно, но создает вакуум безразличия во всех остальных сферах человеческого общения, дает ориентиры для повседневной жизни, но лишает эту жизнь «возвышенного смысла».
2.2. Формирование этики утилитаризма
Попытки найти древние корни утилитаризма предпринимались неоднократно, но бесспорным успехом они не увенчались. Единственное место в античной литературе, где «Добро» приравнивается к «пользе» – это диалог Платона «Протагор», в котором Сократ выдвигает тезис «Благо есть полезное» только для того, чтобы при последующем обсуждении доказать односторонность подобного утверждения — несводимость «Блага» к одной лишь «пользе»18.
Можно вспомнить и то, что именно Демокрит, считающийся родоначальником гедонизма оставил после себя афоризм, превращающий гедонизм в утилитаризм: «Отказывайся от всякого удовольствия, не приносящего пользы!»
Немецкий социолог М. Вебер полагал, что первыми «утилитаристами» были протестанты, чья «теологическая доктрина примирила между собой бренность меркантильных забот и возвышенность духовных помыслов, отдавая должное и тому и другому»19.
Зерна утилитаризма (не без основания) находят в творчестве Френсиса Бэкона (1561−1626). Этот классик мировой философии при анализе мотивов человеческого поведения, отдавал первенство «общественной пользе». За ним последовали англичанин Юм и француз Гольбах. Эти философы утверждали, что нравственность выросла на почве самосохранения личности, как взаимный компромисс большинства членов сообщества во имя общей им выгоды.
Вторым предтечей утилитаризма по праву считается Джон Локк (1632−1704). Для него одним из важнейших критериев добродетели является полезность преследуемых целей.
Однако «утилитаризм» под этим названием и в качестве стройной, последовательной теории, отразившей взгляды британской либеральной буржуазии XIX века, был создан гораздо позже – Бентамом, отцом и сыном Миллями.
На первый взгляд, данная этическая теория очень похожа на политэкономию, поставившую во главу угла полезность (ценность, стоимость) товаров. И сходство не случайно, оно отражает научные и практические интересы создателей утилитаризма. Все они были успешными политиками, бизнесменами и большими теоретиками рыночной экономики, бурно развивавшейся при их жизни вместе машинным (промышленным) производством.
Иеремия Бентам (1748−1832) – знаменитый английский моралист и правовед – начал с резкой критики самой популярной в его время теории, согласно которой человеческой душе от сотворения Богом присуще особое нравственное чувство, позволяющее различать добро и зло независимо от опыта. Бентам категорически настаивал на том, что любые наши представление о добре и зле приобретаются только опытным путем.
Признавая человеческую склонность к удовольствиям, Бентам на многочисленных примерах показывал, что подлинное удовольствие доставляет только то, что по-настоящему полезно для человека. В своей книге «Деонтология, или наука о морали» Бентам провозгласил целью общественного развития «наибольшее счастье наибольшего числа людей»20 и разработал специальную «моральную арифметику» («шкалу удовольствий и страданий по классам и родам»), дабы определять ценность всего полезного, точно так же, как определяют цену товара по заранее составленному прейскуранту.
Бентам не сомневался: стоит человеку хорошенько освоить принцип полезности — и отпадет нужда в каких-то иных нравственных нормах и руководствах к действию вообще. Принцип полезности он находил самодостаточным и всеохватывающим.
Джеймс Милль (1773—1836) с 1808 г. стал единомышленником и ближайшим помощником Бентама. В своих исторических трудах, в том числе в самом знаменитом «История Индии» (1818), и философском «Исследовании человеческого разума» (1829) распространял и развивал аргументацию своего учителя – доказывал, что именно «польза» играет главенствующую роль в общественной жизни.
Его сын, Джон Стюарт Милль (1806−1873) в качестве философа стал основателем английского позитивизма (последователем Огюста Конта), в качестве экономиста объединил классическую теорию трудовой стоимости и взгляды ее противников, а в качестве идеолога либералов долгое время развивал теорию Бентама. Создав довольно сложный синтез эгоизма (стремления к личной пользе) с альтруизмом (стремлением к общественной пользе), Милль использовал в качестве названия созданной им системы термин «утилитаризм». До него данное понятие в науке никем не использовалась21. Книга Милля «Утилитаризм (1861 г.) имела большой успех и до сих пор популярна в либеральных кругах.
Смешав этические воззрения Эпикура с воззрениями Бентама, Милль считал свое учение творческим развитием двухтысячелетней истории эпикуреизма.
Разделив удовольствия на низшие (чувственные) и высшие (интеллектуальные), Милль утверждал, что только вторые соответствуют человеческому достоинству. А потому, мол, всякое удовольствие должно сообразовываться с пользой, одобряемой совестью и общественным мнением, в том числе настоящему человеку надлежит быть законопослушным, уважительным с окружающими и бескорыстно благотворительным с простонародьем. Когда удовольствия таковы – они полезны для человека. Если же нет – наслаждающееся существо человеком называться не может. «Лучше быть неудовлетворенным человеком, чем удовлетворенной свиньей»22 — писал Милль.
Чтобы узнать точнее, что именно должно считаться пользой, Милль предлагал ориентироваться на общественное мнение, понимая под ним мнение большинства из числа «истинных джентльменов (настоящих людей)». И только в случае непримиримых разногласий внутри элиты, разрешал ориентироваться на мнение большинства простых людей.
Милль с особой тщательностью составлял «свод правил», соблюдение которых ведет к «наибольшему счастью наибольшего числа людей». При этом Высшей добродетелью считал «Справедливость», понимаемую как способность бесстрастно и по заслугам отплатить добром за всякое доброе дело. Вместе с тем он утверждал: «По утилитарианской доктрине добродетель не есть в сущности цель, а только средство в достижении цели».23
В конце жизни Милль-младший сильно разочаровался в способностях разума и в собственной версии утилитаризма, сосредоточившись на воспитании добрых чувств в себе и в окружающих.
Разочарование создателя «утилитаризма» в формулировках собственной теории и разброд в рядах его сторонников побуждали искать более современные формулировки для придания «пользе» характера основной нравственной нормы. Но эти поиски вместе с экономическим лидерством переместились на Американский континент.
В то же время в России утилитаризм приобрел иной масштаб, Чернышевский и Владимир Соловьев, принимавшие в качестве полезного только полезное для всех, пытались создать этические теории, изучая которые человеческое общество придет к всеобщей пользе. Видимо поэтому Чернышевский, открыто перешедший на позиции всеохватного гедонизма, утверждал, что «всеобщая польза будет всеобщим удовольствием, ибо польза превосходная степень удовольствия, а добро — превосходная степень пользы»24
2.3. Прагматизм и его трактовка «пользы»
Еще сто лет назад термин «прагматизм» употреблялся в исторической науке и имел довольно пестрый спектр всевозможных значений. Римский историк Полибий считал «прагматизмом» - общую теорию государственного управления (деятельности политиков). В Средние века прагматизмом называли уже метод постижения истории или поучительный способ ее изложения. В XIX веке «прагматической историей» называли науку о причинных связях между историческими явлениями.
Прагматизм в качестве этического учения получил широкое распространение и всеобщее признание в начале ХХ века, благодаря трудам американского мыслителя У. Джемса и его единомышленников. Именно Джемс сформулировал два ключевых принципа прагматизма:
1. Добро – это то, что требуется здесь и сейчас.
2. Добро всякий раз уникально, любые обобщения либо пусты, либо неправильны.
Систематизация и развернутое изложение этики прагматизма были осуществлены Джоном Дьюи (1859−1952) в книгах «Этика (написана в 1908 г. совместно с Дж. Тафтом), «Человеческая природа и поведение» (1920) и «Теория оценки» (1939).
Разумеется, то, что требуется кому-то в данной конкретной ситуации, и то, что полезно (ему лично или вообще, в принципе), не всегда совпадают. Но прагматики используют понятия «польза» и «потребность» как синонимы или две стороны одного желания. Мол, то, к чему стремятся, — полезно, а сам акт стремления — «потребность». Да и не могут различия между потребностью и пользой казаться существенным мыслителям, предлагающим каждую проблему разрешать обособленно от других проблем, не тратя время на заумные разглагольствования.
В этой связи можно сказать, что прагматизм — это американская версия классического утилитаризма, только практичные янки избавили себя от необходимости заниматься теоретизированием, отвлекающим от бизнеса. Вместо споров о добре и зле они предпочли придумывать простые правила распутывания конкретных затруднений (прикладные советы для частной жизни). Поэтому у них бессмысленно искать определение «Блага» или «добродетели», зато можно найти огромное количество практических рекомендаций на все случаи жизни: типа «Ста способов ужиться с женой» или «Двадцати правильных методов налаживания отношений с боссом».
Дьюи называл столь «конкретную» методику еще и «инструментализмом», ибо его собственные книги и произведения других прагматиков – как набор стандартных гаечных ключей и отверток, эффективность применение которых зависит от ситуации и мастерства тех, кто в эту ситуацию попал, а единых для всех законов нравственности попросту не существует.
«Никаких высших благ – действуй по обстановке!» – таково последнее слово в развитии этических теорий, акцентирующих наше внимание на «пользе дела».
Огромной популярностью среди прагматиков пользуется «Кодекс делового человека», сочиненный почти три века назад одним из авторов Конституции США Бенджамином Франклином (1706−1790). Там помимо прочего есть и наиболее циничные максимы прагматизма, как например: «У бизнесмена нет ни друзей, ни родных»25
2.4. Критические суждения об этике пользы
Деловой человек вершит свои дела, не взирая на бесполезные лица, традиции и абстрактные принципы морали. Поэтому утилитаризм и особенно прагматизм неоднократно подвергались моральному осуждению за свою «корыстность» и «беспринципность», «вульгарный меркантилизм» и «бездуховную суетность». «Польза ни под каким видом не может заменить истинную, бескорыстную добродетель!» - раз за разом повторяли мыслители, чуравшиеся утилитаризма и прагматизма.
В этой связи особой популярностью пользуется пример из Евангелие:
«Пришел Он в одно селение; здесь женщина, именем Марфа, приняла Его в дом свой. У неё была сестра, именем Мария, которая села у ног Иисуса и слушала слово Его. Марфа же заботилась о большом угощении и, подойдя, сказала: Господи! или Тебе нужды нет, что сестра моя одну меня оставила служить? скажи ей, чтобы помогла мне. Иисус же сказал ей в ответ: Марфа! Марфа! ты заботишься и суетишься о многом, а одно только нужно; Мария же избрала благую часть, которая не отнимется у неё».26
Аналогичное осуждение звучало не только из уст христианского Бога, но из уст авторитетов самых разнообразных этических школ, которые в той или иной степени, по тем или иным причинам считали, что человек должен стремиться к чему-то большему, чем его собственная выгода или «выгода большинства». Такое «нечто большее» (абсолютное начало добродетели) находили и в учениях самих утилитаристов и прагматиков, когда те пытались обосновать нравственные ценности, существующие в обществе. «Стремящихся к пользе» тут же уличали в непоследовательности и всячески стыдили.
Попрекали утилитаристов и прагматиков еще и за то, что стяжательство и корысть лишают человека главного — способности любить. Ведь любить — значит расточать себя. Корыстолюбец же способен только обменивать часть себя на нечто более выгодное и полезное, причем выгодное и полезное для себя же.
Марксизм видел в утилитаризме самую откровенную и последовательную идеологию предприимчивой буржуазии, стремящейся возвеличить выгоду в качества нравственной нормы, чтобы потом без зазрения совести извлекать прибавочную стоимость, эксплуатируя рабочий класс. «Социально узнаваемые персонификации пользоориентированной деятельности – это торговец, ростовщик, коммерсант, предприниматель. Ориентация на полезность своекорыстна, а сама полезность признается и высоко оценивается только как общеполезность, как общее благо»,27 — писал бывший марксист Апресян, не до конца порвавший с коммунистической риторикой.
Впрочем, подобное осуждение не только заслуженно, но и обоснованно. Действительно, только люди не способные видеть лес за деревьями, и общество – за отдельными людьми, думают, что все индивидуально, относительно и никаких общих закономерностей не существует. Между тем, у человечества есть нравственные нормы, обязанные своим появлением не стремлениям индивида, и даже не сумме желаний отдельных людей, а качествам человеческого общества взятого в целом. Такие нормы надличностны и одинаково обязательны для всех живущих в соответствующем обществе.
Заключение
Проанализировав пути становление и содержание этических теорий выдвигающих «удовольствие» и «пользу» в качестве нравственных норм можно отметить следующее:
1) Гедонизм, сохраняя себя на бытовом уровне во все времена и у всех народов, очень редко выступает в качестве господствующей научной доктрины. Потому что в своих ярко выраженных формах стремление к удовольствию становится весьма эгоистичным склонным игнорировать окружающих.
Зато утилитаризм как законная дань веяньям нашего практичного времени с само своего появления занимает одно из почетных мест среди всех этических учений современности. Даже те, кто оспаривает этику полезности, вынуждены считаться с ее авторитетностью и успешностью.
2) Утилитаризм многие свои выводы основывает на анализе или развитии основных постулатов гедонизма, ибо утилитаристы готовы признать всеобщее стремление к удовольствиям, но хотели бы раскрыть его подлинное содержание, состоящее, по их мнению, в стремлении к пользе.
3) И гедонизм, и утилитаризм не являются бесспорными или абсолютно истинными концепциями, поскольку ставят человека и общество в зависимость от одного фактора, из числа тех, которые определяют нашу мораль, суть и структуру общественных отношений.
Конечно, гедонисты, утилитаристы и прагматики в лице своих лучших, наиболее разумных представителей пытались избежать крайних, слишком эгоистических действий со стороны своих единомышленников. С этой целью в каждый «изм» допускал множество исключений из собственных правил.
Зато противники гедонизма, утилитаризма и прагматизма, не стеснялись в выражениях, обрушивались именно на самые корыстные и человеконенавистнические проявления стремлений к удовольствию или пользе. В результате одни так и не смогли сделать свою этику приемлемой для всех, а другие слишком принизил роль «удовольствий» и «пользы» в нашей жизни.
Что ж, процесс становления науки-этики все еще не завершен, и нас по-прежнему ждут многочисленные дискуссии — захватывающие поиски истины.
Литература
Апресян Р.Г. «Идея морали и базовые нормативно-этические программы» philosophy.ru
Конституция Республики Беларусь Мн. «Беларусь», 2007
Мудрость тысячелетий (энциклопедия) М. «Олма-пресс», 2000
Мур Д.Ж. «Принципы этики» М. «Прогресс», 1984
Новый энциклопедический словарь М. «Рипол классик», 2006
Пласковицкий А.Л. «Бесконечность» ссылка
«Словарь по этике» М. Политиздат, 1981
«Философский энциклопедический словарь» М. «Советская энциклопедия» 1989.
Фрейд З. По ту сторону принципа удовольствия (в книге «Психология бессознательного». М., 1989.
Чернышевский
Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. Мультимедиа-издательство «Адепт» 2002